Руварац остался один. Лишь скопища звезд сияли над ним, сверкающие и бессердечные, как бриллианты, немигающие, словно змеиные глаза. Он не понимал, почему они должны казаться ему странными. Созвездия практически не изменились, хотя они пролетели почти полтора миллиарда километров. Дело, наверное, было и в том, что люди потеряли привычное ощущение покоя — игра мускулов под кожей, дыхание в ноздрях, струя воздуха в лицо, запах машинного масла и чьей-то плоти.
Он настроил спектроскоп. Допплеровское смещение звездного света позволяло измерить скорость. Скорость также была измерена при помощи волны, идущей от радиозонда, дистанционно управляемого с корабля-носителя. Данные, введены в ЭВМ, и через некоторое время на экране появились результаты обработки сигнала. Из них следовало, что корабль вращается вокруг объекта, который пилот не может обнаружить.
Неожиданно для себя он услышал собственный голос по селекторной связи:
— Не будем препираться, профессор. Может быть, я был слишком груб, когда говорил с вами. Так что же я не понимаю?
— Что? — Руварацу было слышно, как удивился астрофизик, который сидел сейчас опутанный проводами среди металлических коробок приборов. — О, да. Вы не понимаете, как это для меня важно. Я многим пожертвовал, чтобы присоединиться к этой экспедиции. А космос мало подходит для людей среднего возраста. Но ради такого редкого и удивительного явления… — В его словах сквозила необидная, легкая насмешка. — А сейчас я чувствую себя снова шестилетним мальчишкой в давнее утро моего дня рождения. И вы обвиняете меня в том, что я всего-навсего хочу полюбоваться на подарки?
Руварац нахмурился. Он был озадачен. Неужели то маленькое пятнышко существовало для того, чтобы им можно было любоваться?
Но в этом что-то было. Научный Совет давно рвался запустить побольше аппаратов, хотя бы телеметрических зондов, за пределы системы. Но у него не- было на это достаточных полномочий. Даже Зеархи и те вынуждены были считаться с мнением налогоплательщиков при планировании таких дорогостоящих программ, отдачу от которых можно было получить лишь через много лет, и то выражалась она исключительно в приобретении чистых знаний. Однако, когда речь зашла о полете на так называемый Ахерон, не было произнесено ни слова против.
Дело было в том, что траектория этого небесного тела проходила через всю систему, в результате его прохождения Уран выталкивался на новую орбиту, возмущения касались планеты-гиганта Юпитера, даже галактическая траектория Солнца и та менялась. Меньше всего это задевало Землю. Разве что приборы на лунных станциях сходили с ума, помехи забивали передачи квантового радио, рентгеновские детекторы, а также детекторы космических частиц показывали невиданную интенсивность потоков излучений.
Но экспедиция не раскрыла ни одной загадки таинственного пришельца, не наблюдала ни одного фотона, испущенного им, ни одного электрона, не было зафиксировано даже затмения. Единственное, что сопутствовало «Шикари», это пустота и тьма.
Иногда Руварац задумывался над тем, какого, собственно, черта, он отправился в этот полет! Единственным разумным поводом, какой он мог найти, было то, что, когда он вернется, у него будет соответствующий престиж, который он сможет использовать, чтобы добиться участия в предлагаемых межзвездных полетах. Скажем, к Тау-Кита. У нее должны быть планеты. Можно было проспать мертвым сном целые десятилетия полетов, а потом… О, Господи, бродить по миру, не загроможденному городами, толпами людей, правительствами, полицией, по миру, не изуродованному человеком. Но открыть Новую Землю за время его жизни не представлялось возможным. Так что его поводы не выдерживали никакой критики. Разве что он сам себе бросил вызов.
— Вы что-то заметили? — воскликнул Вилер.
Руварац вздрогнул, потом усмехнулся.
— Нет. Извините. Я просто одурел от этого кувырканья в пространстве. Я хотел спросить, почему вы так взволнованы. То есть я знаю, что это будет первый объект такого рода, который мы когда-либо исследовали. Вы, видимо, открыли новый закон природы. Но разве это отчасти не странно? Ведь теория достаточно точно предсказывает, как должна выглядеть звезда, исчерпавшая последние запасы своей энергии?
— Нет, — ответил Вилер. — Согласно теории она не должна быть такой… такой невидимой… если, конечно, не является черной дырой. Знаете, это когда мертвое солнце сжато до такой степени, что ничего не излучает. Кроме того, она не обладает достаточной массой, чтобы быть мертвым солнцем. Если она все-таки имеет массу солнца, то даже в максимально возможном состоянии квантовой дегенерации она не может быть настолько малой, чтобы мы не могли ее различить с такого близкого расстояния. Она вообще не должна быть темной, она должна быть довольно яркой.
Его равнодушие исчезло.
— Пилот, — сказал он, — если мои ожидания справедливы, мы никогда не увидим эту звезду.
— Да?
— А разве вы не знаете? Разве вае-не инструктировали о том, что…
— Нет. Я всего лишь лентяй, который так и норовит кого-нибудь обмануть, понимаете? У ученых слишком мало времени, чтобы тратить его на меня. Продолжайте.
— Все, что мы получим… это уникальную информацию… увидим нечто удивительное в галактике, нечто такое, что заставит меня поверить в существование Бога, который заботится о нас.
— И что это?
— Пожалуйста, — взмолился Вилер, — не лишайте меня возможности получить удовольствие. Я должен немедленно рассказать вам все, а вы рассудите, прав я или нет.
Руварац сжал кулачище.
— Я хочу, черт возьми, знать, в какую историю мы ввязываемся, — сказал он.
— Если верить моим предположениям, нам не причинят никакого вреда. Если же я ошибаюсь, то буду так же сбит с толку, как и вы. Где мы сейчас находимся?
— Кто знает. Нам ведь не с чем свериться, кроме как с расчетным центроидом. Но мы идем по орбите со скоростью 435 километров в секунду. Если бы это было солнце, то мы неслись бы уже в слоях атмосферы. Но глубоко погружаться в гравитационный колодец мы не можем, у нас не хватит активной массы для реактора, чтобы оттуда выбраться.
— Гравитация растет так, словно это тело подобно солнцу, верно?
— Да, это так. А этого не должно быть. Если это нейтронная звезда, глыба вырожденной материи размером меньше Земли, то ее поле должно меняться так резко, что…
И тут они почувствовали удар.
В пустоте глубокого космоса, казалось, не было особых причин тратить энергию на то, чтобы постоянно контролировать возможные метеориты. Кроме того, противометеоритному маневру препятствовало мощное притяжение гравитационной массы неизвестного тела.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});