Читать интересную книгу Всемирная история. Том 3. Новая история - Оскар Йегер

В Испании реформы проводились Карлом III с помощью двух приглашенных им из Неаполя итальянцев, Скуилаче и Гримальди, причем первой задачей их было крайне необходимое преобразование полиции. И здесь тоже общественное мнение было настроено против иезуитов, которым король вначале покровительствовал. Одна незначительная, сама по себе полицейская мера, касавшаяся шляп и плащей известного образца, вызвала в Мадриде (март 1766 г.) страшное восстание, вынудившее короля уволить Скуилаче. Но король, глубоко оскорбленный при этом в своем достоинстве, решился тем тверже держаться системы бывшего министра, для чего пригласил к себе одного арагонского магната, графа Аранда, который окружил себя такими выдающимися юристами, как Фигуэрас, Кампоманес, Мониньо. Действительно ли мятеж был вызван иезуитами или правительство только воспользовалось наветами на них, но оно выставило этот предлог для их изгнания, по примеру соседней страны. Без всяких переговоров с папой и по отданным втайне приказам они были арестованы повсюду в Испании и ее колониях в одни и те же сутки и препровождены в назначенные порты для дальнейшего выселения. Испанцы поступали в этом случае еще более жестоко, нежели португальцы; по крайней мере число грубо арестованных здесь было значительнее и, вместе с тем, усиливалась их беспомощность: они были высажены массой в Папской области, уже крайне пострадав от всяких притеснений и лишений при своем морском путешествии. Это был целый флот: 6000 человек, большей частью уже стариков, изгнанных из Испании и других бурбонских владений, Неаполя, Пармы, принадлежавших Фердинанду IV и герцогу Фердинанду. Климент XIII осмелился подвергнуть духовной опале этого последнего; основываясь на известной булле, направленной против еретиков «in coena Domini», он пригрозил герцогу отлучением. Но он наткнулся на целую фалангу защитников светского абсолютизма: три Бурбонских двора захотели, конечно, поддержать принца их дома. Шуазёль сумел затронуть эту жилку бурбонской надменности и у своего государя, вследствие чего все эти Бурбоны перешли от представлений папе к насильственным действиям: Авиньон и Венессин были заняты французами, Беневент и Понтекорво – неаполитанцами, причем союзники угрожали даже Риму. Восьмидесятидвухлетний папа скончался среди этих событий. Преемник его, Климент XIV (Лоренцо Ганганелли), выдерживал еще несколько времени, но наконец был вынужден склониться на требования католических дворов: 21 июля 1773 года он подписал буллу «Dominus ас Redemptor noster», которой он, «по зрелом обсуждении, тщательном рассмотрении и от полноты апостолической власти», упразднял орден иезуитов. Но смерть этого папы в следующем году (22 сентября 1774 г.) только ухудшила положение восстановленного ордена, потому что общественное мнение, хотя весьма непоследовательно, ставило им на счет и эту кончину.

Булла: Dominus ас Redemptor, 1773 г.

Эта победа над иезуитами, которые не находили теперь себе приюта нигде, кроме «еретической» Пруссии и «схизмаической» России, доказывала, что Португалия, Испания и итальянские государства не были способны к прочному, установленному на принципе свободы, прогрессу. Помбаль продержался на своем посту до смерти короля Иосифа (февраль 1777 г.). Но при дочери его и преемнице Марии наступила снова реакция; поднялась целая буря обвинений против человека, который нажил себе врагов не через некоторые ошибки, а именно путем проведения мер полезных. Нашлись и судьи, не задумавшиеся приговорить 82-летнего старца как повинного в государственной измене. Королева удовольствовалась, однако, ссылкой его в его поместья, где он и умер через год. Аранда пал еще в 1775 году, по весьма характерной причине: один из его агентов, Олавидес, в бытность свою андалузским губернатором, составил проект заселить Сиерру-Морену чужеземными колонистами, по примеру Фридриха Вильгельма и Фридриха II в Пруссии. Но он вовсе не знал своих сограждан, обещая переселенцам свободное отправление их богослужения, тогда как наряду с немцами-католиками были среди колонистов и протестанты. Этого не могли перенести верные паписты; им ничего не стоило обличить Олавидеса как свободомыслящего и опаснейшего еретика: он был предан в распоряжение инквизиции, осужден и заточен в монастырь, из которого ему по счастливилось, однако, убежать через некоторое время.

Франция

Преследование иезуитов во Франции привело к другим последствиям. Оно было здесь лишь одним звеном в цепи событий, результатом которой стал великий государственный и общественный переворот. Некоторые члены ордена вписались в большие торговые и денежные предприятия и при банкротстве одного из банкирских домов кредиторы его хотели наложить арест на французские имения ордена, не довольствуясь уплатой долга одними церковными службами. Парижский парламент присудил орден к уплате (1761 г.) и в этом случае была поднята завеса со всей его деятельности. Во Франции были тогда сильны янсенисты, старые враги иезуитов, и парламент осудил своим актом все их дела, характеризуя учение иезуитов именем безбожного, убийственного и т. д. Всем французским подданным воспрещалось вступать в члены ордена. Правительство, которое не могло обойтись без парламента при своих финансовых затруднениях, не осмелилось идти против бури, но предоставило ее своему течению, и в августе 1762 года парламент снова объявил орден противогосударственным, опасным учреждением. Приговор был вполне основателен, хотя парламент вел дело вообще незаконным порядком, доказывая тем, насколько настроение во Франции принимало более и более анархистский характер. В этот период времени имели здесь сильнейшее влияние те два писателя, воздействие которых на всех их современников было могущественнее, чем чье-либо: это были Вольтер и Жан Жак Руссо. Первый из них покончил уже со своими скитаниями и поселился, с 1758 году, на границе Франции и Женевского кантона, в своем поместье близ Фернея. Отвратительное судебное убийство, внушенное тулузскому парламенту религиозным фанатизмом, и повторение вскоре другого подобного приговора – вызвали у Вольтера прославивший его взрыв негодования против искажения и опозорения всего божественного в человеке,– негодования искреннего и составлявшего лучшую черту его характера. В красноречивых, достойных его великого таланта словах излил он всю свою горечь против мрачного духа, пожравшего здесь свои жертвы. «Ecrasez 1'infame! – воскликнул он, возбуждая всех против фанатизма и безумных преследований.

Франсуа Мари Аруэ де Вольтер

Обвинение Вольтера в том, будто он разумел под словом infame христианство, – это одна бессмысленная ложь, потому что он не был способен на подобную глупость, – не по набожности, которой у него не было, но по своему ясному, развитому и свободному от предрассудков пониманию. Руссо действовал глубже и более роковым образом на массы, выпустив в свет в течение этих лет свои главнейшие сочинения: «Новая Элоиза» (1761 г.), «Contrat social» и «Эмиль, или О воспитании» (1762 г.). О его литературных трудах и его личной жизни будет еще говорено ниже, в связи с историей французской революции, вспыхнувшей в 1789 году Руссо соединил в себе все, что производит воздействие на полуобразованные умы, среди общественного брожения и государственного строя, отягченного всякими злоупотреблениями и неправдами. Сын ремесленника, выросший в республиканской Женеве среди протестантства, самоучка, бросаемый судьбой в разные стороны, без определенных занятий, непрактичный вполне, Руссо восхваляет первобытное состояние человека, рисуемое ему его пылкой фантазией,– восхваляет с красноречием безыскусственным, истекающим из здоровой или больной души, но, во всяком случае, непобедимым: «Все прекрасно, исходя из рук Творца, и все искажается в руках человеческих». И перед этим поверхностным суждением исчезает для него все достояние истории, все авторитетное: церковь, государство, общество, потому что все это одно уклонение от природы. Такое мышление очень выделялось в то время, когда и без того все противоестественное во всех созданиях человеческих слишком бросалось в глаза. Теория Руссо оправдывала его последователей в отрицании и ниспровержении всяких авторитетов, хотя он и не побуждал к тому непосредственно, уже по тому одному, что не был способен ни к какой практической роли. Но самое это его личное бескорыстие в вопросе усиливало его влияние: толпа возводила его в пророки именно потому, что он не добивался ничего для себя. Глубины чувства в нем не было, но он обладал французской склонностью к сентиментальности, что придавало его словам такую горячую убежденность, что он сам верил своим речам, если можно назвать верой крайнюю односторонность ума, неспособного следить за чужой мыслью и не вырабатывавшегося никогда из своих собственных рамок.

Жан Жак Руссо. Гравюра работы К. Г. Вателэ с портрета кисти Тараваля