Через две недели в мастерскую приехали члены совета. Голова, сделанная в лучших реалистических традициях, им понравилась. «Вот, может ведь, если захочет», — читалось на их лицах. Эрнст Иосифович принимал поздравления.
Итак, все мыслимые советы пройдены, надо начинать собственно изготовление. На завод позвонили из Совмина. Работу приняли вне очереди.
В производстве возникли трудности. «Плиту 2,5 х 2,5 метра качественно отлить невозможно, — сказали технологи. — Надо ее разделить на четыре части, а потом сварить».
Подумали и решили делать плиту не единую, а разбить на четыре, оставив зазоры между ними, иначе следы сварки со временем проявятся, да и от теплового расширения, вызываемого перепадом зимних и летних температур, цельная плита может покоробиться.
В день моего сорокалетия, 2 июля 1975 года, заложили на кладбище фундамент под памятник. Сделали его на совесть: откопали яму почти до гроба и все, укрепив стальной арматурой, залили бетоном. Та же бригада взялась за установку памятника. Необходимую технику выделило хозяйственное управление Совета Министров. Все делалось как по мановению волшебной палочки, и понемногу мы стали забывать о своих недавних мытарствах.
…Солнечный, но уже прохладный августовский день 1975 го да. Мы приступали к завершению нашего четырехлетнего труда — установке надгробия.
С утра мы с Неизвестным поехали на завод в Мытищи встречать машину. Условились на десять часов. Десять часов — машины нет, одиннадцать — нет. Мы забеспокоились, умом понимая, что задержка чисто техническая, и все же уже забытый страх ожил: неужели все началось опять?
Наконец машина появилась. Выяснилось, что по дороге сломалось колесо, его пришлось менять.
И вот камни погружены. За плитами приедут следующим рейсом. Голову бережно укладываем в мои «Жигули». Через час с небольшим приехали на Новодевичье кладбище. Там уже ждал кран. Рядом прохаживался товарищ из Совмина. В первый день монтаж решили не начинать. Камни и бронзу сложили рядом с фундаментом до завтра. Голову отвезли в мастерскую.
И вот настал день монтажа. Погода не подвела, солнце светило как по заказу. Кран бережно подхватил первую бронзовую плиту.
Вокруг нас суетились иностранные корреспонденты, фотографировали каждый шаг. Представителей советской прессы, как и на похоронах, не было. Неизвестный обратился к журналистам с просьбой ничего не публиковать до окончания работ. Мы хотели застраховаться от любых случайностей.
Кладбище тогда еще было открыто для свободного посещения, у могилы собралась внушительная толпа. Нашли канат, отгородили место работ. То и дело приходилось загонять за него не в меру любопытных. Наконец последняя операция — установка головы. Закатное солнце ярко освещало памятник.
Неизвестный взял голову, подошел к камням. Ниша по его росту оказалась расположенной слишком высоко. Нашли какой-то ящик. Он забрался на него и — торжественный момент — голова установлена. Работа закончена!..
Фотография с Неизвестным, стоящим на ящике, обошла все газеты мира.
Оставался последний штрих: площадку вокруг памятника засыпали песком. Высыпали целую машину. Впрочем, посетители унесли весь песок на подошвах.
Мы тепло поблагодарили за помощь представителя Совмина. Видно было, что и он доволен. Да и правду сказать, он очень старался.
— Я могу передать, что у вас нет замечаний? — спросил он на прощание.
— И огромную благодарность! — с полным на то основанием ответил я.
К этому времени пространство вокруг могилы заполнилось людьми: собрались мои друзья, друзья Неизвестного, просто знакомые и незнакомые. Все были возбуждены, смеялись, поздравляли Эрнста Иосифовича и меня вместе с ним. Словом, праздник!
Официальных лиц не было. Пришел только один член художественного совета — Цигаль. Обошел памятник со всех сторон, поздравил Неизвестного, но не удержался:
— Ты все-таки не учел нашего пожелания уменьшить высоту.
Камень выдержали в размерах проекта, но Эрнст Иосифович не спустил замечания:
— Нам пришлось даже несколько поднять высоту по сравнению с прикидками.
На этом они разошлись.
— Пора расплачиваться, — весело обратился я к Неизвестному. — В договоре оговорен гонорар, и вручен он должен быть по завершении работ.
Когда мы познакомились и начали переговоры, Неизвестный отказывался от денег. Однако, поразмыслив, он согласился, что бесплатная работа может быть расценена как некая демонстрация. Мы оговорили сумму гонорара.
— Что же, работа сделана большая, и деньги я заработал честно, — в тон мне ответил Неизвестный, пряча конверт с деньгами. — Теперь приглашаю отметить это событие.
Мы отправились в «Националь». Импровизированный банкет завершил этот счастливый день.
На следующее утро мы снова пришли на кладбище. Вокруг памятника стояла толпа людей. Вся плита завалена осенними цветами. Люди обсуждали, спорили, фотографировали…
…И по сей день вокруг памятника много споров: одним он нравится, другие активно против. Но главное — никто не остается равнодушным. Мы добились цели — на могиле незаурядного человека встал столь же незаурядный монумент. Многие заходят сбоку в поисках авторской подписи. Иногда возникает недоумение:
— Автор Неизвестный, почему он пожелал сохранить свое имя в тайне? Другие поясняют:
— Это фамилия — Неизвестный.
Больше всего вопросов вызывает сочетание белого и черного. Когда меня спрашивают, я, как правило, не пересказываю замысел автора.
— Каждое настоящее художественное произведение живет своей жизнью, и вы видите в нем себя, оно отражает ваши мысли, — говорю я как заправский искусствовед. — Думайте и смотрите.
Мнений много: добро и зло, жизнь и смерть, удачи и неудачи в судьбе Хрущева. А одна женщина объясняла:
— Белое — это хорошие дела, черное — плохие. Что ж, каждый из них по-своему прав.
Много разговоров вызвал бюст. Замысел автора остался непонятным большинству. «Голова как отрубленная», — говорят многие.
Не получил одобрения у первых посетителей и цвет старого золота. Впрочем, это уже прошлое. Время распорядилось цветом. Сейчас голова почти черная, а плита сероватая.
Мне кажется, что усилия и Неизвестного, и мои, и всех, кто нам помогал, не прошли даром, и отцу установлено надгробие, достойное его имени и его непростой жизни.
Хотя мы стремились закончить установку памятника к годовщине смерти отца, в наши планы не входила церемония официального открытия. Мы не хотели раздражать власти — всякие речи неизбежно вызовут резонанс, привлекут к памятнику ненужное внимание. Наученные горьким опытом, мы не брались предсказать, чем это может кончиться. Приказом снести памятник? Жизненный опыт говорил, что это предположение не так уж абсурдно. Более вероятными были неприятности для тех, кто нам помог — думаю, не исключая и Алексея Николаевича Косыгина.