— Авиенда, ты ведь сама ему сделала такой подарок!
Подруга нахмурилась:
— Он пытается заставить меня взять и рукоять. Но он использовал это, и она принадлежит ему. Словно насмехаясь надо мной, мечом размахивал!
— Ты не из-за меча сердишься. — Эгвейн не думала, что Авиенда сердится из-за этого — той ночью в Рандовой палатке айилка и не заикнулась о мече. — Ты до сих пор расстраиваешься из-за того, как он с тобой разговаривал, и я тебя понимаю. Я знаю, он жалеет о случившемся. Иногда он ляпнет что-нибудь не подумав, но если бы ты разрешила ему извиниться…
— Очень мне нужны его извинения, — проворчала Авиенда. — Не хочу я… Не могу больше! Не могу я больше спать в его палатке. — Вдруг она схватила Эгвейн за руку, и, не знай та подругу лучше, вполне могла подумать, что айилка в любой момент расплачется. — Ты должна поговорить с ними обо мне! С Эмис, Бэйр и Мелэйн. Тебя они послушают. Ведь ты — Айз Седай! Они должны разрешить мне вернуться к их палаткам. Должны!
— Кто и что должен? — спросила Сорилея, поотстав от прочих и зашагав рядом с девушками. У Хранительницы Мудрости из Крепости Шенде были редкие белые волосы, а кожу на лице словно туго натянули на череп. Взгляд прозрачных зеленых глаз мог с десяти шагов остановить и сбить с ног лошадь. Так она обычно смотрела на каждого. Когда же Сорилея сердилась, прочие Хранительницы помалкивали, а вожди кланов с извинениями торопились убраться подальше.
Мелэйн и другая Хранительница, седеющая женщина из Черной Воды, из Накай, хотели было присоединиться к ним, но Сорилея лишь бросила на них взгляд, и те тотчас передумали.
— Если б ты, Мелэйн, не была слишком занята мыслями о своем новом муже, то знала бы, что Эмис хочет с тобой поговорить. И с тобой, Айрин. — Мелэйн залилась ярким румянцем и поспешила обратно к остальным, но женщина постарше оказалась там первой. Сорилея проводила их взглядом, потом обратила свой взор на Авиенду: — Итак, теперь мы можем поговорить спокойно. Значит, ты не хочешь чего-то делать. Разумеется, это то, что тебе велено сделать. И ты думаешь, что эта девчушка, хоть она и Айз Седай, сумеет избавить тебя от этого.
— Сорилея, я… — Авиенда не договорила.
— В мое время девочки прыгали, когда Хранительницы говорили «прыгать», и прыгали до тех пор, пока их не останавливали. И пока я жива, мое время не кончилось. Мне выразиться яснее?
Авиенда глубоко вздохнула.
— Нет, Сорилея, — покорно ответила она.
Взор старухи впился в лицо Эгвейн.
— А ты? Все еще намерена просить за нее?
— Нет, Сорилея. — Эгвейн так и подмывало склониться в реверансе.
— Вот и хорошо, — заметила Сорилея — не с удовлетворением, а просто подтверждая то, что ожидала услышать. Скорей всего, так оно и было. — Теперь я могу поговорить с вами о том, что я действительно хочу знать. Я слышала, Кар'а'карн сделал тебе интересный подарок. Просто-таки неслыханный — рубины и лунники.
Авиенда вздрогнула, точно по ноге у нее пробежала мышь. Ну, пожалуй, от мыши она не вздрогнет, но именно так дернулась бы в подобном случае сама Эгвейн. Айилка принялась рассказывать Сорилее о Ламановом мече и ножнах столь торопливо, что слова ее чуть ли не наползали одно на другое.
Сорилея поправила шаль, ворча о девушках, касающихся мечей, пусть и завернутых в одеяла, и о том, что надо бы строго отчитать «эту молодую Бэйр».
— Выходит, он не пленил твой взор. Жаль. Это чувство привязало бы его к нам покрепче. А то теперь он слишком многих считает своими. — Некоторое время Сорилея разглядывала Авиенду с ног до головы. — Надо, чтобы Феран на тебя посмотрел. Его двоюродный дед — мой сестра-сын. У тебя есть и другой долг перед нашим народом, не только учиться на Хранительницу Мудрости. Эти бедра созданы, чтобы рожать детей.
Авиенда споткнулась о выступающий угол дорожной плиты и едва не упала.
— Я… я подумаю о нем, когда придет время, — еле слышно промолвила девушка. — Мне еще многому надо научиться, тому, что значит быть Хранительницей. Феран к тому же — Сейа Дун, а Черные Глаза дали обет не спать ни под кровом, ни в палатке, пока Куладин не умрет. — Куладин принадлежал к Сейа Дун.
Сорилея кивнула, будто все улажено.
— А ты, юная Айз Седай? Говорят, ты хорошо знаешь Кар'а'карна. Исполнит ли он свою угрозу? Даже вождя клана повесит?
— Думаю… по-моему… он так и сделает. — Эгвейн чуть побойчее добавила: — Но уверена, его можно убедить, и он поймет разумные доводы.
Она ни в чем не была уверена, даже в том, что найдется такой довод — судя по тону, Ранд говорил весьма уверенно. Но какой прок Ранду от справедливого наказания, если он вдруг обнаружит, что и другие обратились против него, как Шайдо?
Удивленная Сорилея глянула на Эгвейн, потом перевела взор на вождей вокруг Рандова коня — от чего многих могло и наземь посшибать.
— Ты меня неверно поняла. Он должен показать этой стае шелудивых волков, что он — вождь-волк. Вождь, юная Айз Седай, должен быть безжалостней прочих, а Кар'а'карн обязан быть беспощаднее любого вождя. С каждым днем по несколько мужчин и даже Дев не выдерживают откровения, но они — мягкая заболонь и кора железного дерева. Останется неподатливая сердцевина, и он должен быть твердым и суровым, чтобы вести их дальше.
Эгвейн подметила, что в числе тех, кого следует вести, она не упомянула ни себя, ни других Хранительниц Мудрости. Бормоча себе под нос о «запаршивевших волках», Сорилея широко зашагала вперед, и вскоре все Хранительницы внимательно на ходу слушали ее. Что бы ни говорила Сорилея, до девушек ее слова не долетали.
— Кто такой Феран? — спросила Эгвейн. — Никогда не слышала, чтобы ты о нем говорила. Каков он из себя?
Хмуро глядя в спину Сорилее, то и дело терявшуюся за сбившимися вокруг старой Хранительницы женщинами, Авиенда рассеянно проговорила:
— Он очень похож на Руарка, только моложе, выше и красивей. И волосы у него порыжее. Почти год он пытается привлечь к себе интерес Энайлы, но, по-моему, скорей она его петь научит, чем от копья откажется.
— Не понимаю. Ты собираешься его делить с Энайлой? — Эгвейн по-прежнему испытывала странное чувство, столь небрежно рассуждая об этом.
Авиенда опять споткнулась и уставилась на подругу:
— Делить его? Да он мне и даром не нужен! Ни целиком, ни по частям! Лицом-то он пригож, но смеется, будто мул ревет. И в ушах ковыряется.
— Но ты так говорила с Сорилеей… я подумала… он тебе нравится. Почему ты ей не сказала того, что мне сейчас говоришь?
В негромком смехе Авиенды слышалась боль:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});