– И кем она была? – уточнил Ван Ален хмуро, и Курт вздохнул:
– Нашим агентом, который был приставлен наблюдать за Императором, дабы тот не вздумал свернуть не туда в своих решениях.
– Мне сейчас ты рассказал об этом тоже в надежде спровоцировать на что-то? Я тоже под подозрением?
– Нет, – коротко качнул головой Курт. – Я рассказал это тебе, потому что это ничего не изменит. Ты никому об этом не скажешь, потому что незачем, а даже если и скажешь – что это изменит? Она мертва, и эта информация, даже будучи раскрытой, никому не навредит. Император, полагаю, и сам о многом догадывался, а наши противники и без чьих бы то ни было рассказов знают об Адельхайде и ее работе побольше тебя. Как оказалось – даже Лукас знал больше тебя… То, что после всего случившегося он попытался убедить тебя покинуть Бамберг, было ожидаемым и лишь подтвердило мои подозрения.
– И остался он лишь потому, что остался я… – тихо проговорил Ван Ален. Курт кивнул:
– Да. Как он и сказал сегодня сам – проконтролировать, дабы ты не натворил бед. В его понимании.
– Есть что-то еще? – не ответив, спросил охотник негромко.
– Есть, – согласился Курт. – Когда погиб Хальс, он сказал мне – «из всех жителей этого городишки молния выбрала именно инквизитора, который тебе показался самым благонадежным в здешней кодле».
– И что? – хмуро уточнил Ван Ален. – Я подумал точно так же, просто не сказал вслух.
– А с чего ты взял, что Хальс показался мне самым благонадежным?
– Ни с чего. Я просто подумал – подозрительно, что молния убила именно инквизитора, замешанного в деле. Остальное детали.
– Ты ведь знаешь, в чем Дьявол, да? – со вздохом возразил Курт и пояснил: – Не с чего это было взять: я вам об этом не рассказывал и своими мыслями о степени виновности каждого члена Официума не делился. А уж о Хальсе я и вовсе почти не говорил. Было одно событие, которое могло хотя бы позволить предположить, что я выделяю его среди прочих, но увидеть само это событие мог только тот, кто однажды ночью следил либо за моим трактиром, либо за Хальсом.
– Он приходил ночью к тебе?
– Да. Пытался выяснить, что мне известно о происходящем и кого я подозреваю. Времени за беседой мы провели прилично, и наблюдателю со стороны это могло показаться обоснованием моего к Хальсу особого расположения… Но для чего Лукасу было становиться этим самым наблюдателем? Охотнику, который помогает брату, который помогает приятелю-инквизитору, это совершенно ни к чему. Да, – подытожил Курт со вздохом, – все это в отдельности ничего не стоит, все это можно было бы объяснить… Да как угодно можно было бы объяснить. Но все вместе… Тогда я решился на проверку, которая бы все подтвердила.
– И никакого призыва бродячих душ не планировалось…
– Нет, – впервые за последние четверть часа разомкнула губы Нессель. – Я не умею ничего подобного.
Ван Ален медленно кивнул и остался сидеть молча, тяжело опершись о столешницу и глядя на свечу перед собою; долгая минута протекла в тишине, и охотник, с усилием складывая слова вместе, спросил, не поворачивая головы:
– А я? Почему ты не заподозрил меня?
– Я напомню тебе одну историю, – не сразу отозвался Курт, и Ван Ален поднял голову, глядя на него вопросительно-ожидающе. – Шесть лет назад ты готов был зарезать мальчишку четырнадцати лет – за то, что он был ликантропом. Он не причинил зла ни одному человеку, он сам тяготился собственной сущностью и боролся с ней, но ты был готов убить его на месте.
– Ты разубедил меня тогда, – напомнил охотник хмуро, и Курт кивнул, поправив:
– Ты передумал тогда. Я всего лишь остановил тебя в тот момент, когда ты мог наделать глупостей, и дал тебе время все обдумать. И ты принял верное решение. Так вот и то, и другое, оба твои решения говорят о том, что такой человек не мог вступить в сговор с малефиками – ни при каких обстоятельствах.
– И все? – нервно усмехнулся Ван Ален. – Это твое обоснование? Люди, знаешь ли, меняются, Молот Ведьм.
– Не такие. И не так. А кроме того, ты отвратительный лицедей; будь ты замешан хоть в чем-то, ты бы себя уже выдал – словом, взглядом, движением.
– Вроде и расхвалил, а все равно будто в морду плюнул, – скривился охотник и, помедлив, неуверенно спросил: – Как там Макс? У него… все в порядке?
– В полном. Вымахал в суровую зверюгу, дает жару нашим instructor’ам. Тебя вспоминал пару раз.
– Не говори, какими словами, – вымученно усмехнулся Ван Ален и, глубоко переведя дыхание, закрыл глаза, потирая пальцами виски. – Черт… Как же я тогда не узнал тело Вурма… Почему ты узнал женщину, с которой виделся не один год назад, а я не признал человека, с которым всего пару месяцев тому пил за одним столом…
– Потому что ты не пытался узнать. Для тебя это был просто безликий обгорелый труп, на который ты, к тому же, избегал смотреть.
Охотник неуверенно кивнул и, помедлив, осторожно осведомился:
– И что теперь? Меня арестуешь?
– Тебя? – с искренним удивлением переспросил Курт. – За что?
– Я ведь убил твоего подозреваемого, – тяжело отозвался Ван Ален. – Не позволил задержать его и продолжить допрос, судить, казнить…
Он ответил не сразу, чувствуя на себе пристальный взгляд ведьмы – жалеющий и какой-то испуганный одновременно, словно на его месте Нессель вдруг узрела древнее чудовище, явившееся из ниоткуда, с той стороны бытия.
О чем она думала сейчас, Курт догадывался, хотя и сомневался, что после, оставшись с нею наедине, захочет уточнить, не ошибся ли он, а ведьма, в свою очередь, пожелает обсуждать это по собственной инициативе. Что она увидела, что поняла? Что он знал, чем все закончится? Что видел, как Ван Ален приближается к брату, не выпуская кинжала из рук? Что пальцы охотника заранее перехватили рукоять в удобное для удара положение? Что понимал: гнев охотника отчасти был напускным, и тот, сознательно или нет, накручивал сам себя, чтобы решиться на то, что, по его мнению, обязан был сделать, чтобы не отдать своего (пусть предателя и мерзавца, но все же своего) в руки Инквизиции, на суд и публичную казнь? Что он, Молот Ведьм, мог остановить самовольного палача, мог перехватить его руку, но не стал этого делать? Что отчасти благодарен охотнику за решение его собственной проблемы, ибо в сложившихся условиях возиться с арестованным просто будет некогда и некому, потому что верить по-прежнему никому нельзя и девать его, по большому счету, некуда и незачем?..
– Нет, – отозвался Курт, наконец, к ведьме даже не обернувшись и все-таки надеясь, что эта женщина не читает сейчас его лицо и душу, как то уже не раз случалось прежде. – Тебя я арестовывать не стану. Лукас все равно рассказал все, что знал, и большего я бы от него не добился, а допустить мысль, что ты сделал это, чтобы заставить его замолчать, я не могу. Причины я тебе уже назвал. Кроме Готтер и себя самого, ты единственный человек в этом городе, которому я верю. И потому должен спросить: что ты планируешь делать дальше? Остаться или уехать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});