Вспышка пламени и лязг металла.
Он встал со своего места и выскочил из кабины в коридор.
Агни был внутри, он целился своим жезлом.
— Не шевелись, Сэм — или Демон! — закричал он, перекрывая рев моторов, и линзы на его глазах со щелчком стали красными. — Демон, — повторил он. — Не шевелись, или же ты и твой хозяин сгорите в тот же миг!
Сэм прыгнул на него.
Агни даже не пытался защищаться, ему и в голову не приходило, что такое возможно, и он упал от первого же удара.
— Короткое замыкание, а? — приговаривал Сэм, нанося ему удар поперек горла.
— Или солнечные пятна? — и двинул ему по скуле.
Агни перевалился на бок, и Сэм нанес ему ребром ладони последний удар прямо под адамово яблоко.
Он отбросил жезл и бросился задраивать люк, но тут же понял, что опоздал.
— А теперь, Тарака, уходи, — сказал он. — Теперь уже биться мне одному. Тебе ничего не сделать.
— Я обещал помочь.
— Но ничем не можешь. Уходи, пока цел.
— Как скажешь. Но последнее, что я должен сказать тебе…
— Потом! В следующий раз, когда свидимся.
— Бич, я про то, чему научился у тебя, — так жаль. Я…
Внутри его тела и разума возникло мучительнейшее, скручивающее его в жгут чувство, это взгляд Ямы упал на него, ударил глубже самого его существа.
Кали тоже уставилась прямо ему в глаза, поднимая перед собой верещащий скипетр.
Казалось, что поднялся один занавес и опустился второй.
— Пока, Бич, — возникли у него в мозгу слова.
И череп взвыл.
Он почувствовал, что падает.
Что-то пульсировало.
У него в голове. И вообще повсюду.
От этой пульсации он и очнулся — и тут же почувствовал, что весь опутан болью и бинтами.
А в лодыжках и запястьях еще и цепью.
Он полусидел, привалившись спиной к переборке, в тесном отсеке. Рядом с дверью сидел и курил некто в красном.
Яма кивнул, но ничего не промолвил.
— Почему я жив? — спросил его Сэм.
— Ты жив, чтобы выполнить соглашение, заключенное много лет тому назад в Махаратхе, — сказал Яма. — Брахма, тот особенно жаждет повидать тебя еще раз.
— Мда, я-то не особенно жажду повидать Брахму.
— С течением лет это стало довольно-таки очевидным.
— Как я погляжу, пески нисколько не повлияли на твои мыслительные способности.
Тот улыбнулся.
— Мерзкий ты тип, — сказал он.
— Знаю. И постоянно поддерживаю форму.
— Как я понимаю, сделка твоя лопнула?
— Увы, ты прав.
— Быть может, ты сумеешь возместить свои потери. Мы на полпути на Небеса.
— Думаешь, у меня есть шанс?
— Вполне может статься. Времена меняются. На этой неделе Брахма может оказаться весьма милосердным божеством.
— Мой трудотерапист советовал мне специализироваться в проигранных процессах.
Яма пожал плечами.
— А что с демоном? — спросил Сэм. — С тем, что был со мной?
— Я достал его, — сказал Яма, — и преизрядно. Не знаю, прикончил или только отшвырнул. Но ты можешь об этом больше не беспокоиться. Я окропил тебя демоническим репеллентом. Если эта тварь все еще жива, не скоро оправится она от встречи со мной. Может быть, никогда. А как это тебя угораздило? Я считал, что если кто и невосприимчив к одержимости демонами, так это именно ты.
— Я считал точно так же. Ну а демонический репеллент — это что?
— Я обнаружил химическое соединение, безобидное для нас, но невыносимое для энергетических существ.
— Удобная штуковина. Была бы как нельзя кстати в дни обуздания.
— Да. Мы использовали его в Колодезе.
— Как мне показалось, это было настоящее сражение.
— Да, — сказал Яма. — А на что похоже, когда ты одержим демоном? Как себя чувствуешь, когда тебя подчинила себе чужая воля?
— Очень странно, — объяснил Сэм. — Пугаешься, но в то же время многому и учишься.
— Чему же?
— Этот мир принадлежал сначала им, — сказал Сэм. — Мы его у них отняли. С какой стати должны они отказываться от того, что мы в них ненавидим? Для них-то ведь это мы — демоны.
— Ну а как себя чувствуешь в подобном положении?
— Когда тебя подчинила чужая воля? Ты и сам знаешь.
Улыбка сползла с лица Ямы, потом вернулась.
— Тебе хотелось бы, чтобы я тебя ударил, не так ли, Будда? Ты бы смог почувствовать свое превосходство. К несчастью, я садист и делать этого не буду.
Сэм засмеялся.
— Туше, смерть, — сказал он.
Некоторое время они сидели молча.
— Не угостишь ли сигареткой?
Яма протянул ему сигарету, дал закурить.
— А как теперь выглядит Опорная База?
— О, ты бы едва ли узнал ее, — промолвил Яма. — Если бы все на ней вдруг сейчас умерли, она идеально функционировала бы ближайшие десять тысяч лет. Цвели бы цветы, играла музыка, фонтаны переливались всеми цветами радуги. По-прежнему накрывались бы столы в садовых павильонах. Сам Град ныне бессмертен.
— Подходящее обиталище, как я понимаю, для тех, кто провозгласил себя богами.
— Провозгласил себя? — переспросил Яма. — Ты не прав, Сэм. Божественность не сводится к имени или ярлыку. Это некое состояние личного бытия. Просто бессмертием его не достигнешь, ведь даже последний батрак на полях вполне может добиться непрерывности своего существования. Может быть, тогда дело в пестовании Облика? Нет. Любой поднаторевший в гипнозе может играть во всевозможные игры со своим образом. Или в обретении Атрибута? Конечно, нет. Я могу спроектировать машины намного более мощные и точные, чем любая способность, которую может вызвать и развивать в себе человек. Быть богом — это быть способным быть самим собой, причем до такой степени, что страсти твои соответствуют уже силам мироздания, и видно это любому, кто на тебя ни посмотрит, и нет надобности называть твое имя. Один древний поэт сказал, что весь мир наполнен отголосками и соответствиями. Другой сочинил длинную поэму об аде, в котором каждый человек претерпевает мучения, вызываемые как раз теми силами, которые управляли его жизнью. Быть богом — это быть способным распознать в самом себе все поистине важное и потом взять тот единственный тон, который обеспечит ему созвучие со всем сущим. И тогда вне морали, логики или эстетики становишься ты ветром или огнем, морем, горным кряжем, дождем, солнцем или звездами, полетом стрелы, вечерними сумерками, любовным объятием. Становишься главным, благодаря главной своей страсти. И говорят тогда взирающие на богов — даже и не зная их имен — «Это Огонь. Это Танец. Это Разрушение. Это Любовь». Итак, возвращаясь к твоим словам, они не провозглашали себя богами. Это делают все остальные, все, кто видит их.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});