Читать интересную книгу История Востока. Том 2 - Леонид Васильев

Нечто подобное при сходных, хотя и заметно иных обстоятельствах случилось с родственными в цивилизационном плане Вьетнамом, Китаем и Кореей. Вступление СССР в войну с Японией в августе 1945 г., уже после Хиросимы, когда Япония находилась в состоянии шока, сыграло едва ли не решающую роль в создании на Дальнем Востоке принципиально новой ситуации. Оккупированные советскими войсками Маньчжурия и северная часть Кореи сразу же стали базой коммунистических преобразований. Все трофейное, да и, видимо, значительная часть советского оружия оказалось в распоряжении руководимых китайскими коммунистами армий, что позволило им резко усилить свои позиции и нейтрализовать военную силу гоминьдановского правительства. Решающую же роль в победе сыграло идеологическое поле напряжения, о котором идет речь в данной главе.

Китайские коммунисты и Коминтерн еще в 30-х годах создали это поле, которое в условиях политической нестабильности, вызванной поражением Японии и советской оккупацией, и становившегося все более очевидным вакуума силы сыграло в 1949 г., как и несколькими годами ранее во Вьетнаме, решающую роль. Китай, как и Вьетнам, оказался лишенным иммунитета по отношению к идеям коммунизма именно потому, что цивилизационно был податлив для соответствующих настроений. Нечто подобное произошло и в оккупированной советскими войсками Северной Корее, хотя здесь вообще не стоило бы говорить о каком-либо выборе и об активной роли масс: режим коммунизма был жестко навязан Корее оккупантами и их ставленниками во главе с Ким Ир Сеном.

Ситуация в целом достаточно понятна и убедительна. Конфуцианский цивилизационный фундамент не только не был несовместим с идеями и принципами марксистского социализма, но, напротив, оказался в чем-то внутренне близок такого рода идеям, что не могло не сыграть своей роковой роли в судьбах соответствующих стран. Более того, укрепление режима марксистского социализма в странах, о которых идет речь, позволило резко усилить соответствующее поле напряжения на всем Дальнем Востоке и даже в близлежащем регионе Юго-Восточной Азии. Среди наиболее слабых частей этого региона, отмеченных тем же знаком вакуума власти, оказались Лаос, Камбоджа, Индонезия, Малайзия и даже Филиппины; косвенно поле повлияло и на события в Бирме. Однако во всех этих странах, чей цивилизационный фундамент существенно отличался от конфуцианского, многое происходило иначе, чем в Китае, Корее и Вьетнаме. Иными были даже сами марксистско-социалистические режимы там, где они все-таки были установлены, как в Лаосе и Камбодже. В Лаосе этот режим оказался заметно ослабленным, умеренным, в Камбодже, напротив, экстремальным, но зато и кратковременным.

Вообще регион Юго-Восточной Азии, хотя и оказался под заметным воздействием со стороны коммунистов, сумел найти в себе силы не только противостоять им, но и обнаружить серьезные внутренние потенции, позволившие усилить в этом регионе влияние капиталистического поля напряжения. Частично этому способствовала возрождавшаяся быстрыми темпами Япония. Но не только она. Нельзя забывать, что конфуцианский цивилизационный фундамент благоприятен отнюдь не только для коммунистических идей, как о том ранее говорилось. На этот же фундамент со столь же очевидной легкостью в иных обстоятельствах опираются и противостоящие коммунизму идеи и принципы капитализма. Об этом свидетельствует не только пример Японии. Китайское гоминьдановское правительство до своего поражения шло таким же путем. Более того, ситуацию на Дальнем Востоке в середине XX в. можно было бы описать с помощью классического закона физики: действие рождает противодействие. Особенно когда каждое из них опирается на свое поле напряжения, а оба поля активно противостоят друг другу именно в этом регионе.

Превращение Китая, северных частей Кореи и Вьетнама в бастионы мирового коммунизма и соответствующее резкое усиление его позиций на Дальнем Востоке заметно нарушило баланс сил в мире в пользу коммунизма, и это вызвало мощную ответную реакцию. Активизировались военные действия во Вьетнаме, хотя они в конечном счете завершились в пользу севера. Был не только принят вызов Северной Кореи в 1950 г., когда Ким Ир Сен с благословения Сталина попытался было аннексировать южную часть полуострова, но и создана мощная ответная сила в виде войск ООН, успешно противостоявших агрессии. От континентального Китая отделился Тайвань, где установилась власть гоминьдана, получившего, наконец, возможность в условиях стабильности завершить свою программу преобразования страны по капиталистической модели с явной ориентацией на японскую ее модификацию. И хотя все эти меры восстановить статус-кво не могли, а во Вьетнаме вовсе не имели успеха, в целом баланс сил, пусть несколько сместившийся в этом регицне в пользу коммунистического лагеря, был стабилизирован. Даже крушение южновьетнамского государства и последующий приход к власти коммунистических сил в Лаосе и Камбодже этот новый баланс уже не очень-то сильно поколебали. Тем более что 70-е годы, когда все это случилось, были уже временем упадка коммунистического лагеря. Приход марксистов к власти в Лаосе и особенно очевидно в Камбодже был уже чем-то вроде отчаянного пароксизма, карикатурной (в Камбодже) гримасы упомянутого лагеря.

Хотя коммунистическое поле напряжения затронуло, таким образом, значительную часть Индокитая (нельзя забывать и о Бирме, военные власти которой в немалой мере питались за счет все тех же идей), Юго-Восточная Азия в целом и тем более в островной ее части оказалась в ином положении. Здесь было заметным соприкосновение обоих полей, но цивилизационный фундамент региона оказался менее податлив для коммунистических идей и более подходящ для капиталистических. Преимущество капитализма и воздействие соответствующего поля ощутили на себе и реализовали в первую очередь китайские мигранты-хуацяо, сыгравшие роль дрожжей в экономическом тесте Юго-Востоуной Азии. А коль скоро процесс начался, то в условиях нейтральности буддийского цивилизационного пласта и слабости исламского именно конфуцианский пласт сыграл решающую роль в развитии стран региона. В сочетании с Японией, Южной Кореей, Гонконгом и Сингапуром страны Юго-Восточной Азии, за исключением четырех индокитайских (Вьетнама, Лаоса, Камбоджи и Бирмы), настолько усилили, особенно за последние десятилетия, капиталистическую активность, что баланс сил на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии вновь изменился в пользу некоммунистического юга. Этому содействовал и общий кризис марксистского социализма, вынудивший коммунистические страны, прежде всего Китай, уже в 70-х годах пойти на радикальные реформы и тем заметно подорвать позиции прежде столь высоко чтившейся и тщательно соблюдавшейся утопической доктрины.

Африка юхнее Сахары

Африка, при всей несопоставимости этого полуконтинента (южнее Сахары) с метарегионом Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, являет собой, пусть в миниатюре, аналогичную картину. Здесь тоже ясно фиксируются два противоборствующих поля – капиталистическое и коммунистическое. Однако цивилизационный фундамент в Африке неизмеримо слабее, слаба и социальная база власти с ее не институционализированной административной структурой. Поэтому ситуация вакуума здесь власти оказалась почти перманентной, а роль внешних воздействий, случайных обстоятельств огромной. Иными словами, все сорок с лишним молодых государств Тропической и Южной Африки с самого своего появления на свет были легко подвержены влиянию извне. Не имея иммунитета, они покорно воспринимали тот или иной поток идеологического или политического влияния, который затем мог перекрываться противоположным^ по характеру. Только после этого многие из африканских стран обретали, наконец, желанный иммунитет.

Стоит еще раз обратить внимание на то, что влияние марксистского социализма было в Африке очень заметным с первых же шагов деколонизации. О причинах этого уже немало было сказано. Но важно добавить, что в ряде случаев это влияние держалось на прямом и активном вмешательстве, как то было в Анголе, Эфиопии, Мозамбике, Намибии, где на протяжении десятка, а то и полутора десятков лет шли непрерывные войны и соответственно потоком шло советское оружие, не говоря уже о специалистах, а то и солдатах, вроде кубинцев в Анголе. Впрочем, это же влияние, пусть в иной форме, ощущалось и в других странах вроде Танзании, Ганы, Гвинеи, Мадагаскара, Мали, Зимбабве. Список можно продолжить, но ситуация и без этого ясна: Африка оказалась податлива для распространения коммунистических идей. Правда, для закрепления там этих идей она была непригодна.

Капиталистическое влияние тоже не имело благодатной почвы для успеха в Африке. Но иммунитет, вырабатывавшийся по мере разочарования в марксистском социализме, способствовал его усилению. Иллюзии, связанные с утопическими идеями, улетучивались, а реалии жизни вынуждали прошедшую через эксперименты страну выбирать наконец рыночно-капиталистический путь. Чем дальше, тем большее количество африканских стран проходило этот тяжелый путь, а общий кризис марксистского социализма на рубеже 80 – 90-х годов окончательно прояснил все связанные с прошлыми заблуждениями проблемы. На сегодняшний день баланс политических сил в Африке убедительно свидетельствует о крахе иллюзий. Коммунистическое поле напряжения практически исчезло или исчезает буквально на глазах. Его место уверенно занимает поле капиталистическое. Однако это еще отнюдь не означает, что Африка быстро превращается в сумму буржуазных государств. Для этого у молодых африканских государств многого еще не хватает. Одно Африка имеет в достатке – горький опыт недавних заблуждений.