Читать интересную книгу Воевода - Дмитрий Евдокимов

В Европе вскоре разразилась война, получившая впоследствии название Тридцатилетней, и услуги Маржере были по-прежнему необходимы. Курсируя по городам и поместьям Польши и Германии, французский агент ловко выуживал важные сведения и аккуратно слал донесения в Швецию Жану де Ла-Бланку, который тут же переправлял их во Францию самому кардиналу Ришелье.

Жак де Маржере скончался уже в двадцатые годы, так и не обзаведясь семьёй и не дождавшись обещанного поместья.

Якову Шоу удалось нанять лишь с десяток наёмников с обещанием выплаты жалованья в будущем. Отсутствие средств вынудили думу и Земский собор пойти на крайнюю меру, выведенную когда-то Годуновым: вновь открыть кабаки по всему государству, доход от которых должен был идти в казну. Вновь пьянство на Руси стало в чести, однако доход был не велик: у людей просто не было денег. Козьме Минину был поручен сбор «пятины» — пятой части от всех доходов купцов и промышленников. Однако таких богачей, как Строгановы, заплатившие сразу пятьдесят тысяч рублей, было очень мало. Кроме того, прежнее правительство оставило после себя дурное наследство в виде своих чиновников — взяточников и казнокрадов. Посланные на места для сбора налогов, они в первую очередь стремились обогатиться сами, отбирая последнее у обнищавшего вконец населения. Крестьяне и посадские люди в отчаянии бросали насиженные места и уходили в леса, пополняя и без того многочисленные разбойничьи шайки. Войско лишь одного из них, атамана Баловня, составляло более трёх тысяч человек.

В такой отчаянной ситуации оставалось только вести искусную дипломатическую игру, чтобы добиться мира с соседями любой ценой. Однако поначалу ни Сигизмунд, ни Густав-Адольф не желали и слышать о мире. Однако Пожарский, который как человек, имевший уже изрядный опыт, был советником государя в дипломатии, надежды не терял. Ему удалось привлечь к переговорам посредников — по просьбе Пожарского к Сигизмунду направил своих послов римский император, а в переговорах со шведским королём дал согласие проявить содействие английский король Яков.

Усиление влияния Пожарского на молодого государя вызвало недовольство боярской верхушки — Мстиславского, Шереметевых, Долгорукого и особенно временщиков Салтыковых. Они искали случай, как бы осадить «выскочку».

И такой случай представился в конце 1613 года, когда Михаил под давлением матери пожаловал Борису Салтыкову, уже исполнявшему обязанности кравчего, чин боярина. Государь, понимавший, что такое возвышение может вызвать недовольство остальных придворных, по подсказке тех же Салтыковых решил поручить представление нового боярина Дмитрию Михайловичу Пожарскому, как человеку безупречной репутации и всеми уважаемому.

Большего оскорбления для князя нельзя было придумать: он, главный воевода ополчения, должен был оповестить о боярстве племянника своего самого лютого врага, изменника Михайлы Глебовича Салтыкова, кстати получившего в своё время боярскую шапку от Бориса Годунова за арест Романовых! Наотрез отказавшись от такого унижения, Пожарский сказался больным и уехал домой, в свой терем на Лубянке. Михаил, поняв, что совершил промашку, не настаивал, сделал вид, что поверил в болезнь Пожарского, тем более что тот периодически страдал от чёрной немочи.

Однако вечером в опочивальню царя буквально ворвались Салтыковы в сопровождении Мстиславского, Одоевского и Головина. Они потребовали выдачи «обидчика» с головою. Малодушный Михаил дал согласие. На двор к Пожарскому с этой горькой вестью был послан его бывший помощник в ополчении дворянин Перфилий Секирин. Князь выслушал его молча, ничем не выражая своих чувств. Затем приказал слугам принести его нарядные боярские одеяния: зелёный объяренный кафтан с золотыми ворворками, обшитый по борту и на рукавах золотым шнуром, и боярскую шубу из малинового травчатого бархата. Облачившись, сел в нарядные сани с медвежьим пологом и в сопровождении вооружённых дружинников отправился в позорный путь. У ворот дома Салтыковых он, согласно обычаю, оставил сани и пешком, сняв горлатную боярскую шапку, прошёл через весь двор и опустился на колени у высокого крыльца. Сверху на него поглядывали злорадно хихикающие Салтыковы. За их спинами торчали головы дворовых, тоже ехидно улыбавшихся.

   — Ну, что, князюшка, добился своего? — заорал Борис Салтыков. — Не захотел меня уважить, так теперь постой на коленях. Царь-государь выдал тебя с головой. А то уж больно возгордился! Проси прощения, а не то ведь я кнутом могу тебя оходить!

Первый раз князь поднял голову и окинул Бориса взглядом, полным такой жгучей ненависти и презрения, что тот испуганно попятился:

   — Ладно, чёрт с тобой. Ступай восвояси. Зла больше на тебя не держу. Запомни на будущее — забижать меня царь не даст!

   — Запомню, — ответил князь, не опуская тяжкого взгляда.

Затем он легко поднялся и, не оборачиваясь, направился к воротам. Дворовые было начали улюлюкать, но столько достоинства и отваги было в фигуре Пожарского, что все они поневоле притихли.

...Несколько дней Дмитрий Михайлович провёл, не вставая, в своей спальне, отказываясь от обеда и не желая ни с кем разговаривать. К нему приехал Козьма Минин. Сел рядом с другом на просторной лавке и, положив руку на могучее плечо, произнёс:

   — Не кручинься, Дмитрий Михайлович!

От этих простых слов накопившаяся обида выплеснулась наружу. Не сдерживая злых слёз, Дмитрий Михайлович с прерывистым вздохом сказал:

   — Уеду в Мугреево! Там дел для меня хватит. А может, в свой Спасо-Ефимьевский монастырь уйду, схиму приму.

Минин понимающе глядел на князя.

   — Что говорить, обида великая. Уж будь моя воля, я бы этим Салтыковым... — помахал он огромным кулачищем.

   — Да разве дело в этих молокососах?! — вздохнул князь.

   — А на государя зла не держи. Сам знаешь, слабоволен он. И поэтому уезжать тебе никак нельзя отсюда: опять всё вкривь может пойти. Ты не об обиде своей думай, нечего душеньку свою растравливать. Думай о государстве нашем Российском, как его спасти и народ на ноги поставить. Твоя светлая голова умна, людям нужна, да и сабля твоя скоро пригодится.

...Ещё большему унижению подвергся другой герой ополчения — архимандрит Дионисий. Государь подумал возродить печатанье священных книг в Москве и поручил подготовить к печати церковный Требник Дионисию, хорошо знавшему книжное учение, грамматику и риторику. Рассматривая напечатанный прежде Требник, Дионисий нашёл в нём много ошибок, оказавшихся в старых рукописных экземплярах из-за невежества писцов. Исправления, внесённые Дионисием, вызвали возмущение некоторых монахов монастыря, и, тайно наущаемые келарем Палицыным, мечтавшим занять место настоятеля, они послали донос в Москву. Главным духовным сановником в это время был Крутицкий митрополит Иона, малограмотный и грубый человек. Он завидовал славе троицкого настоятеля и потому взял сторону столь же невежественных монахов и обвинил Дионисия в еретичестве. Поддержала Иону и мать царя, инокиня Марфа. Дионисия поставили на правёж на патриаршем дворе, всячески глумились над ним, плевали и кидались камнями, а затем засадили в Новоспасский монастырь на покаяние.

В Астрахани тем временем вспыхнуло восстание дворян против Заруцкого. Он вынужден был бежать вместе с Мариной и её сыном на Яик. Однако окружавшие его казаки предали некогда любимого атамана, и летом 1614 года он был доставлен в Москву. Расправа была короткою: Ивана Мартыновича посадили на кол, трёхлетнего «царевича» Ивана повесили рядом с предателем Фёдором Андроновым. Марину заточили в темницу, где она вскоре скончалась. Ходили слухи, что её уморили голодом. Но скорее сердце гордой полячки не выдержало боли отчаянья от краха её безумных надежд.

Об опальном Пожарском вспомнили в думе, когда нависла новая смертельная опасность: под Смоленском объявилась многотысячная банда Лисовского. Перепуганные бояре вынуждены были вспомнить о Пожарском.

Двадцать девятого июня 1615 года он выступил из Москвы, имея небольшой, менее тысячи человек, отряд, состоящий из служилых дворян, стрельцов и нескольких иностранных солдат. Прибыв в Боровск, он разослал по всей округе сборщиков с наказом приводить всех имеющихся служилых людей. В Белёве к его отряду примкнули казаки из войска Баловня, которого правительство хитростью заманило в Москву и казнило. Казаки хорошо знали порядочность и боевое искусство Пожарского ещё по ополчению, поэтому охотно влились в его войско. Пристали к князю уже под Волховом две тысячи татар.

Лисовский, хорошо помнивший урок, преподанный ему Пожарским ранее, узнав о его приближении, метнулся из Карачева к Орлу, где настиг его Пожарский.

Бой продолжался несколько часов, атаки русских следовали одна за другой. Были захвачены пленные, знамёна, литавры. Однако под вечер Лисовскому удалось найти слабое место в расположении войска Пожарского: не выдержала контратаки «лисовчиков» татарская конница, ударившаяся в бега. Три дня, не вступая в бой, стояли друг против друга войска Пожарского и Лисовского. Зная, что под знамёнами поляков воюет немало иностранных солдат, князь тайно направил в лагерь Лисовского для переговоров бывшего с ним шотландца Якова Шоу. Тот быстро нашёл общий язык с шотландцами и англичанами, и те стали переходить в лагерь Пожарского.