с левым премьер-министром Лионелем Жоспеном. Путин уже привык к европейскому обстрелу Чечни. Вначале, по его признанию, Россия отвечала на критику "грустным взглядом на своих партнеров или мычала что-то бессвязное, как будто у нее коровье бешенство". Теперь он воспринимает их спокойно. Гораздо сложнее ему было понять отношения между Шираком и Жоспеном. Юбер Ведрин, министр иностранных дел Франции, вспоминал, как во время визита в Париж Путин спросил его, за кем остается последнее слово: за президентом, который определяет внешнюю политику, или за премьер-министром, который возглавляет правительство? Единственное, что интересовало Путина, сказал Ведрин, это где находится власть - сложный вопрос, на который не всегда есть простой ответ.
Через 18 месяцев, в июне 2002 г., после переизбрания Ширака, его партия вернула себе контроль над парламентом, и разделение власти закончилось. К тому времени отношения Франции с Россией находились на другом уровне. Ширак, Шредер и Путин выступили против вторжения в Ирак и начали проводить трехсторонние встречи на высшем уровне для согласования своих позиций. Блэр, вставший на сторону Буша, был исключен.
Этот "раскол", как британские чиновники называли европейский раскол по Ираку, имел затяжные последствия. После конфликта было "трудно собрать все воедино", - вспоминал советник Блэра по внешней политике Найджел Шейнвальд. Спустя годы это станет одной из трещин в фасаде европейского единства, кульминацией которого станет Brexit.
Путин затаил обиду на Блэра, который, по его мнению, как и Буш, лгал ему о подготовке к вторжению в Ирак. По большей части он скрывал это, но иногда проблески раздражения прорывались наружу. Одним из таких случаев была его насмешка над Блэром по поводу несуществующего оружия массового поражения Саддама. Другой случай произошел, когда летом 2003 г. он посетил Великобританию с государственным визитом и ворчал по поводу помпезности и церемоний и необходимости носить фраки - "Не могу сказать, что мне это нравится, это очень неудобно", - сказал он. Это была намеренная грубость - косвенный укол в сторону угасающего величия страны, которая, по его мнению, начала раздражать его даже больше, чем ее американские кузены, - и это заметно контрастировало с его первым визитом тремя годами ранее, когда он встретился с королевой за чаем в Виндзорском замке и был приятно удивлен ее интересом к России.
К этому времени в дело вмешались другие проблемы. Борис Березовский и министр иностранных дел Чечни Ахмед Закаев обратились в Великобританию с просьбой о предоставлении политического убежища. В сентябре Министерство внутренних дел удовлетворило просьбу Березовского. Прошение Закаева было удовлетворено двумя месяцами позже. Россия добивалась их экстрадиции - Березовского для привлечения к суду за растрату и мошенничество, за что он впоследствии был заочно приговорен к двум срокам лишения свободы, а Закаева - за предполагаемые террористические преступления. В случае с Березовским процедура экстрадиции была прекращена в связи с предоставлением ему статуса беженца. В случае с Закаевым судья постановил, что обвинения были политически мотивированными, а также, что существует риск применения к нему пыток в случае возвращения в Москву.
Британия настаивала на том, что правительство не имеет контроля над судами. Тони Брентон, прибывший в Москву в качестве британского посла год спустя, обнаружил, что при любом разговоре с российскими чиновниками первым делом они поднимали вопрос об экстрадиции двух мужчин. «Я говорил им, - говорит Брентон, - я не могу этого сделать. Тони Блэр не может этого сделать. Вы должны убедить британского судью отправить их обратно».
Это было экономно по отношению к правде.
Причина, по которой они не могли быть выданы, заключалась в том, что британское правительство через Министерство внутренних дел предоставило им убежище. Блэр мог бы заявить, что у него не было выбора, поскольку в случае возвращения в Россию оба человека рисковали подвергнуться преследованию за свои политические взгляды, но это более сложный аргумент, чем просто сказать, что ответственность за это лежит на судах.
Путин на это не купился. С точки зрения Москвы, Закаев был представителем чеченского джихадистского движения, члены которого совершали террористические акты, а Березовский, даже если он сделал не больше, чем другие российские олигархи, использовал сомнительные, если не преступные методы для создания своей бизнес-империи. Предоставив им убежище - в случае с Закаевым вскоре после бойни в Беслане, - британское правительство дало понять, что не доверяет российскому правосудию в том, что оно поступит с ними справедливо. В этом плане британцы были правы. То, что в советское время называлось "телефонным правосудием", стало частью репертуара Путина, как и его советских предшественников. Теперь у него появилось новое название - "басманное правосудие", по имени суда Басманного района Москвы, расположенного к северо-востоку от Лубянки, в который Кремль передавал политически важные дела. Но работало оно точно так же. Судьи выносили заранее определенные властями приговоры.
Разочарование Путина в Блэре было взаимным. В британском правительстве, по словам Шейнвальда, «росло осознание степени угнетения в России, характера и методов Путина. [Блэр почувствовал, что его подвел появившийся Путин, более откровенно жестокий и автократичный, чем тот, на которого он рассчитывал».
В последующие несколько лет эта точка зрения получила широкое распространение в Европе. Герхард Шредер, утверждавший, что неправильно "предъявлять к России чрезмерные требования в отношении темпов внутренних политических реформ", был заменен Ангелой Меркель, выросшей в Восточной Германии и питавшей гораздо меньше иллюзий в отношении России. В Италии энергичного Сильвио Берлускони, с которым у Путина сложились теплые отношения и который отправлял своих дочерей отдыхать с детьми премьер-министра на семейную виллу на Сардинии, сменил церемонно настроенный Романо Проди. Во Франции на смену Жаку Шираку пришел Николя Саркози, импульсивный правый, который был неизвестен в Москве.
Несмотря на произошедшие изменения, отношения России с Европейским союзом продолжали развиваться. Были созданы области сотрудничества, известные как "общие пространства", охватывающие экономические отношения, безопасность и правовые вопросы, внешнюю безопасность, науку, образование и культуру, возобновились разговоры - правда, только разговоры - о смягчении визовых требований. Однако политический климат в Европе был заметно прохладнее, чем в первые годы пребывания Путина у власти.
Для Москвы Британия стала ориентиром, местом, где можно было прощупать намерения и реакцию Америки на российские инициативы, не ставя под угрозу основные отношения с Соединенными Штатами.
Холодок, наступивший после вторжения в Ирак, ощущался повсеместно. Когда в 2004 г. Ричард Дирлав посетил Москву для переговоров с Патрушевым, своим коллегой по ФСБ, он обнаружил, что «ставни опускаются». Контакты Блэра с Путиным стали реже. Шейнвальд говорил о "медленном сгорании". Российские комментаторы писали, что отношения ухудшаются.
Посол Брентон попытался придать этому хорошее