В первом варианте стихотворения четвертая строка звучала иначе: «только слышно кремлевского горца — душегубца и мужикоборца».
В конце мая поэт получил мягкий приговор: трехлетняя ссылка в город Чердынь Свердловской области. 10 июня дело было пересмотрено: вмешался Сталин. Чердынь была заменена на любой другой город (кроме столиц и еще десяти городов), который Мандельштам должен был выбрать сам. Он выбрал Воронеж.
Сталину о поэте сообщил письмом Бухарин: «Моя оценка О. Мандельштама: он — первоклассный поэт, но абсолютно несовременен; он — безусловно не совсем нормален; он чувствует себя затравленным и т. д.
…Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама…»
На письме Бухарина Сталин написал резолюцию: «Кто дал право арестовывать Мандельштама? Безобразие…»262
После этого 13 июня Сталин позвонил Пастернаку и сообщил, что дело Мандельштама пересматривается и все будет хорошо.
В этом разговоре произошел конфликт. Сталин упрекнул Пастернака в том, что тот недостаточно хлопотал об арестованном, и заметил: «Я бы на стену лез, если бы узнал, что мой друг арестован». На следующий вопрос Сталина: «Но ведь он ваш друг?» — Пастернак, который в то время невысоко оценивал творчество коллеги, начал рассуждать о ревнивом отношении («как у женщин») поэтов друг к другу. Очевидно, Сталин почувствовал фальшь положения: разговор идет о судьбе человека, а Пастернак начинает отвлеченно философствовать. «Но ведь он же мастер? Мастер?» — спросил Сталин, возвращая собеседника к сути разговора. И тут Пастернака совсем занесло: «Да не в этом дело. Да что мы все о Мандельштаме да о Мандельштаме. Я давно хотел с вами встретиться и поговорить серьезно». «О чем?» — удивился Сталин, разговаривавший как раз очень серьезно. «О жизни и смерти», — ответил Пастернак. Сталин просто положил трубку.
Этот разговор известен в передаче самого Пастернака, который чувствовал, что не использовал шанса. Впрочем, в октябре 1935 года, когда к нему обратилась за помощью Анна Ахматова, у которой арестовали мужа Николая Пунина и сына Льва Гумилева, без промедления написал письмо Сталину, и через два дня они были освобождены.
Но многие писатели, такие, как «красный граф» Алексей Толстой, правильно поняли партийные указания и активно сотрудничали с властью, которая все больше заботилась об укреплении государства. Так, например, Юрий Тынянов, по свидетельству К. Чуковского, называл Сталина «величайшим из гениев, перестраивавших мир»: «Если бы он, кроме колхозов, ничего не сделал, он и тогда был бы достоин называться гениальнейшим человеком эпохи»263. Сам же Корней Чуковский отмечал: «Колхоз — это единственное спасение России, единственное разрешение крестьянского вопроса в стране! Через десять лет вся тысячелетняя крестьянская Русь будет совершенно иной, переродится магически…»
А Исаак Бабель с февраля по апрель 1930 года лично принимал участие в коллективизации крестьян в Бориспольском районе Киевской области и, вернувшись, рассказывал своему другу поэту Багрицкому: «Поверите ли, Эдуард Георгиевич, я теперь научился спокойно смотреть на то, как расстреливают людей…» Бабель несколько лет работал над произведением о чекистах, называл их «просто святые люди»264.
Словом, литературный мир СССР представлял собой пеструю картину, которую невозможно было привести к общему знаменателю. Тем не менее в руках государства были почти все рычаги для постоянного воздействия на него.
Летом 1934 года, кроме съезда писателей и «отвержения» статьи Энгельса, произошли еще два события, имевших большое значение: Сталин встретился с приехавшим в СССР английским писателем Гербертом Уэллсом и обсудил вместе с Кировым и Ждановым вопрос, как преподавать историю в школах и вузах.
Двадцать третьего июля наш герой принял англичанина в Кремле. Особый фон встрече придавало то обстоятельство, что Уэллс в 1920 году был в Москве, встречался с Лениным и написал книгу «Россия во мгле».
Уэллс признался Сталину: «Во всем мире имеются только две личности, к мнению, каждому слову которых прислушиваются миллионы: вы и Рузвельт… Я видел уже счастливые лица здоровых людей, и я знаю, что у вас делается нечто очень значительное. Контраст по сравнению с 1920 годом поразительный».
Накануне встречи писатель побывал в Америке и увидел там «глубокую реорганизацию, создание планового, то есть социалистического хозяйства».
Сталин доказывал гостю, что социализм невозможен при сохранении частной собственности. Возник спор. Уэллс сказал, что, «с точки зрения конструктивно мыслящих людей, коммунистическая пропаганда на Западе представляется помехой». Сталин не согласился и привел в пример события в Германии: «Фашизм есть реакционная сила, пытающаяся сохранить старый мир путем насилия. Что вы будете делать с фашистами? Уговаривать их? Убеждать их? Но ведь это на них никак не подействует. Коммунисты вовсе не идеализируют метод насилия. Но они, коммунисты, не хотят оказаться застигнутыми врасплох… Коммунисты говорят рабочему классу: готовьтесь ответить силой на силу…»265
Эта беседа затрагивала принципиальные вопросы, которые волновали Сталина.
Во-первых, террор. Он привел Уэллсу примеры из истории Англии (Кромвель), Франции (Великая французская революция), России (Октябрь) и подчеркнул: «Добровольно ни один класс не уступал дорогу другому классу».
Во-вторых, интеллигенция. «Разве мало было образованных людей на стороне старого порядка и в XVII веке в Англии, и в конце XVIII века во Франции, и в эпоху Октябрьской революции?»
Было видно, что он озабочен проблемой лояльности интеллигенции («Интеллигенты бывают разные»).
Прочитав запись беседы, Сталин распорядился ее опубликовать: интеллектуальный и теоретический уровень нашего героя был в ней очевиден.
Простившись с англичанином, он продолжал размышлять об интеллигенции, явно испытывая неудовлетворенность от взаимоотношений партии с образованным обществом. В итоге Сталин пришел к выводу о необходимости внести глубокие изменения в процесс образования молодежи.
В начале августа 1934 года, находясь в Сочи, он обсуждал эту проблему вместе с Кировым и Ждановым. Впоследствии результаты обсуждения увидели свет в журнале «Большевик» — «Замечания по поводу конспекта по „Истории СССР“» и «Замечания о конспекте учебника „Новой истории“». Судя по этим текстам, речь идет о сугубо марксистской трактовке истории («царизм — тюрьма народов», борьба классов и т. д.), однако при более внимательном прочтении видно, что главной задачей Сталин считал укрепление СССР как единого многонационального государства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});