Усевшись напротив меня, Ито вытащил из рукава кимоно черный рулон и церемонно водрузил его на стол.
— Мне известно, мистер Гаррис, что вы являетесь знатоком и собирателем плакатов Филморовской студии середины шестидесятых годов, — сказал он. — Молва о вашей славной коллекции достигла даже окрестностей Осаки и Киото, где я имею честь проживать. Позвольте преподнести вам скромный дар. Мысль, что он будет находиться в столь знаменитом окружении, наполняет меня счастьем и навеки делает вашим должником.
Мои руки дрожали, когда я разворачивал плакат. Учитывая финансовые возможности мистера Ито, его «скромный» дар никак не мог быть незначительным. Мой папаша обожал распространяться о тех старых днях, когда всем заправляли американцы… Однако, должен признать, у японского бизнеса есть определенные достоинства.
Но когда я развернул рулон… Я едва не уронил себя в глазах гостя — до того мне захотелось присвистнуть: ибо я держал в руках ни больше ни меньше как самую первую афишу «Благодарных Мертвых»[12] в мягких черно-серых тонах — редчайший экземпляр, совершенно недоступный простым смертным. Я не смел поинтересоваться, каким образом приобрел его мистер Ито. Наступил торжественный момент, когда мы оба с молчаливым благоговением рассматривали плакат, чья красота и историческая ценность отодвинули на второй план те пустяковые преходящие проблемы, которые свели нас вместе.
— Надеюсь, мне представится возможность так же усладить ваши чувства, как вы усладили мои, мистер Ито, — наконец проговорил я.
Вот так нужно строить фразы: вроде бы и благодаришь, и в то же время тактично напоминаешь о деле.
Мистер Ито внезапно смутился, даже потупился.
— Простите за дерзость, мистер Гаррис, но я питаю надежду, что вы в состоянии помочь мне уладить весьма деликатное семейное дело.
— Семейное дело?
— Именно. Я прекрасно сознаю свою бесцеремонность, но вы, безусловно, человек утонченный и благоразумный…
Его самоуверенность таяла на глазах, как будто он собирался просить помощи в удовлетворении какой-то мерзкой страстишки. Я почувствовал на своей стороне неоспоримое преимущество и понял, что сейчас передо мной откроются определенные финансовые перспективы.
— Пожалуйста, не стесняйтесь, мистер Ито. Ито нервно улыбнулся.
— Моя жена происходит из артистической семьи, — начал он. — И ее мать, и ее отец удостоены высокого звания «Гигант Национальной Культуры», о чем они не устают мне напоминать. Хотя я достиг немалых успехов на поприще грузовых ракет, я в их глазах — простой торговец, в эстетическом отношении дикарь по сравнению с их благородной изысканностью. Вы понимаете мое положение, мистер Гаррис?
Я кивнул со всей симпатией, на которую был способен. Японцы потрясающе усложняют себе жизнь! Крупнейший промышленник — и его бросает в пот от одной мысли о своих родственничках-нахлебниках, которых он запросто может купить с потрохами! В то же время он вознамерился утереть нос этим сукиным детям каким-то мудреным восточным путем… Сдается мне, что японцы куда лучше могут заправлять миром, чем собственной жизнью.
— Мистер Гаррис, я желаю купить для своего поместья в Киото видное произведение американской культуры. Откровенно говоря, оно должно быть достаточного масштаба, чтобы напоминать родителям жены о моих успехах в материальной сфере каждый раз, когда их взгляд падет на данное приобретение. А я, будьте уверены, установлю его таким образом, чтобы это происходило весьма часто. Но, разумеется, оно должно обладать красотой и исторической ценностью, доказывая тем самым, что мой вкус не уступает их собственным вкусам. Тогда я вырасту в глазах родственников, завоюю их уважение и восстановлю покой в своем доме. Мне сообщили, что вы являетесь незаменимым советником в этих вопросах, и я горю желанием осмотреть любые творения прекрасного, которые вы сочтете для меня подходящими.
Так вот в чем дело! Он хочет купить что-то достаточно большое, чтобы повергнуть в изумление свою утонченную родню, но не может довериться своему вкусу. И при этом, словно золотая рыбка, купается в море иен! Я буквально не мог поверить в свою удачу.
Сколько же удастся с него содрать?..
— А… какого размера предмет вы имеете в виду, мистер Ито? — небрежно спросил я.
— Я желаю приобрести какой-нибудь выдающийся памятник монументальной архитектуры с тем расчетом, чтобы превратить мои сады в место поклонения его красоте. Следовательно, необходимо произведение классических пропорций. Разумеется, оно должно быть достойно поклонения, иначе все потеряет смысл.
Да, это вам не обычная продажа очередного Говарда Джонсона или бензозаправочной станции. Даже старый «Хилтон» или Зал Почета бейсбольной ассоциации Куперстауна, которые я загнал в прошлом году, пожалуй, были бы мелковаты для этого дела. Собственно говоря, Ито дал понять, что цена не имеет для него значения. Это же мечта всей жизни! Простофиля с неограниченным кредитом сам доверчиво просится в мои нежные ручки!
— Если угодно, мистер Ито, — предложил я, — мы немедленно можем осмотреть несколько вариантов здесь же, в Нью-Йорке. Мой флайер на крыше.
— С вашей стороны в высшей степени любезно нарушить ради меня свои планы, мистер Гаррис. С удовольствием соглашаюсь.
Я поднял флайер на высоту примерно около тысячи футов и повел его над полуразрушенными джунглями Манхаттана. Потом мы снизились до трехсот футов и, залетев со стороны острова Бедло, стали медленно приближаться к статуе Свободы. Я специально не торопился подходить к Обезглавленной Даме — товар всегда надо показывать лицом. Ракурс получился великолепный: огромная зеленая статуя с налетом копоти от зажигательной бомбы поднималась из залива словно поверженный колосс.
Лицо мистера Ито не выдавало никаких эмоций. Он бесстрастно смотрел прямо перед собой.
— Вам, безусловно, известно, что это знаменитая статуя Свободы, — начал я. — Как большинство памятников старины, она доступна любому покупателю, который будет выставлять ее с подобающим уважением. Мне не составит труда убедить Бюро Национальных Ценностей в безупречности ваших намерений.
Мы кружили вокруг острова, чтобы Ито мог осмотреть статую со всех сторон и надлежащим образом оценить ее презентабельность. Однако его лицо оставалось таким же невыразительным.
— Как видите, с тех пор как мятежники взорвали голову фигуры, ничего не изменилось, — продолжал я, стараясь подогреть его интерес. — Тем самым памятник приобрел еще большее историческое значение и покрыл себя неувядаемой славой. Подарок из Франции, он символизирует собой родство американской и французской революций. Расположенная у входа в Нью-Йоркскую гавань, статуя Свободы для многих поколений иммигрантов стала воплощением самой Америки. А нанесенный мятежниками ущерб служит лишь напоминанием, как легко мы вышли из этой переделки. Кроме того, он придает определенный меланхолический настрой, вы не находите? Эмоциональность и тонкая красота соединены воедино в элегантный шедевр монументальной скульптуры. А запрашиваемая цена много ниже, чем можно было бы ожидать. Когда мистер Ито наконец заговорил, он казался смущенным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});