Читать интересную книгу Террор - Дэн Симмонс

– Нет, – сказал Хикки голосом достаточно громким и пронзительным, чтобы удержать колеблющихся мужчин на месте. – Мистер Рейд пойдет с нами. Как и все остальные.

– С чего вдруг? – спросил Крозье, буравя взглядом мерзкого хорька.

– У них нет выбора, – сказал Хикки.

Он дернул за рукав Магнуса Мэнсона, и оба они выступили вперед, обойдя заметно встревоженного Ходжсона.

Крозье решил, что застрелит Хикки первым. Он сжимал рукоятку пистолета в кармане. Он даже не станет вынимать оружие из шинели для первого выстрела. Он выстрелит Хикки в живот, когда тот подойдет еще на три шага ближе, а потом выхватит пистолет из кармана и попытается всадить пулю в лоб тупоумному великану.

Словно в ответ на мысли Крозье о стрельбе, со стороны берега послышался треск выстрела.

Все, кроме Крозье и помощника конопатчика, повернулись посмотреть, что там происходит. Крозье ни на миг не сводил глаз с Хикки. Оба мужчины повернули голову, только когда до них донеслись крики:

– Открытая вода!

Это возвращался с пакового льда отряд лейтенанта Литтла – ледовый лоцман Рейд, боцман Джон Лейн, Гарри Пеглар и с полдюжины других мужчин, все вооруженные мушкетами или дробовиками.

– Открытая вода! – снова провопил Литтл. Он размахивал обеими руками, идя по каменистому берегу и явно не догадываясь о драме, разыгрывающейся у капитанской палатки. – Не более чем в двух милях к югу! Проходы, достаточно широкие для лодок! Тянутся на восток на многие мили! Открытая вода!

Хикки и Магнус отступили в ряды ликующих мужчин, где еще полминуты назад стояла угрюмая толпа мятежников. Одни бросились обниматься друг с другом, другие радостно орали «ура». У Рубена Мейла был такой вид, словно его сейчас вырвет, а Роберт Синклер тяжело опустился на низкий камень, как если бы под ним внезапно подкосились ноги. Некогда сильный духом фор-марсовый старшина закрыл лицо грязными руками и разрыдался.

– Возвращайтесь к своим палаткам и к своим обязанностям, – сказал Крозье. – Через час начнем грузить лодки.

47

Пеглар

Где-то в проливе между островом Кинг-Уильям и полуостровом Аделаида

9 июля 1848 г.

Находившимся в Госпитальном лагере людям не терпелось двинуться в путь уже через десять минут после возвращения отряда лейтенанта Литтла с известием об открытой воде, но прошел еще день, прежде чем они свернули палатки, и еще два дня, прежде чем лодки наконец соскользнули со льда в черную воду к югу от Кинг-Уильяма.

Сначала им пришлось дождаться возвращения всех остальных охотничьих и разведывательных отрядов, а некоторые из них вернулись за полночь, и измученные мужчины с трудом добрели до своих палаток в тусклых арктических сумерках и попадали в свои спальные мешки, даже не узнав доброй новости. Охотники принесли очень мало дичи – хотя видели нескольких тюленей и безуспешно стреляли в них, – однако отряд Томаса убил песца и нескольких белых зайцев, а команда сержанта Тозера добыла пару куропаток.

Утром 5 июля, в среду, лазаретная палатка почти полностью опустела, ибо все, кто мог держаться на ногах, хотели принять участие в подготовке к плаванию.

В последнюю неделю Джон Бридженс исполнял обязанности помощника доктора Гудсера, заменив умершего Генри Ллойда и Томаса Блэнки, и накануне старый стюард наблюдал за вы ступлением мятежно настроенной толпы, стоя в дверях лазаретной палатки рядом с врачом. Именно Бридженс описал всю сцену Гарри Пеглару, который почувствовал себя еще хуже против прежнего, когда узнал, что его коллега с «Эребуса», фор-марсовый старшина Роберт Синклер присоединился к бунтовщикам. Рубен Мейл, он знал, всегда был человеком волевым. Очень волевым.

Пеглар не испытывал ничего, кроме презрения к Эйлмору, Хикки и их приспешникам. По мнению Гарри Пеглара, все они были людьми суетными, ограниченными и – за исключением Мэнсона – невоздержными на язык.

В четверг шестого июля они впервые за два с лишним месяца вышли на паковый лед. Многие уже забыли, как мучительно тяжело тащить сани по открытому замерзшему морю – даже здесь, под прикрытием Кинг-Уильяма и широкого округлого мыса, который они только что обогнули. На пути по-прежнему встречались многочисленные торосные гряды, через которые приходилось перетаскивать десять лодок. Санные полозья скользили по морскому льду гораздо хуже, чем по снегу и льду на берегу. Здесь не было ни низин, чтобы укрыться, ни невысоких холмов, ни даже достаточно крупных валунов, чтобы спрятаться от ветра. Снежная буря продолжалась, и противный юго-восточный ветер крепчал все время, пока они волокли лодки к открытой воде, обнаруженной отрядом лейтенанта Литтла в двух милях от берега.

К концу первого дня они настолько выбились из сил, что даже не стали устанавливать палатки на ночь, а просто натянули несколько брезентовых полотнищ с подветренной стороны лодок и теснились под ними в своих трехместных спальных мешках на протяжении нескольких часов летних арктических сумерек.

Даже несмотря на снежную бурю и многочисленные препятствия на паковом льду, они, движимые надеждой и радостным возбуждением, преодолели две мили к середине утра пятницы 7 июля.

Канал исчез. Закрылся. Литтл указал на тонкий лед – толщиной от трех до восьми дюймов, не более – в месте, где он находился несколько дней назад.

Ведомые ледовым лоцманом Рейдом, большую часть дня они двигались зигзагообразным курсом по недавно замерзшему каналу во льдах сначала на юго-восток, потом прямо на восток.

Теперь, вдобавок к разочарованию и постоянным физическим и моральным страданиям, усугублявшимся пургой и насквозь промокшими одеждами, они испытывали нервное напряжение, в первый раз за несколько лет ступая по тонкому льду.

Вскоре после полудня рядовой морской пехоты Джеймс Дейли – один из шести человек, посланных вперед проверять прочность льда, тыча в него длинными баграми, – провалился под лед. Товарищи вытащили его, но к тому времени он уже посинел в буквальном смысле слова. Доктор Гудсер раздел Дейли догола прямо на льду, завернул в плотные шерстяные одеяла и уложил под парусиновый чехол в один из тендеров, накрыв сверху еще несколькими одеялами. Двум другим мужчинам пришлось остаться с товарищем и лежать по обе стороны от него в желтоватом полумраке под лодочным чехлом, чтобы согревать теплом своих тел. Несмотря на все принятые меры, рядовой Дейли безостановочно дрожал всем телом, стучал зубами и почти до самого вечера находился в бредовом состоянии.

Лед, на протяжении двух лет остававшийся недвижным и незыблемым, как континентальная суша, теперь колебался под ногами, совершая медленное волнообразное движение, вызывавшее у всех головокружение, а у иных и рвоту. Под чудовищным давлением даже толстый лед временами оглушительно трещал далеко впереди, близко, по сторонам, позади или прямо под ногами. Много месяцев назад доктор Гудсер объяснил людям, что одним из симптомов развивающейся цинги является повышенная чувствительность к звукам – звук ружейного выстрела может убить человека, сказал он, – и теперь большинство из восьмидесяти девяти мужчин, тащивших сани по льду, обнаружили у себя данный симптом.

Даже такой идиот, как Магнус Мэнсон, понимал, что, если одна из лодок или все разом провалятся под лед – лед, который не выдержал одного-единственного тощего изможденного доходягу вроде Джеймса Дейли, – у людей в упряжи не будет ни шанса спастись. Они утонут еще прежде, чем умрут от переохлаждения. Привыкшие двигаться по льду тесной вереницей, люди нервничали, теперь вынужденные растягиваться длинной цепью, чтобы лодки оставались на значительном расстоянии одна от другой. Порой во время пурги ни одна упряжная команда не видела других, и ощущение полной изоляции от всех и вся было ужасным. Возвратившись за оставленными позади тремя тендерами и двумя полубаркасами, они тащили лодки в стороне от старого следа и постоянно опасались, как бы новый, нехоженый лед не проломился под ними.

Некоторые раздраженно предполагали, что они уже прошли мимо узкого залива, ведущего на юг к устью реки Бака. Пеглар видел морские карты и показания теодолита, которые изредка снимал Крозье, и знал, что они все еще находятся на значительном расстоянии к западу от залива – милях в тридцати, самое малое. А потом предстоит повернуть на юг и преодолеть еще шестьдесят или шестьдесят пять миль до устья реки. Когда бы они двигались по суше – даже если бы у них вдруг появилась пища и люди чудом выздоровели, – они бы достигли входа в залив только к августу, а устья реки к концу сентября, самое раннее.

Надежда найти открытую воду заставляла сердце Гарри Пеглара биться учащенно. Разумеется, в последние дни сердце у него билось неровно большую часть времени. Мать всегда беспокоилась по поводу сердца Гарри – в детстве он перенес скарлатину и часто чувствовал боль в груди, – но он постоянно говорил ей, что подобные тревоги глупы и беспочвенны, что он фор-марсовый старшина одного из крупнейших кораблей в мире и что ни одного человека со слабым сердцем не возьмут на такую должность. Пеглар убедил мать, но на протяжении многих лет с ним порой случались приступы сердцебиения, после которых он по несколько дней кряду чувствовал колотье и стеснение в груди и столь сильную боль в левой руке, что был вынужден взбираться на верхние реи фок-мачты, пользуясь только одной правой. Остальные мачтовые думали, что он выпендривается.