Эмма была поражена. Его слова казались ей острей ножа. Их хладнокровие было таким ошеломляющим и отталкивающим, что всю ее охватил озноб.
– Пойти к какому-нибудь знахарю! – крикнула она сердито, в изумлении широко открыв глаза. – Какому-нибудь шарлатану! Он искромсает меня своим ножом, а может быть, и убьет! Ты это предлагаешь, Эдвин? – Ее темно-зеленые глаза стали ледяными и настороженными. Она едва могла поверить, что он произнес эти отвратительные слова.
– Но, Эмма, я не знаю, что еще предложить. Это же страшная беда, катастрофа! Ты не должна родить ребенка.
В полном ошеломлении, ничего не соображая, Эдвин продолжал смотреть на нее. Порядочнее было бы жениться на ней. Они могли бы сбежать в Шотландию, в Гретна Грин. Он читал о супругах, заключавших там брак. Он был законным, если они прожили вместе двадцать один день. Он уж было открыл рот, собираясь сказать ей об этом, но так ничего и не сказал. Но что же потом? Мысль о ярости отца парализовала его. Конечно, отец не убьет его. Он поступит гораздо хуже. Он откажется от него, оставив ни с чем. Тут Эдвин вспомнил о Кембридже, о своем будущем, о карьере адвоката. Он не может сейчас обременять себя женитьбой, в его возрасте, в самый решающий момент его жизни. Он окинул Эмму взглядом. Да, она была красавицей. В это утро темно-русые волосы косами обрамляли ее лицо, образуя подобие короны на прелестной головке. Округлое, бледнее обычного, это лицо было изящным и утонченным, подобно матовому фарфору. Завиток, свисавший на ее широкую бровь, и эти широко распахнутые изумрудные глаза еще больше подчеркивали ее красоту. Она восхитительна, в этом нет сомнений. Подобрать одежду... подправить произношение... придумать происхождение... Подобные вещи возможны, и надлежащее воспитание могло бы сотворить чудо. Наверное, как-то можно все это уладить. Но нет... Нельзя... Только не это, – твердил в мозгу тихий голос. Он погубил бы себя. Он ясно представил себе реакцию отца. Тот будет в бешенстве. Она была деревенской девушкой. Он продолжал смотреть на Эмму, объективно и беспристрастно думая о ней, и через какие-то мгновенья ее красота померкла. Что бы там ни было, она оставалась служанкой. Разница в их происхождении была слишком огромна, чтоб они могли соединиться.
Итак, Эдвин промолчал, с трудом сглотнул набежавшую слюну и подавил в себе слова, совсем уж было готовые вырваться. И это была ошибка, о которой он жалел всю жизнь. Оттого, что он промолчал, оттого, что отказался от нее, что не сумел бросить вызов отцу и всему миру, жизнь Эдвина пошла совсем по-другому.
Эмма с безошибочной ясностью увидела теперь на его лице отказ от нее и с горечью прочла в его глазах отречение. Она выпрямилась и грациозно вскинула голову. Девушка собрала все свое самообладание, чтоб говорить обычным тоном. Ее трясло. Гнев, обида, отвращение закипали в ее сердце.
– Я не пойду ни к одному из этих докторов, а твое молчание говорит, что ты не собираешься жениться на мне, Эдвин. – Она усмехнулась, но улыбка была циничной. – Это было бы неприлично, не так ли, мастер Эдвин? Это уже слишком, чтобы господа и впрямь женились на прислуге, – подчеркнула она своим строгим тоном, ее ледяной голос обжигал.
Эдвин вздрогнул. У него было ощущение, будто она только что прочла его мысли и краска густо залила его лицо.
– Эмма, это не так. Вовсе не потому, что я не люблю тебя. Но мы слишком молоды для женитьбы, – оправдывался он. – Я собираюсь ехать в Кембридж. Мой отец...
– Да-да, я знаю, – оборвала она, – он убьет тебя.
Она говорила, и ее сверкающие глаза сужались, напряженный взгляд замер на его лице.
Эдвин отшатнулся, он понимал, что никогда не забудет этот сверлящий взгляд, так жестоко и с таким презрением осуждающий его. Его память никогда не сможет избавиться от него.
– Эмма, я... я... прости меня, – он запнулся и покраснел, – но это...
Она вновь прервала его резко и убедительно:
– Мне придется уехать из Фарли. Я не могу здесь оставаться. Я не отвечаю за действия отца. Ему ни за что не вынести позора, а у него и впрямь крутой нрав.
– Когда ты уедешь? – спросил он, отводя взгляд.
Выражение полного презрения скользнуло по лицу Эммы. Он не может дождаться ее отъезда. Это было яснее ясного. Ее разочарование было окончательным.
– Сразу, как только смогу, – бросила она в ответ.
Эдвин обхватил голову руками и обдумывал только что сказанное ею. Возможно, это было лучшим решением. Чтобы она уехала отсюда. Он почувствовал, как схлынуло напряжение и поднял голову.
– У тебя есть деньги? – спросил он.
Эмма содрогнулась от отвращения. Потрясение от предательства Эдвина, его слабоволие и омерзительное поведение оглушили ее. Казалось, ее шатает, и она вот-вот рухнет на землю. Боль пронзала ее все сильней и сильней и так ужасно сдавила ее железным обручем, что казалась невыносимой. Обида, гнев, унижение, разочарование и внезапный панический страх слились в одну разрывающую ее сердце муку, захлестнувшую все ее существо. Запах роз накатывал удушающими приторными волнами, ей стало дурно. Она задыхалась от их аромата. Ей хотелось убежать далеко-далеко от этого сада и от Эдвина. Наконец она произнесла слабым бесцветным голосом:
– Да, я скопила кое-что.
– Ну, на моем счете есть только пять фунтов. Конечно же, я отдам их тебе. Это как-то поможет, Эмма.
Ее непреклонная гордость поднялась в ней, приказывая ничего не принимать, отклонить его предложение, но из соображений, в этот момент ей самой непонятных, она передумала.
– Благодарю тебя, Эдвин. – Она пристально взглянула на него. – Ты мог бы еще кое в чем помочь мне.
– Да, Эмма, все что угодно. Ты же знаешь, я сделаю все, чтобы помочь тебе.
„Все”, – с неприязнью подумала она. Но всего он не сделает, лишь так, что-то, что устраивает его самого. Лишь то, что освободит его от ответственности за случившееся.
– Мне понадобится чемодан, – холодно продолжала она, не в силах скрыть своей горечи.
– Я занесу его после обеда в твою комнату, – и оставлю в нем пять фунтов стерлингов.
– Благодарю, Эдвин. Это очень любезно с твоей стороны, – от него не ускользнул ее язвительный, нарочито учтивый тон, которым она вдруг заговорила.
Он поморщился.
– Эмма, пожалуйста, пожалуйста, постарайся понять!
– Ах, я понимаю, Эдвин. Как же я все понимаю!
Он встал и нервно переминался с ноги на ногу, страстно желая уйти и покончить со всем этим. Она смотрела на него: вот он стоит здесь, жалкое подобие джентльмена. „А каков же он на самом деле?” – спросила она себя. Слабовольный, испуганный мальчишка, лишь с внешними признаками мужчины. Вот и все. Он оказался ничтожеством. Он был даже ничтожнее грязи под ногами.