Поначалу Екатерина скрыла этот кризис от Потемкина, возможно, не желая обнаруживать постигший ее конфуз, а также чтобы увидеть, как будут развиваться ее отношения с новым молодым человеком, которого она приблизит к себе. Однако 29 июня она сказала своему секретарю, что собирается написать Потемкину о происшедшем. Когда письмо достигло адресата, свадьба Мамонова уже состоялась: жених получил 2250 душ и 100 тысяч рублей. «Я ничей тиран никогда не была и принуждения ненавидую, — жаловалась она Потемкину. — Возможно ли, чтобы вы не знали меня до такой степени и чтобы великодушие моего характера совершенно вышло у вас из головы и вы сочли меня дрянной эгоисткой. Вы исцелили бы меня сразу, сказав правду». Она раскаивалась, что не обратила внимания на предупреждения Потемкина, и пеняла ему: «Если вы знали об этой любви, почему не сказали мне о ней прямо?»[849]
Светлейший отвечал: «Я, слыша прошлого году, что он из-за стола посылывал ей фрукты, тотчас сметил, но, не имея точных улик, не мог утверждать перед тобою, матушка. Однако ж намекнул. Мне жаль было тебя, кормилица, видеть, а паче несносна была его грубость и притворные болезни». Называя Мамонова Нарциссом и бездушным эгоистом, он советовал отправить его посланником в Швейцарию.[850] Вместо этого новобрачные граф и графиня Мамоновы были отосланы в Москву.
«Место свято пусто не бывает», — заметил Завадовский по поводу случившегося.[851] Екатерина быстро нашла замену Мамонову, но, прежде чем сообщать о том Потемкину, хотела убедиться в правильности своего выбора. Уже в первом письме об истории с Мамоновым она упоминает, что собирается познакомиться с неким «Noiraud»{89}. А через три дня после заявления Мамонова Екатерина видится с этим Нуаро все чаще. Молодому человеку протежировали Анна Никитична Нарышкина и недруг Потемкина граф Николай Иванович Салтыков, заведовавший великокняжеским двором. Поскольку весь двор знал, что Мамонов влюблен в Щербатову, они не теряли времени и, опасаясь вмешательства Потемкина, подталкивали Нуаро к императрице. Не приходится сомневаться, что те, кто поддерживал нового кандидата в фавориты, намеревались ослабить позиции светлейшего, зная, что война не позволит ему вернуться, как это случилось после смерти Ланского. В июне 1789 года императрица, мучимая войной, разочарованная и уставшая, как никогда прежде была готова принять то, что ей предлагали.
Нуаро, 22-летний Платон Александрович Зубов, последний фаворит Екатерины, был, наверное, самым красивым из всех ее возлюбленных. Мускулистый, но стройный, изящный и темноволосый — отсюда прозвище, данное ему Екатериной, — он отличался холодным, надменным выражением лица. Необходимость заботиться о нем во время его частых болезней отвечала материнскому инстинкту Екатерины. Он воспитывался при дворе с семи лет; Екатерина оплачивала его обучение за границей. Жадный и амбициозный, он был неглуп, но лишен воображения и любознательности. Потемкин помогал Екатерине управлять империей и воевать, а Зубову отводилась роль компаньона и ученика в государственных делах.
Восхождение Зубова шло обычным порядком: однажды при дворе заметили, что молодой человек запросто подает руку императрице. На нем был новый мундир и большая шляпа с плюмажем. После вечерней карточной игры он сопроводил Екатерину в ее апартаменты и занял комнаты фаворита, где, очевидно, его ожидал денежный подарок. На следующий день приемная «нового божка» наполнилась просителями. 3 июля 1789 года Зубов получил чин полковника Конной гвардии и генерал-адъютанта — и тут же подарил Анне Нарышкиной часы за 2 тысячи рублей. Покровители Зубова уже опасались реакции Потемкина и предупреждали молодого человека, чтобы тот выказал почтение его светлости.
Екатерина снова влюбилась; она не переставала восхищаться Нуаро. «Мы любим этого ребенка, он действительно очень интересен». Влюбленность пожилой женщины в юношу моложе ее почти на сорок лет придавала ее радости приторный оттенок: «Я здорова и весела и как муха ожила». В то же самое время она с волнением ожидала, что скажет супруг.[852]
«Всего нужней Ваш покой, — осторожно написал Потемкин, — [...] он мне всего дороже». И продолжал: «Я у Вас в милости, так что ни по каким обстоятельствам вреда себе не ожидаю...» Екатерина не могла заставить себя написать имя молодого человека, но не переставала превозносить его достоинства: «...се Noiraud a de fort beaux yeux et ne manque pas de lecture»{90} — и напоминала об их тайном союзе: «Правду говоришь, когда пишешь, что ты у меня в милости ни по каким обстоятельствам, кои вреда тебе причинить не могут [...] Злодеи твои, конечно, у меня успеха иметь не могут». А взамен она просила одобрения своей новой любви: «Утешь ты меня, приласкай нас».[853]
Зубова она буквально заставляла писать светлейшему льстивые письма: «При сем прилагаю к тебе письмо рекомендательное самой невинной души, которая в возможно лутчем расположении, с добрым сердцем и приятным умоначертанием. Я знаю, что ты меня любишь и ничем меня не оскорбишь. — И продолжала, словно извиняясь: — А без сего человека, вздумай сам, в каком бы я могла быть для здоровья моем фатальном положении. Adieu, mon ami. — Приласкай нас, чтоб мы совершенно были веселы».[854]
«Матушка моя родная, — отвечал Потемкин. — могу ли я не любить искренно человека, который тебе угождает. Вы можете быть уверены, что я к нему нелестную буду иметь дружбу за его к Вам привязанность». Получив от него долгожданные «ласковые» слова, она благодарила: «Мне очень приятно, мой друг, что вы довольны мной и маленьким Нуаро [...] Надеюсь, что он не избалуется». Эта надежда, однако, не оправдалась. Зубов проводил долгие часы перед зеркалом, завивая волосы, а его ручные обезьяны дергали за парики почтенных стариков. «Потемкин, — говорил Массон, — был обязан почти всем своим величием самому себе, тогда как Зубов — только дряхлости Екатерины».[855]
Возвышение Зубова нередко описывается как политический крах Потемкина, но так может казаться только в позднейшей исторической перспективе. После смерти светлейшего участие Зубова в государственных делах действительно весьма возросло, однако в момент выбора нового фаворита Потемкин заботился прежде всего о том, чтобы Екатерина нашла себе такого возлюбленного, который дал бы ей личное счастье, но не претендовал на управление империей. Потемкин не сожалел о конце карьеры своего ставленника Мамонова, потому что тот потерял уважение к Екатерине. В феврале 1790 года, когда светлейший приехал в Петербург, пошли слухи, что он продвигает в фавориты какого-то своего кандидата. Один из мемуаристов предполагал, что речь шла о младшем брате Зубова, Валериане, а это означает, что Зубовы не казались светлейшему враждебными. Граф де Дама, находившийся рядом с Потемкиным, также не замечал в нем никакой неприязни к Зубовым.[856] Поэтому неудивительно, что между светлейшим и фаворитом завязалась обычная переписка — младший любимец императрицы отдавал дань уважения старшему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});