– Непременно, непременно убедимся! – заверяет нашего гида Ерпалыч. – А скажите-ка, если сохранился интернат и даже клиника – может, там у вас и еще кое-что уцелело?
– Что именно, Иероним Павлович?
– Помнится, в свое время Голицыны заложили в имении обширнейшие винные погреба с весьма и весьма ценным содержимым. Вдруг уцелел бочонок-другой? Не все в восемнадцатом разграбили?
Ерпалыч хитро щурится, пряча ухмылку в клочковатый ворот кожуха, и на сей раз я не могу понять: шутит старик или пытается выяснить что-то свое, мне совершенно неясное?
Лель долго медлит с ответом.
– Погреба-то сохранились, Иероним Павлович, мы их как подсобные помещения используем; а вот вино – увы! Вынужден вас разочаровать. Впрочем, если у вас есть карта, на которой обозначен неизвестный никому тайник – я с удовольствием составлю вам компанию в качестве еще одного кладо… вернее, виноискателя!
В салоне повисает пауза, и я от нечего делать начинаю глазеть в окно. Неровная дорога изрядно обледенела, но «Вольво» идет ровно, без рывков, скорость практически не чувствуется, надо отдать должное шоферу. Да и машина, небось, соответствующим образом заговорена. Гляжу на спидометр. Ну, ясное дело, идем под сто двадцать при знаках-ограничителях!.. где оберег-нелегал брал, водила?! Ладно, свои люди… Поворот. Еще один. Подъезжаем к Окружной – я даже не заметил, когда мы пересекли Полтавский Шлях. Справа мелькает синий указатель с белой надписью: «На Богодухов». Чуть позади катят Фол с Папой: кентавры явно решили особо не напрягаться и не играть в догонялки. Скорее всего, Пирр со товарищи также следуют за нами – но в пределах видимости не показываются.
Это правильно. Глупо лишний раз светиться. А машину нашу кенты не потеряют – в последнем я уверен.
– А кроме призрения душевнобольных, – нарушает наконец затянувшуюся паузу Ерпалыч, – чем вы там в Малыжино занимаетесь?
– Вас больше интересует теория или практика? – с готовностью подхватывает Лель.
– М-м-м… пожалуй, теория. Кое-что из практики мы надеемся увидеть сегодня собственными глазами.
– Ну да, понимаю, – кивает наш гид. – Вы ведь всегда особое внимание уделяли теоретическим разработкам. И именно благодаря этому лаборатория МИР, которой вы в свое время руководили, успела продвинуться столь далеко!..
Мне кажется, что я ослышался, хотя я не Гойя и уж наверняка не Бетховен. Может, это «Куреты» сказываются?!
– Руководили?! Ерпалыч, что он буровит?!
– Простите, Алик, что не сказал вам сразу, – оборачивается ко мне старый Сват-Кобелище. – Раньше не до того было… а в записках я поостерегся откровенничать. Разумеется, начинал я рядовым, почти случайным сотрудником, как и было описано, но со временем… Да, перед Большой Игрушечной меня сделали начлабом. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Тем более, что истинное руководство института было совсем иным – к сожалению, я слишком поздно это понял… Да вы и так все знаете: слышали, небось, рассказ нашего друга-магистра?!
Вот ведь конспиратор хренов! Мог бы и сразу сказать, между прочим – что я, после этого верить бы ему перестал? Или обиделся? Не до того ему, понимаешь, было! Вот теперь как раз я и обиделся… Почти.
– Алик, не обижайтесь! Неужели для вас так существенно: кем я был в институте – рядовым сотрудником или начальником лаборатории? Терпеть не могу этого военно-лагерного слова – начальник – но моя должность, увы, называлась именно так!
– Да ладно, Ерпалыч, чего там, – примирительно машу я рукой. – Одно интересно: может, ты мне еще чего сказать не успел? За делами-хлопотами? Ну, к примеру, какая именно зараза Большую Игрушечную замутила, чтобы теории свои проверить?!
Ерпалыч в упор смотрит на меня, часто-часто моргая, и тут до меня доходит, чтоя ляпнул! Ведь он же это на свой счет принял!..
– Прости, Ерпалыч! Не слушай ты меня, трепача! Я ж писатель, Ерпалыч, у меня в голове одни интриги да сюжеты – сдуру могу такое ляпнуть…
Ерпалыч кивает и отворачивается.
Все, теперь не я на него, а он на меня обиделся.
– Зря вы это, Олег Авраамович, – встряет Лель, будто я и без него не знаю, что зря… – Большую Игрушечную действительно замутили, как вы изволили выразиться, со стороны. Только местный филиал НИИПриМа, где работал Иероним Павлович, здесь ни при чем. Это была директива Центра. Главного. И исполнители были – оттуда. Кое-что нам удалось установить, хотя и далеко не все. А Иероним Павлович совершенно…
– При чем я, Алик. При чем, Лель. Очень даже при чем. Ведь это в моей лаборатории разрабатывалась тема «Акт Творения». Чисто теоретически, с моей тогдашней точки зрения. А они воспользовались… с-сволочи. Нет, я на вас, Алик, не в обиде. Просто… иногда как вспомнишь – тошно становится. Давайте просто посидим, помолчим. Со мной все в порядке, не беспокойтесь.
Не то чтобы совсем в порядке – но рука Ерпалыча, подносящая ко рту таблетку валидола, почти не дрожит.
Мы послушно молчим.
Похоже, ехать нам осталось немного. Интересно, как он выглядит – этот центр в Малыжино, который магистр собрался возрождать, а Лель в нем, недовозрожденном, вовсю работает?
Надеюсь, он нас не разочарует. Дело не в тамошнем Фимкином заточении; и не в том, что нам улыбчивый Коля-Лель наврал, а что нет. Просто ежу ясно: магистры – магистрами, Лели – Лелями, а Малыжино – не просто исследовательский центр с уклоном в псих-альтруизм…
* * *
…Магистру мы звонить не стали. Зачем? Все как на ладони: приезжий шеф переговорил с нами, воткнул местным работничкам фитиль под хвост, они и засуетились – мы уже трудимся, уже везем, привлекаем, убалтываем…
Оставалось ждать звонка от Леля, каковой звонок и состоялся на следующий день, ближе к вечеру. Мальчик Коленька пообещал заехать за нами через три дня, около половины четвертого пополудни. Раньше, извините, никак не получается – график, эксперименты…
Мы пожали плечами и стали ждать. Жизнь без событий, бьющих ключом? – два дня райского блаженства! Ерпалыч вернулся в свою старую квартиру, где и засел отшельником. Фол укатил обратно в Дальнюю Срань, организовывать визит: «Говоришь, и нас пригласили? Отлично! Кто ходит в гости по утрам…» – и вж-жик по улице. Идочка перестала от меня шарахаться, ожидая, что я вот-вот на нее наброшусь и съем. Думаю, кинься я на нее с иными целями – она бы не возражала. Для Идочки я явно перешел из разряда больных в разряд мужчин. Мужчин загадочных и опасных. Видимо, это ее возбуждало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});