И, значит, палатка была установлена меж двух кедров, растущих метрах в восьми друг от друга. Я натянул веревку меж стволов так, что она проходила сантиметров на десять выше палатки, и растянул на ней тарпаулиновый тент размером пять на шесть так, что получился треугольный в плане ангар. Тарпаулин – это плетеный полиэтилен, довольно легкая, прочная, непромокаемая и дешевая ткань. Например, мой тент стоил тысячу с какими-то копейками, и это вместе с люверсами. Потом срезал ветки с куста, напоминающего иву, но с сосновыми иголками, и, при помощи медного провода сделав из них треугольник, положил его на второй кусок тарпаулина, вдвое меньше и дешевле первого. Обрезал лишнее, загнул края и кое-как зашил. После чего закрепил конструкцию в заднем торце внешнего тента, напротив глухого конца палатки. Теперь «ангар» был открыт только спереди, и результат не замедлил сказаться – в нем прекратился сквозняк.
Когда апгрейд жилища был в первом приближении закончен, я срезал еще одну длинную ветку с «ивы», привязал к ней леску с грузилом, крючком и поплавком и отправился к бухте добывать себе обед. По дороге сдвинул в сторону валявшийся на земле ствол дерева и набрал червей, по виду неотличимых от обычных дождевых.
Уже подойдя к воде, я вспомнил, что рыбаки обычно выходят на промысел на рассвете или закате, а в другое время у них, кажется, не клюет. Но не сидеть же теперь голодным из-за этого? Все бутерброды съедены еще вечером, осталось всего два яйца, полтора кило картошки и банка тушенки как неприкосновенный запас на крайний случай.
Клевать все-таки начало, и почти сразу. Уже через пятнадцать минут на кукане висели три рыбины наподобие обычных черноморских бычков, но как минимум по полкило каждая. Я снова забросил удочку, но тут клюнуло что-то очень здоровое. Оно без труда оборвало леску и умотало с моими поплавком, грузилом и крючком, даже не дав себя увидеть хоть мельком, и я, подхватив пойманных рыбин, отправился к дому – в конце концов, на уху и их хватит.
За пять дней, проведенных мной на берегу моря, рыбное меню надоело мне по самое дальше некуда, а с охотой получился полный облом. Ведь ружье не лезло в рюкзак, и мне пришлось ограничиться только наганом. И вот, значит, утром третьего дня я крался по лесу, держа в руке взведенный револьвер. Ну насчет крался – это небольшое преувеличение, однако я очень старался шуметь, по крайней мере, потише бульдозера. Во всяком случае, в прошлый раз голубь-переросток подпустил меня метров на десять, так почему этому явлению не повториться? С десяти же метров можно вполне надеяться на успешный выстрел.
Сидящая невысоко от земли птица обнаружилась довольно быстро, но на этом везение кончилось. Я прицелился, нажал спусковой крючок, но наган в ответ только клацнул – осечка. Снова попытался выстрелить, и с тем же самым результатом. Сработал только пятый патрон, но птица к тому времени уже давным-давно улетела.
В общем, патронов у меня, оказывается, нет, без особого энтузиазма размышлял я по дороге к палатке. Все правильно, они же сорок восьмого года выпуска, вполне могли и испортиться за прошедшие шестьдесят семь лет. Потому как если стреляет только каждый пятый, то какой с них толк? Хорошо, что здесь была всего лишь птица. А если бы на меня несся разъяренный кабан? Хотя, наверное, против него не очень помогли бы и вполне годные патроны. В общем, с острова ни ногой, пока не вооружусь как следует, а то мало ли какие зверюги могут водиться на более крупных участках суши!
Примерно так я думал, расстилая покрывало для возвращения домой. Зачем оно мне понадобилось, раз перенос все равно осуществляет кольцо? Да просто для изоляции от Земли. Именно с большой буквы, то есть планеты. А то перенести ее всю в будущее у кольца точно не хватит мощности, да и место там уже занято. Хорошо, если кольцо просто не сработает, а вдруг оно сломается? Провести остаток лет на острове мне совершенно не улыбалось, хоть там сейчас и стоит вполне приличная палатка с тентом, а лет, если судить по примеру деда, будет достаточно много.
Дома я первым делом сравнил фотографии луны и Большой Медведицы с тем, что нашлось в Интернете. Так вот, луна однозначно была той же самой, а созвездие – столь же однозначно другим. Тогда я стал искать информацию о том, каким оно было в прошлом и каким станет в будущем, причем нашел искомое в тот же вечер. Судя по виду Большой Медведицы, моя палатка сейчас отстояла от меня по времени примерно на сорок тысяч лет плюс-минус пять тысяч. Так это что же, там сейчас вовсю бегают мамонты вперемежку с гигантскими носорогами, а на них охотятся троглодиты? Хорошо хоть не на моем острове – там, кажется, вообще нет никого, кроме птиц и небольшого количества бабочек. Что, впрочем, совершенно неудивительно для клочка земли размером примерно восемьсот на пятьсот метров.
В следующий заход я притащил на остров заряженный автомобильный аккумулятор и небольшой движок постоянного тока, свинченный на работе с какого-то допотопного списанного устройства, валявшегося в подвале. Из него я собирался сделать ветрогенератор для зарядки. Сам же аккумулятор нужен был для света, а то батарейки все-таки хоть и не очень быстро, но садились.
Тем временем продолжительность дня удлинялась все медленнее, и наконец наступило летнее солнцестояние. Определив угол максимального подъема солнца и вычтя из него широту тропика, я получил одну из координат места, куда меня закидывало кольцо, – тридцать семь градусов северной широты плюс-минус градуса два в любую сторону. То, что полушарие северное, я знал со второго посещения, ведь солнце было на юге, да и не увидел бы я Большую Медведицу из южного полушария. Но в отличие от героев Жюля Верна мне не было нужды хотя бы мысленно исследовать всю тридцать седьмую параллель в поисках искомой точки. Я и так понял, что нахожусь в Средиземном море, причем скорее всего в той его части, что называется морем Эгейским. Об этом мне сказало отсутствие хоть сколько-нибудь заметных приливов и отливов. То есть мой остров лежал посреди какого-то достаточно хорошо закрытого соленого моря, а на северной тридцать седьмой параллели оно только одно. Относительно Эгейского – это была моя догадка, основанная на том, что там до фига островов любых размеров, чем не могут похвастаться прочие области Средиземного моря. Впрочем, это только в двадцать первом веке, а что было в минус сороковом тысячелетии, мне выяснить не удалось, да и не больно-то хотелось. В конце концов, «где-то в Средиземном море» – это достаточно точный адрес, а уточнять его все равно придется самому и по месту.
В принципе оставался еще один вопрос, подлежащий уточнению. Выглядел он так – а что мне теперь делать с этим островом, который я уже считаю своим? Да и с самой возможностью посещать прошлое тоже.
Первый раз я сунулся сюда из азарта, усиленного любопытством. Во второй – просто сделал то, что вообще-то собирался в первый, но у меня не получилось. То есть слегка разобрался, что это за мир такой, и минимально в нем обустроился. Однако теперь следовало решить, что делать дальше.
К моей чести, у меня даже не мелькнуло мысли поделиться тайной с бизнесом или, упаси господь, с властями. Она только попыталась мелькнуть, но тут же с жалобным писком издохла под напором неопровержимых аргументов. Итак, например, я напишу письмо президенту. Потом еще одно. После какого-то по счету очередного приедут санитары.
Предположим, мне как-то удастся убедить власти дать возможность доказать, что мои утверждения – это не бред. Например, притащить им голубя размером с курицу, в двадцать первом веке таких уже нет. Тогда в самом лучшем случае меня попросят снять кольцо. Услышав, что оно не снимается, предложат лечь на операцию. Если откажусь, то операция пройдет без моего согласия, только и всего.
А потом возможны только два варианта.
Или кольцо, снятое вместе с пальцем и освобожденное от его останков, будет нормально работать на другом носителе. Тогда я мирно умру от послеоперационного осложнения, потому как на фига им живой свидетель в таком наиважнейшем деле? Да к тому же враждебно по отношению к ним настроенный.