Техник увлёк его за собой, и они затаились, забравшись за одну из арок, окружающих залу. Вовремя – из всех ходов выбегали по одному чёрные стражи, а из открытых врат единым мощным потоком хлынули уже окончательно уверенные в получении обещанной воли искажённые асайи. С рёвом выскочил Лойджи и, увидев стражей, немедленно запустил в них огромным валуном.
Завязавшаяся из этого столкновения схватка была бессмысленной. Гиб Аянфаль видел, как искажённые падают один за одним от единственного метко направленного удара в метку на лбу или в затылок. Только особенно агрессивные и сильные держались дольше, а Лойджи отбивался яростней всех, круша окружавшие зал арки и швыряясь в стражей обломками. Те же, кто ещё продолжал выбегать из чистого любопытства, теперь метались всюду, уворачиваясь от стражей, но, не находя никакого выхода, неизбежно падали под ударами.
Наблюдая всё это, Гиб Аянфаль с беспокойством мысленно обратился к технику:
«Я чувствую себя виноватым перед ними».
«Не знаю, чего здесь стыдиться», – последовал невозмутимый ответ, – «Ты говорил, что откроешь для них врата, но совсем не обещал вести по замку. Делай только то, о чём сказал, не более. Ты не обязан оправдывать чужие ожидания».
Гиб Аянфаль не знал, что отвечать на это. При всём уважении к Бозирэ, он находил эту философию в чём-то неправильной для себя самого.
Но вот волны в зале взметнулись в нежданном торжественном призыве. Чёрные стражи все как один повернулись к входу в зал преддверия, отпуская пленённых и склоняя головы в почтительном поклоне. Сбежавшие из Низа асайи вместо того, чтобы броситься прочь, тоже застыли на местах, охваченные смиряющим веянием волн. Даже разбушевавшийся Лойджи опустил руки с отломанной глыбой.
Врата распахнулись и в зал вступила мать Шамсэ. Застигнутый беспорядок ничуть не смутил её. Когда стражи, подняв головы, расступились, она неспешно и монументально направилась к вратам Низа, точно вокруг не происходило ничего особенного. Нэна была не одна – Гиб Аянфаль с волнением увидел, что она держит за руку идущую рядом Гиеджи. Сестра выглядела опечаленной, но уверенной в том действе, которое сейчас с ней происходило.
«Бозирэ! Это моя сестра там, рядом с Шамсэ!» – едва не вскричал вслух Гиб Аянфаль, – «Неужели её осудили за что-то?!»
«Не похоже. Осуждённых так не приводят», – откликнулся Бозирэ.
Гиб Аянфаль с волнением взглянул на него.
«Я не могу бежать с тобой», – вымолвил он, – «Я должен подойти к ней. Она за мной пришла».
В пелене волн строитель увидел глаза техника – один внимательный серебристый, и второй погашенный, а в следующий миг рука Бозирэ отпустила его ладонь. Вместе с тем исчез и спасительный покров – Гиб Аянфаль остался один за каменной аркой. Бозирэ скрылся так, будто его тут никогда и не было.
Шамсэ и Гиеджи миновали уже половину пути до врат, когда строитель выскочил из своего укрытия и, протиснувшись через толпу асайев, встал перед ними. Сосредоточенное лицо Гиеджи в миг просияло.
– Яфи! – воскликнула она и, отпуская Шамсэ, кинулась к строителю, с ходу заключая в объятия. Гиб Аянфаль прижал её к себе, зажмуриваясь и не веря в случившееся. Он и не думал, что увидит её прямо здесь.
Со всех сторон на них взирали стражи и искажённые: первые с вежливо скрываемым неудовольствием, вторые с любопытством и удивлением. Только, как и всегда окутанный неизведанной печалью взор Шамсэ был спокоен и понимающ.
Гиб Аянфаль отстранился, беря лицо Гиеджи в ладони и заглядывая ей в глаза. По щеке Гиеджи быстро скользнула единственная тёмно-синяя слеза. Живая пыль коснулась пальцев Гиб Аянфаля, но ничуть их не обожгла – это был неоспоримый признак родства, оставшегося незыблемым.
– Яфи, – воскликнула Гиеджи, – я так рада видеть тебя!
– Но как ты пришла? Ты не…
– Со мной всё в порядке, правда. Ты ведь, помнишь, что она сказала?
– Что «это ненадолго», – негромко повторил Гиб Аянфаль, отпуская её, – что же теперь, Гиеджи?
Сестра горестно покачала головой, глядя ему в глаза:
– К сожалению, ничего, Яфи. Я пришла к тебе, чтобы проститься. Я не знаю, когда мы встретимся вновь! Нас не разлучат, как говорил собор, ты навсегда останешься родичем, которого я люблю! Но тебе придётся уйти…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Гиб Аянфаль неловко оглянулся.
– Я и так почти покинул это место, – чуть слышно шепнул он, – но когда увидел тебя, то не смог пойти дальше.
– Не так тебе надо уходить, – решительно произнесла Гиеджи, беря его за руки, – Забвение не грозит тебе. Случится иное.
Сестра в нерешительности взглянула на мать Шамсэ. Нэна молча кивнула ей. Помедлив, Гиеджи ласково огладила рукой лоб Гиб Аянфаля, как будто невзначай кладя пальцы на энергометку промеж бровей.
– Яфи! Когда ты узнаешь всё, то поймёшь, почему я так сделала, – проговорила она, – но лучше я, чем кто-то другой!
Её лицо на миг исказилось от боли и тоски, но затем стало непроницаемо спокойным. Тонкие пальцы слегка потеплели.
– Прощай, – обречённо прозвучал мягкий голос.
В следующее мгновение бесчувственное тело Гиб Аянфаля упало к её ногам. Гиеджи опустила руку и молча посмотрела на старшего родича.
Первым наступившую тишину нарушил горняк Лойджи. Он тяжело опустил глыбу и, ещё раз окинув Гиеджи и лежащего Гиб Аянфаля немногословным взором, неспешно зашагал обратно в открытые врата полей успокоения. Иглы пылетоков на его голове и теле улеглись, образуя ровный покров и наглядно демонстрируя полное спокойствие. Вслед за ним на поле потянулись и другие искажённые. Многие из них с надеждой оглядывались на мать Шамсэ, прежде чем шагнуть за тёмную завесу. Чёрные стражи не вмешивались ни во что, они только поднимали и заносили за врата тех, кто оказался прежде сражён волновыми ударами.
Глава 27. Последний луч Онсарры
Гиб Аянфаль очнулся. Не открывая глаз, быстро вспомнил последнее, что случилось с ним. Гиеджи… как она могла?! Сестра сделала с ним то же, что и Хиба. Откуда она научилась? Или это нэна Шамсэ действовала её руками? Только вот зачем? Терзаемый этими вопросами, Гиб Аянфаль открыл глаза и приподнял голову, осматриваясь.
Он находится в просторной светлой зале, за синими арками серебрятся глубокие чаши пурных купален, и главное – всё заполняют живые волны. Значит, он не в Низу. Гиб Аянфаль, остерегаясь, что исправление уже свершилось, немедленно проверил воспоминания, которым оно могло угрожать. Но память нетронута, а его самосознание не претерпело никаких изменений – он всё так же испытывал возмущение от несправедливости Голоса и не стыдился того, что едва не убежал с Бозирэ. Если бы его действительно исправили, то он определённо воспринимал бы это событие иначе.
Строитель прислушался к волнам. Они были наполнены звучанием Голоса и информацией, только вот он сам ничего не мог уловить. Мыслетоки как будто обтекали его, не становясь доступными. Сей факт не мог не огорчить – это означало, что прощение собора он так и не получил и остаётся только гадать, почему его подняли из Низа прежде срока.
Гиб Аянфаль сел, и тут же что-то больно кольнуло его в левой стороне груди. Удивлённый этим ощущением, он отогнул ворот рубашки и растерялся ещё больше – на белой коже зияла первая энергометка. Открытая для волн пыль пульсировала в ней, пробуждая во всём его существе неизвестные прежде ощущения, делавшие мировосприятие более тонким. Гиб Аянфаль некоторое время молча рассматривал метку, не веря ни своим глазам, ни пурному телу, когда вдруг ощутил чьё-то присутствие совсем рядом – за его спиной возвышалась молчаливая матриарх Иша. Гиб Аянфаль обернулся к ней и, показывая на грудь, спросил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Откуда это у меня?
Иша прикоснулась к метке пальцами, унимая вызываемую ей непривычную боль, и ответила:
– Это должно помочь в дальнейшем. Вы готовы к принятию, потому я и открыла её, не дожидаясь, когда это произойдёт само.
Матриарх потрогала его лоб, проверяя физическое состояние.
– Почему я здесь? Вы будете заниматься моим исправлением? – спросил Гиб Аянфаль, когда она убрала руку.