Набив желудок, они вынуждены были сразу ретироваться: стоял сезон дождей, вода в реке прибывала, и разлив того и гляди грозил надолго закупорить их в Теуантепеке. По дороге к морю посетили еще селение Чолутека, где практически нечего было взять, кроме кучки пленных. Затем добрались до берега, подняли парус и вновь вернулись на безлюдный пляж Мапала. Их встретило оглушительное птичье разноголосье.
Почему снова Мапала? Потому что из бухты несчастий вела дорога к Карибскому морю. Об этом пираты узнали от пленных в Чолутеке. От Мапалы можно было, перевалив через горную гряду, добраться до города Сеговия, а оттуда по реке, носившей то же имя, спуститься прямо в Карибское море: Сеговия впадала недалеко от мыса Грасьяс-а-Дьос.
– На нас могут напасть – путь неблизкий…
– Могут. Однако испанцев в этих местах немного. И потом, они не знают, что мы двинемся этим маршрутом.
Надо было решаться. Пятьдесят пять товарищей, похоже по всему, сгинули безвозвратно: поиски ни к чему не привели. Чтобы отмести колебания, пираты сожгли свои корабли, а пирогам продырявили днища. В путь!
Поклажу несли на себе. В холщовых мешках звякали не только монеты, но и позолоченные канделябры, золотые и серебряные статуэтки, распятия, чаши и дароносицы – все, что было награблено в соборах Гуаякиля после благочестивого пения «Слава Тебе, Господи».
«Что касается меня, – пишет Люсан, – то мой груз не был увесист, хотя нисколько не проигрывал в ценности с остальными, ибо я обратил тридцать тысяч пиастров в жемчуг и драгоценные каменья». Нести подобный груз было легче, хотя и много опаснее. «Поэтому я решил отделаться от имущества, раздав его на глазах у всех нескольким людям и уговорившись, что они мне вернут его по прибытии за вычетом платы, о которой я с ними условился. Этим я спас себе жизнь, заплатив за предосторожность дорогую цену». Отметим походя, что в этой среде твердо соблюдался разбойничий кодекс чести.
Маршрут от Мапалы до Сеговии вел не по дороге – это была тропа, по которой двигались через горную гряду обычно на мулах или лошадях. У пиратов не было ни тех ни других. По обе стороны частоколом вставала непроходимая чащоба. Иными словами, идеальное место для устройства засад и ловушек.
К концу первого дня флибустьеры вышли на прогалину и увидели возделанную плантацию. Господский дом был пуст. В большой зале на видном месте лежала записка: «Польщены, что вы посетили наши края. Сожалеем лишь, что при вас не так много добычи». Сквозь иронический стиль явственно сквозила угроза. Флибустьеры теперь не сомневались, что на них совершат нападение. Хорошо еще, что в имении нашлось несколько лошадей; на них навьючили мешки.
Действительно, вскоре они наткнулись на первые засады – сваленные поперек тропы стволы. Из-за барьера горстка испанцев стреляла из мушкетов. Стрелки не были ни очень умелыми, ни слишком храбрыми. Препятствие не надолго задержало продвижение колонны.
Когда флибустьеры вышли в саванну, испанцы подожгли высохшую траву и плантации кукурузы. Черный дым не давал дышать. Лошади в страхе пятились назад. С трудом удалось прорваться через выжженное пространство. Дальше вновь тянулся лес, где пиратов поджидала неведомая опасность.
Вначале были просто звуки. Флибустьеры были не новички, они знали, что скрытное продвижение по территории противника – первый и главный залог успеха. Но тут справа и слева явственно слышались посторонние шумы: треск сухих ветвей, голоса, ржание. Посланные дозоры успевали заметить сквозь деревья всадников, уносившихся прочь. Да, испанцы двигались параллельно колонне и при первой же опасности убегали, чтобы вернуться. Ночью вокруг бивака раздавались те же звуки. Часовые до рези в глазах вглядывались во тьму. Ничего.
Наутро та же картина. Тропа, стиснутая каменистыми склонами, становилась все ýже. Отряжать на фланги дозоры становилось почти невозможным делом. Приходилось все время держаться настороже, а это изматывало нервы.
В голове колонны шли самые отчаянные головорезы. На третий день они донесли, что тревожащих звуков больше не слышно. Разбойники вздохнули с облегчением. Но ненадолго. Слева и справа вдруг затрубили трубы. Что это – сигнал к атаке? Звуки неслись, казалось, издали, но повторялись через равные промежутки времени. Невидимые трубачи не отставали от колонны.
Те, кто остался в живых после похода в Южное море, надолго запомнили эти пронзительные звуки труб. Вокруг что-то затевалось, но что именно? Труба звенела то спереди, то сбоку, то сзади. Флибустьеры каждый раз брали оружие на изготовку. Останавливались. Ничего… А четверть часа спустя – призывный звон трубы уже в другой стороне.
Они покинули побережье пять дней назад и двигались в полнейшем неведении относительно намерений противника. Наконец на шестой день удалось поймать одного испанца – без трубы, который замешкался в лесу. Допрошенный с пристрастием, он сказал, что колонну флибустьеров сопровождает отряд испанских солдат в количестве трехсот человек. Когда последует атака и где – он не знал. Его покарали за неведение пулей в голову.
Вид Гондураса. Литография. 1822
Горная гряда тем временем поднималась все выше и выше. Днем нещадно пекло солнце, ночью люди дрожали от холода. По утрам густой туман на два часа заволакивал все вокруг. Флибустьеров по-прежнему вели пленники, захваченные в Чолутеке. Наконец 8 января они сказали, что вот-вот должна показаться Сеговия.
Этого города в нынешнем Гондурасе не существует. Муравьи и другие тропические насекомые давно разделались с остатками деревянных строений. А тогда эти дома предстали перед флибустьерами во всей красе. Город лежал в долине, окруженной пологими склонами, заросшими хвойным лесом. Разбойники двигались вниз с превеликой осторожностью; нервы были напряжены до крайности психологической «атакой» – трубными звуками и шумами. Кроме того, это место на дне долины прекрасно подходило для засады. Кто-то даже подал мысль обойти Сеговию, но слишком уж велик был голод. Груженные золотом и драгоценностями люди были голоднее последнего нищего.
Никакого сопротивления. Ни одной живой души в городе. Ни куска хлеба в брошенных домах, пустых складах, на вымерших улицах. Ничего. Все съестное было сожжено, испорчено, испоганено; скот, свиней и кур увели и увезли с собой. Из живности остались лишь собаки, понуро бродившие вокруг с поджатыми хвостами.
– Когда же наконец выйдем к реке?
– Еще два дня хорошего хода. Нам предстоит одолеть горный хребет.
Через полдня после того, как покинули Сеговию, вновь зазвенели трубы – сзади, спереди, сбоку. Наутро положение ухудшилось: трубы звучали все призывнее и громче. Перед заходом солнца, разбивая лагерь для ночевки, флибустьеры заметили на противоположном склоне узкой долины лошадей, которых они приняли поначалу издали за пасшихся коров. В этих диких горах не могло быть иных лошадей,