Читать интересную книгу Вне закона - Дональд Уэйстлейк

Глаза Тайи на несколько мгновений дольше оставались неподвижными на ее пугающе застывшем лице. Потом она стремительно вышла из прихожей, бесшумно ступая обутыми в тапочки ногами, оставляя позади себя резкий запах духов, которые не просто привлекали — одурманивали. Она пропала в коридоре, на стенах которого висела дюжина баснословно дорогих портретов и рисунков старых мастеров.

Мелличамп облизнул губы и ждал, держа шапку в руке, чувствуя себя грубо униженным. В апартаментах он не слышал ни звука, если не считать собственного присвистывающего дыхания.

— Я… мне в самом деле пора уходить, — произнес он, обращаясь к бюсту Адриана и своему отражению в громадном зеркале, некогда украшавшем королевский дворец в Баварии. Однако выждал еще с минуту, прежде чем открыть одну из бронзовых дверей и выйти на площадку лифта.

Шлюха цыганская, подумал он снова, получая хоть какое-то удовлетворение. По счастью, ему редко приходилось иметь с ней дело. Стоило только посмотреть на женщину в черном, готовую взорваться в любую секунду и, казалось, вполне способную на насилие, как он начинал чувствовать себя незащищенным в мире общественного уважения, который создал для себя, использовав как фундамент деньги Рэнсома. Волшебное, одурманивающее, неподражаемое местечко Нью-Йорк, где воздух словно пропитан деньгами, которые, будто пыльца волшебной феи, еще больше околдовывали посвященных.

Впрочем, что деньги, что престиж — все это материал очень горючий. Стоит разразиться омерзительному скандалу, как пагубные события обращают репутацию в пепел.

Подошел лифт.

«Нет, с точки зрения закона меня не взять», — уверял себя Сай, пока кабина спускалась. И слова эти твердил про себя безостановочно, как молитву. По заснеженной улице пошел он к поджидающему у тротуара лимузину, полной грудью вдыхая опьяняющий воздух зимы. Он чувствовал себя в душе оправданным в собственных глазах и не причастным к трагедии, которая, он теперь сознавал, должна обрушиться в равной мере на невинных и на виновных.

В Лас-Вегас Питер О'Нилл прибыл утренним рейсом и отправился оформлять бумаги на прокат машины в багажное отделение аэропорта Маккарана.

— Не подскажете, как добраться до местечка «Королевский петух»?

Встречающая его девушка замялась, хитровато усмехнулась и тихо произнесла:

— А я подумала, вы не из таких.

— Что вы хотите сказать?

— Впервые в Вегасе?

— Ага.

Девушка пожала плечами:

— И не знали, что «Королевский петух» — это… уф… бордель?

— Кроме шуток?

— В Лас-Вегасе они запрещены. Разрешено только на остальной территории округа Кларк. — Девушка задумчиво взглянула на Питера. — Если позволите, я так скажу: наверное, вам стоит подыскать себе что-то получше. Хотя это не мое дело, так? — И на левой щеке у нее появились две ехидные ямочки.

Сейчас, подумал Питер, она сообщит, когда работать заканчивает. Он улыбнулся и показал золотой полицейский жетон.

— Я не на отдыхе.

— Уф-ф-ф… Спецназ полицейского управления Нью-Йорка, ни фига себе! Я извелась вся, когда умер Джимми Смитс. — Перевернув блок карт, которые раздавала автомобильная компания, она ручкой сверху стала обозначать маршрут: — От аэропорта, езжайте по шоссе на юг до съезда номер тридцать три, вот это дорога номер сто шестьдесят на запад, видите? Трасса на Блу-Даймонд. Вам надо проехать миль десять после Блу-Даймонда в сторону ранчо «Горный ручей». Не доезжая до ранчо, слева увидите огромный почтовый ящик, на котором важнючий такой… уф… красный петух… такой кукарекающий. Только и всего, никаких надписей. Вы туда по важному делу?

— Пока рано говорить, — заметил Питер.

В деревянном публичном доме смотреть было не на что. Стиль — из старых ковбойских боевиков: два квадратных этажа с длинным глубоким балконом по трем стенам. Во дворике с раскидистым тополем посередине всюду валялось старье, какое непременно встретишь на барахолке — старые колеса от телеги, ванночка для птиц из цветного стекла, пропыленная коляска под навесом, пристроенным к кузне…

Возле выложенной плиткой дорожки, ведущей к дому, Питер заметил крытый колодец. Владение окружала ограда из металлической сетки, которая никак не вязалась с деревенским укладом. Ворота были заперты, и Питеру пришлось звонить, чтобы его впустили.

Внутри было прохладно и сумрачно, царил стиль новоорлеанского рококо, по стенам — картины возлежащих обнаженных красавиц, отвечающие нормам благовоспитанности Fin de Siecle.[59] Ничего вызывающего, что могло бы спугнуть застенчивого мужчину, лона красавиц строгостью линий напоминали сложенные молитвенники. Прислуга-латиноамериканка провела Питера в отдельный кабинет. Шторы были опущены. Служанка удалилась, прикрыв за собой двери. Питер листал страницы дорогой на вид книги в кожаном переплете, служившей собранием порнографических гравюр времен дерби и турнюров. Вернулась служанка, неся на серебряном подносе изящные чашечки и кофейник.

— Вы Айлин спрашивали, но она утром приболела. Есть другая девушка, которая уверена, что понравится вам. Она придет всего через…

Питер сверкнул полицейским жетоном и строго произнес:

— Айлин сюда. И немедленно.

Прошло десять минут. Питер раздвинул шторы и смотрел на каменистый пейзаж за окном. Поодаль паслась пара диких осликов. Когда кофе был выпит, двери вновь открылись. Он обернулся.

Она была высокого роста, а на высоких каблуках даже чуть выше Питера. Одета в бледно-зеленый шелковый наряд почти без застежек и бледно-зеленую маску, как у женщин гарема, которые скрывали лица, оставляя открытыми лишь глаза — темные, яркие, трепещущие в обрамлении густо накрашенных ресниц. Из-под зрачков проглядывали серпики белков.

— Я Айлин.

— Питер О'Нилл.

— Случилось что?

— Что за история с маской, Айлин?

— За этим ты меня звал, да? Все, что тебе нужно от представления.

— Нет. Я не знал про… Можешь снять маску?

— Так то для верхнего этажа, — возразила она рассудительным тоном.

Принялась водить руками по груди, обтягивая прозрачной тканью темные соски. Потом, подхватив груди ладонями, обратила их к Питеру, словно лакомство предлагала.

— Послушай, я не трахать тебя пришел. Просто возьми и сними маску. Я должен увидеть… что этот мерзавец сделал с тобой, Айлин.

Руки девушки опустились словно плети, когда маску вздуло от судорожного выдоха, правую руку била дрожь. В остальном Айлин оставалась недвижимой.

— Так вы знаете? После стольких лет я наконец узнаю, кто со мной сотворил такое?

— Одна хорошая догадка у меня есть.

Айлин издала звук боли и скорби, но не сделала попытки снять маску. Когда же Питер потянулся нетерпеливой рукой к ее лицу, она отпрянула.

— Все в порядке. Можешь довериться мне, Айлин. — Стоя рядом, ощущая жар ее тела, улавливая легкий аромат духов и возбуждающий запах мускуса, Питер потихоньку дотянулся до покрытого светлыми волосами затылка и осторожно, словно бабочку ловил, тронул узел, стягивающий тесемку маски.

— Я всего одному человеку в жизни доверилась, — подавленно проговорила Айлин. Потом решительно прижалась всем телом и покорно положила голову на плечо Питера, чтобы тому легче было развязать тесемку.

Он ожидал увидеть шрамы, как у Анны Ван Лайер. Но у Айлин дела были хуже. Большая часть лица оказалась сожжена, вытравлена едва не до кости. Бугристое место ожога блестело, будто крытое лаком красное дерево с вкраплениями фиолетовых пятен. С левой стороны, пострадавшей больше всего, на месте щеки даже проглядывали зубы.

Айлин передернуло от его бесцеремонного разглядывания, она опустила голову, толкнула его бедром.

— Хватит. Нагляделся? Или только-только разохотился?

— Я уже сказал, что не собираюсь…

— Вранье. Ты уже вот-вот в штанах лопнешь. — Однако она смягчилась, отступила с усмешкой, казавшейся почти злобной на ее изувеченном лице. — В чем дело? Мамочка велела подальше держаться от таких женщин, как я? Я чистая. Почище, чем любая из мелюзги, которую ты наверняка клеишь по пятницам в каком-нибудь баре. А-а? В Неваде за нами пригляд будь здоров, чтоб ты знал. Пижоны из здравотдела сюда каждую неделю наведываются.

— Я просто хочу поговорить. Как у тебя с лицом получилось, Айлин?

Дыхание девушки сделалось тяжелым, воздух со свистом вырывался меж зубов.

— Фигня эта, хотите сказать? Так про все в деле указано.

— Но мне нужно от тебя услышать.

Лицо ее мало что могло выразить, однако прекрасные глаза не утратили способности насмехаться.

— Ого! Полицейские еще и извращенцы! Всем только дай в помойке покопаться. Отдайте мою маску.

Девушка вновь отшатнулась, когда Питер попытался завязать ей маску, потом вздохнула, касаясь пальцами кисти его руки — примирительный знак расположения.