Хоть Карасканд и находился на положении данника, это был великий город, способный поспорить с Момемном, Ненсифоном и даже Каритусалем.
Гордые города не сдаются.
Невзирая на официальные заверения падиражди, Священное воинство сумело выжить в Кхемеме. Люди Бивня больше не были пугающими слухами, доходящими с севера. За их приближением можно было следить по столбам дыма, встающим у северного края горизонта. Беженцы толпились у ворот, рассказывая о бойне, которую учиняли бесчеловечные айнрити. Священное воинство, говорили они, это гнев Единого Бога, пославшего идолопоклонников, дабы покарать нас за грехи.
Карасканд охватила паника, и даже заверения их знаменитого сапатишаха, Имбейяна Всепобеждающего, не могли успокоить город. Разве не Имбейян бежал при Анвурате, словно побитая собака? Разве не идолопоклонники перебили три четверти грандов Энатпанеи? Необычные имена передавались из уст в уста. Саубон, белокурый зверь из варварского Галеота, от одного взгляда которого с людьми приключается медвежья болезнь. Конфас, великий тактик, сокрушивший силой своего гения даже скюльвендов. Атьеаури, человек-волк, рыскающий по холмам и похищающий всякую надежду. Багряные Шпили, мерзкие колдуны, от которых бежали даже кишаурим. И Келлхус, демон, идущий с ними в обличье лжепророка, подталкивающий их к безумным, чудовищным деяниям. Их имена повторяли часто, но с опаской, словно это был глас судьбы — как звон гонга, которым отмечались вечерние казни.
Но на улицах и базарах Карасканда не шли разговоры о сдаче города. Мало кто из горожан обратился в бегство. Среди прочих крепло безмолвное соглашение: идолопоклонникам следует сопротивляться. Такова воля Единого Бога. От Божьего гнева не убежишь — ведь дитя не убежит от карающей руки отца.
Принять кару — это деяние веры.
Горожане заполняли огромные храмы. Они плакали и молились, за себя, за свое имущество, за свой город.
Священное воинство приближалось…
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Они на некоторое время оставили его в молельне, подвешенным на цепях и медленно задыхающимся. Огонь в треножниках угас, превратившись в груды тлеющих углей, и теперь границы тьмы очерчивали смутно различимые стены из оранжевого камня. Ахкеймион не осознавал присутствия Ийока, пока приверженец чанва не подал голоса.
— Тебе, конечно же, любопытно узнать, как поживает Священное воинство.
Ахкеймион даже не поднял голову.
— Любопытно? — прохрипел он.
Белокожий колдун был для него не более чем голосом, доно- сящимся издалека.
— Похоже, падираджа — очень коварный человек. Он составил план, распространяющийся далеко за пределы битвы при Анвурате. Видишь ли, это — признак интеллекта. Способность учитывать в планировании и то, что противоречит твоим чаяниям. Он понимал: чтобы продолжить продвижение к Шайме, Священному воинству придется преодолеть Кхемему.
Короткий кашель.
— Да… Я знаю.
— Ну так вот, еще когда Священное воинство осаждало Хиннерет, встал вопрос, почему падираджа отказался от войны на море. Нельзя сказать, чтобы кианский флот правил Менеанором, но все-таки. Этот же вопрос встал, когда мы взяли Шайгек, но снова был забыт. Дескать, Каскамандри решил, что его флоту с нашим не тягаться. А почему бы, собственно, и не решить так? Изо всех побед, одержанных Кианом в войнах с Нансурской империей за многие столетия, мало какие были морскими… И это навело вас на ложное предположение.
— Что ты имеешь в виду?
— Священное воинство решило идти через Кхемему, используя имперский флот для подвоза воды. Как только Священное воинство зашло в пустыню достаточно далеко, чтобы у него не было возможности повернуть обратно, кианский флот обрушился на нансурский…
Ийок усмехнулся, язвительно и горько:
— Они использовали кишаурим.
Ахкеймион моргнул и увидел нансурские корабли, горящие в неистовом пламени Псухе. Внезапная вспышка беспокойства — он уже переступил те пределы, в которых испытывают страх, — заставила его поднять голову и взглянуть на Багряного адепта. Тот казался призраком на фоне мерцающих белых шелков.
— Священное воинство? — прохрипел Ахкеймион.
— Почти уничтожено. Бесчисленные трупы лежат в песках Кхемемы.
«Эсменет?» Ахкеймион давно уже не произносил ее имя даже в мыслях. Поначалу оно служило ему прибежищем, его звучание приносило ему облегчение — но после того, как они привели Ксинема и принялись использовать его любовь как орудие пытки, Ахкеймион перестал думать о ней. Он отказался от всякой любви…
Ради более глубоких вещей.
— Похоже, — продолжал Ийок, — мои братья-адепты тоже жестоко пострадали. Нас отзывают отсюда.
Ахкеймион смотрел на него сверху вниз, не осознавая, что по его запавшим щекам текут слезы. Ийок внимательно наблюдал за ним, стоя у самого края проклятого Круга Уробороса. — Что это означает? — проскрипел Ахкеймион.
«Эсменет. Любовь моя…»
— Это означает, что твои мучения завершены… Ийок заколебался, но все-таки добавил:
— Друз Ахкеймион, я хочу, чтобы ты знал: я был против твоей поимки. Мне уже приходилось руководить допросами адептов Завета, и я знаю, что это занятие утомительное и бесполезное… И неприятное… прежде всего — неприятное.
Ахкеймион смотрел на него, ничего не говоря и не испытывая никаких чувств.
— Знаешь, — продолжал Ийок, — я не удивился, когда маршал Аттремпа подтвердил твою версию событий под Андиаминскими Высотами. Ты действительно веришь, что советник императора, Скеаос, был шпионом Консульта — ведь так?
Ахкеймион сглотнул, преодолевая боль.
— Я это знаю. А вскоре узнаете и вы.
— Возможно. Возможно… Но на данный момент мой великий магистр решил, что это шпионы кишаурим. А легенды знанием не заменишь.
— Ты подменяешь то, чего боишься, тем, чего не знаешь, Ийок.
Ийок взглянул на него, сощурившись, словно от удивления, что настолько беспомощный, истерзанный человек все еще способен осмысленно говорить.
— Возможно. Но как бы то ни было, наше совместное времяпрепровождение завершилось. На настоящий момент мы готовимся присоединиться к нашим братьям, пересекшим Кхемему…
Ахкеймион кулем висел на цепях; мышцы окостенели от хранящейся в памяти мучительной боли. Он словно бы смотрел на стоящего перед ним чародея из трюма, расположенного внутри потерпевшего крушение корабля его тела.
Ийоку начало становиться не по себе.
— Я знаю, что такие люди, как мы, не питают… склонности к религии, — сказал он, — но я подумал, что могу позволить себе некую любезность. Через некоторое время в камеру спустится раб с Безделушкой и ножом. Безделушка — для тебя, а нож — для твоего друга… У тебя будет время приготовиться к путешествию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});