Она переводила взгляд с его лица на порез, и с каждой секундой паника все больше охватывала ее. Она не желала его слушать. Она презирала его. Она закрыла глаза и представила его у погребального костра пустынников, потом в тени Башни с жучками на лице. Но сколько ужасных видений она ни громоздила между ними, слова его все равно пробивались к ней. Она давным-давно прекратила попытки разрешить загадку самой себя, но вот он произнес слова, которых она не могла не услышать.
— Кто ты? — спросила она.
— Давай лучше выясним: кто ты?
— У нас нет ничего общего, — сказала она. — Ни на вот столько! Во мне течет кровь. В тебе — нет. Я человек. Ты — нет.
— Но твоя ли это кровь? — возразил он. — Ты никогда об этом не задумывалась?
— Она течет в моих жилах. Конечно она моя.
— Так кто же ты тогда?
Вопрос был задан вполне невинным тоном, но она ни на секунду не сомневалась в его коварной цели. Дауд откуда-то узнал, что она быстро забывает свое прошлое, и подталкивает ее к признанию этого.
— Я знаю, кем я не являюсь, — сказала она, выигрывая время на то, чтобы придумать ответ. — Я не кусок стекла, который не знает, кто он. Я не хрупкая. И я не…
Что он еще говорил помимо того, что она красивая и хрупкая? Он наклонился, подбирая осколки, и что-то говорил о ней. Но вот что?
— Ты — не кто? — сказал он, наблюдая, как она борется со своим нежеланием вспомнить.
Она мысленно представила себе, как он пересекает кухню. «Посмотри, что ты наделала», — сказал он. А потом нагнулся и начал подбирать осколки. И произнес слова. Она начинала припоминать. «Этот стакан принадлежал семье в течение нескольких поколений, — сказал он. — Бедняжки, наверное, сейчас в гробу переворачиваются».
— Нет, — сказала она вслух, замотав головой, чтобы не застрять на этой фразе. Но движение вызвало другие воспоминания: ее путешествие в поместье вместе с Чарли, когда ее охватило странное чувство, что она принадлежит этому дому, а голос из прошлого назвал ее ласковым именем; ее встреча с Оскаром, появившимся на пороге Убежища, когда она в тот же миг, не задавая никаких вопросов, ощутила себя его собственностью; портрет над постелью Оскара, который смотрел вниз с таким властным видом, что Оскар выключил свет, прежде чем они занялись любовью.
Мысли эти нахлынули на нее, и она трясла головой все сильнее и сильнее, словно одержимая припадком. Слезы брызнули из ее глаз. Не в силах позвать на помощь, она умоляюще вытянула руки. Ее мечущийся взгляд упал на Дауда, который стоял у стола, рукой прикрывая порезанное запястье и бесстрастно наблюдая за ней. Она отвернулась от него, испугавшись, что может упасть и подавиться собственным языком или раскроить себе череп, а он и не подумает прийти на помощь. Она хотела позвать Оскара, но смогла издать лишь жалкий булькающий звук. Она шагнула вперед и увидела его, идущего по коридору к ней навстречу. Она стала падать, вытянув руки вперед, и ощутила прикосновение его рук, пытавшихся удержать ее. Но ему это не удалось.
2
Когда она очнулась, он был рядом. Лежала она не на узкой кровати, на которой провела несколько последних ночей, а на широкой кровати с пологом в спальне Оскара, на постели, о которой она уже привыкла думать как об их совместном ложе. Но, разумеется, это было не так. Ее подлинным владельцем был человек, чей написанный маслом портрет вернулся к ней во время припадка, — Безумный Лорд Годольфин, висящий над ее подушками и в своей более поздней версии сидящий рядом с ней, гладящий ее руку и говорящий, как он ее любит. Придя в сознание и ощутив его прикосновение, она немедленно убрала руку.
— Я не… твоя собачка, — с трудом выговорила она. — Ты не можешь… просто побить меня… когда тебе этого захочется.
Вид у него был испуганный.
— Я прошу у тебя прощения, — сказал он серьезным тоном. — Мне нет никаких оправданий. Я позволил делам Общества взять верх над моей любовью к тебе. Это непростительно. Ну и, конечно, Дауд который постоянно нашептывал мне на ухо… Он был очень жесток с тобой?
— Только ты один был жесток.
— Это было не намеренно. Пожалуйста, поверь хоть этому.
— Ты постоянно лгал мне, — сказала она, с трудом приподнимаясь на постели, чтобы сесть. — Ты знаешь обо мне то, чего я сама о себе не знаю. Почему ты не рассказал мне ничего? Я уже не ребенок.
— У тебя только что был припадок, — сказал Оскар. — А раньше они бывали?
— Нет.
— Видишь, некоторые вещи лучше не трогать.
— У меня был припадок, но я осталась в живых. И готова услышать тайну, какова бы она ни была. — Она подняла глаза на Джошуа. — Это как-то связано с ним? Он обладает над тобой какой-то властью?
— Не надо мной…
— Ты лжец! Лжец! — воскликнула она, сбрасывая с себя простыни и становясь на колени, чтобы быть лицом к лицу с обманщиком. — Почему ты говоришь мне, что любишь меня, и в следующий миг начинаешь лгать? Почему ты не доверяешь мне?
— Я и так уже сказал тебе больше, чем кому-либо. Но когда я узнал, что ты плетешь заговор против Общества…
— Я совершила нечто большее, чем заговор, — сказала она, думая о своем путешествии в подвал Башни.
И вновь она чуть не сказала ему о том, что ей довелось увидеть, но совет Клары помог ей удержаться. «Ты не можешь спасти Целестину и сохранить свои отношения с ним, — сказала она, — ты подкапываешься под фундамент его рода и веры». И это было правдой. Теперь она понимала это яснее, чем когда бы то ни было. И если она расскажет ему все, что знает, то (как бы ни было приятно облегчить душу) сможет ли она быть уверенной в том, что он, следуя своему фамильному долгу, не использует эту информацию против нее? Чего тогда будут стоить смерть Клары и страдания Целестины? Теперь она была их единственным представителем в мире живых, и у нее не было права ставить на кон их жертвы.
— Что ты сделала? — сказал Оскар. — Кроме заговора. Скажи, что?
— Ты не был честен со мной, — сказала она, — Так почему же я должна тебе что-то говорить?
— Потому что я все еще могу взять тебя с собой в Изорддеррекс.
— Уже и взятки пошли в ход?
— А разве тебе туда уже не хочется?
— Еще больше мне хочется узнать правду о себе.
Лицо его слегка омрачилось.
— Ох… — вздохнул он. — Я лгал уже так долго, что не уверен, смогу ли отличить правду от лжи, даже если она будет у меня под носом… Вот разве что…
— Что?
— То, что мы чувствовали друг к другу… — пробормотал он. — Во всяком случае, то, что я чувствовал к тебе… это было правдой, так ведь?
— Не очень-то большой, — сказала Юдит. — Ты запер меня. Ты отдал меня на растерзание Дауду…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});