являющимся частью коллективного целого. Предоставить организации примат над личностью – значит подчинить цель средствам. Что происходит, когда цели подчиняют средствам, превосходно показали Гитлер и Сталин. Под их чудовищным руководством личные цели были подчинены целям организации, причем подчинены насилием и пропагандой, систематическим террором и манипуляцией умами. В более эффективных диктатурах ближайшего будущего насилия, вероятно, будет намного меньше, чем при Гитлере и Сталине. Подданных будущих диктаторов станут безболезненно дрессировать специально обученные социальные инженеры. «Задачи социальной инженерии в наше время, – пишет один из восторженных поборников этой новой науки, – подобны задачам технической инженерии пятьдесят лет назад. Первая половина двадцатого века была эпохой технической инженерии, а вторая его половина вполне может стать эпохой социальной инженерии». Полагаю, что двадцать первый век станет началом эпохи мировых вождей, воплощением научно обоснованной кастовой системы и дивного нового мира. На вопрос
quis custodiet custodes? – кто будет охранять охранников, то есть кто будет контролировать новоявленных инженеров? – следует незамедлительный и незамысловатый ответ, отрицающий необходимость всякого надзора. Мне кажется, среди докторов социологии укоренилась трогательная вера в то, что они не подвержены развращению властью. Подобно сэру Галахаду эти люди превосходят силой десятерых, потому что они – ученые, потратившие шесть тысяч часов на изучение общественных наук.
Увы, высшее образование не является гарантией высшей добродетели или высшей политической мудрости. К этим опасениям этического и психологического свойства надо добавить опасения чисто научного характера. Можем ли мы принять теории, на которых социальные инженеры собираются основывать свою практику и положениями которых они станут оправдывать свои манипуляции человеческими существами? Например, профессор Элтон Мэйо убеждает нас в том, что «стремление человека объединяться на работе с другими людьми является сильной, если не сильнейшей, человеческой чертой». Могу с полной уверенностью утверждать, что это неправда. Некоторые люди действительно обладают таким стремлением, а другие – нет. Тут дело в темпераменте и наследственной конституции. Любая социальная организация, основанная на допущении, что «человек» (кто бы ни был этот «человек») всегда желает единения со своими собратьями, превращается для множества реальных людей в прокрустово ложе. И только ампутация или дыбы могут заставить их лечь на него.
Как романтично вводят нас в заблуждение лирические воспевания Средних веков, которыми многие современные теоретики украшают свои труды! «Членство в гильдии, принадлежность к челяди рыцарского замка или к деревенской общине защищали средневекового человека на протяжении всей его жизни и вносили в нее мир и спокойствие». От чего все эти членства и принадлежности защищали его, посмеем мы спросить? Определенно, не от беспощадной жестокости феодального сеньора. Помимо указанного «мира и спокойствия» в течение Средних веков мы видим громадные масштабы хронической подавленности, несчастий и бедствий и страстное возмущение против застывшей иерархической системы, не допускавшей никакого продвижения вверх по социальной лестнице. А для тех, кто был привязан к земле, существовали строгие ограничения, не позволявшие и горизонтальных перемещений в пространстве. Безличные силы перенаселения и чрезмерной организации, а также социальные инженеры, пытающиеся оформить и направить эти силы, толкают нас в новое Средневековье. Это возрождение будет более приемлемым, чем прежнее Средневековье, на фоне применения таких уловок дивного нового мира, как дрессура младенцев, обучение во сне и введение эйфорических снадобий. Однако для большинства мужчин и женщин оно все равно останется видом неприкрытого рабства.
Глава 4
Пропаганда в демократическом обществе
«Европейские доктрины, – писал Джефферсон, – утверждали, что людей, вовлеченных в многочисленные сообщества, невозможно удерживать в рамках порядка и справедливости, кроме как физическим и моральным принуждением со стороны власти, независимой от их воли… Мы (основатели новой американской демократии) верим в то, что человек – рациональное существо, от природы наделенное правами и врожденным чувством справедливости и защищенное по праву умеренной властью, доверенной им выбранным лицам, исполняющим свои обязанности лишь по его доброй воле». Людям, воспитанным в эпоху после Фрейда, такие речи показались бы трогательно замысловатыми и одновременно наивными. Человеческие существа добры и от рождения справедливы в гораздо меньшей степени, чем думали оптимисты восемнадцатого века. С другой стороны, люди не настолько нравственно слепы и не безнадежно иррациональны, как пытаются убедить нас пессимисты века двадцатого. Несмотря на власть бессознательного, многочисленные неврозы и удручающе низкий IQ большинства населения, все же значительная часть мужчин и женщин достаточно совестлива и разумна для того, чтобы самостоятельно решать свою судьбу.
Демократические учреждения – это инструменты примирения общественного порядка со свободой и личной инициативой, а также конечного подчинения непосредственной власти правителей власти управляемых. Сам факт, что в Западной Европе и Америке эти инструменты в целом неплохо работают, говорит о том, что оптимисты восемнадцатого века заблуждались не слишком сильно. Если дать людям честный шанс, то они смогут управлять собой, и управлять лучше, хотя, быть может, с меньшей механической эффективностью, чем управляет ими «власть, независимая от их воли». Повторяю, если дать людям честный шанс; ибо такой шанс – это обязательное условие, прерогатива человека. Ни об одном народе, внезапно перешедшем из состояния рабства под властью деспота в неведомое ему состояние политической независимости, нельзя сказать, что он получил честный шанс создать работающие демократические институты. Ни один народ, находящийся в неустойчивом экономическом положении, не имеет честного шанса управлять собой демократическими методами. Либерализм расцветает в атмосфере благополучия и клонится к закату, когда упадок благополучия вынуждает государство чаще и решительнее вторгаться в дела граждан. Перенаселение и чрезмерная организация – два условия, которые, как я уже подчеркивал, лишают общество честного шанса на эффективную деятельность демократических институтов. Таким образом, мы видим, что существуют определенные исторические, экономические, демографические и технологические условия, каковые делают затруднительным для рациональных существ Джефферсона, наделенных от природы неотчуждаемыми правами и врожденным чувством справедливости, использовать ум, заявлять о своих правах и совершать достойные поступки в демократически организованном обществе. Человечеству на Западе здорово повезло в том, что им дали честный шанс провести великий эксперимент по самоуправлению. К несчастью, у нас, по-видимому, мало-помалу отбирают этот бесконечно дорогой нам честный шанс. Естественно, это только часть истории. Слепые безличные силы не являются единственными врагами индивидуальной свободы и демократических институтов. Есть и другие силы, отнюдь не столь абстрактные. Силы, которые преднамеренно и сознательно используются стремящимися к власти людьми, целью которых является установление частичного или полного контроля над своими согражданами. Пятьдесят лет назад, когда я был ребенком, всем казалось очевидным, что страшные старые времена навсегда остались в прошлом, что пытки и массовые убийства, рабство и преследование еретиков никогда больше не повторятся. Людям, носившим шляпы, ездившим в поездах и ежедневно принимавшим ванну, возвращение таких ужасов казалось