Читать интересную книгу Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

туда же пихай и бумажный пыж (оболочку от гильзы),

убери шомпол, чтобы он тебе не мешал,

избери для себя врага, самого лютого,

начинай в него целиться,

а теперь стреляй, черт тебя побери!

Конечно, при таких сложностях стрелять в бою приходилось мало, и потому особенно ценился штыковой удар…

Служили тогда солдаты по 25 лет кряду, так что под конец службы забывалась родня. Зато казарма становилась для них родной горницей, однополчане заменяли отцов, сватьев, братьев и кумовей. Почему, вы думаете, в России так много было домов для инвалидов и богаделен? Да потому, что многие солдаты, отбарабанив срок, уже не возвращались в деревни, где о них давно позабыли, а пристраивались в банщики или дворники, но большинство оседали в солдатских приютах, даже в старости не разлучаясь с казарменным обществом.

Странно? А я не вижу в этом ничего странного…

Леонтий Коренной служил в гарнизоне Кронштадта.

И тоже не верил, что его станут дожидаться в деревне, поглядывая из-под руки на дорогу. Потому не стал охать да ахать, слезы горючие проливая, а женился на молодухе Прасковье, что по батюшке звалась Егоровной. Правда, свадьбу сыграл не сразу, а когда перевалило ему за сорок и пошло на пятый десяток. Другим же солдатам, которые помоложе, хоть они тут извойся, жен заводить не дозволялось – еще не заслужили.

Ладно. Дело прошлое. Стал наш Леонтий Коренной жить по-людски, и когда холостяки разбредались по трактирам, Леонтий бодрым шагом, салютуя прохожим офицерам, шагал прямо к Парашке, никуда теперь не сворачивая. А уж она его не обижала: тут тебе и щи домашние, и кот на лежанке песни поет, мурлыча о кошках, и огурчик соленый приготовлен – на закуску.

– А как же иначе? – рассуждал Коренной. – На то самое человеки разные бабами и обзаводятся… Тебе же, Егоровна, прямо скажу, и цены нет в базарный день. Ублажила!

– Да и ты, Левонтий, не в дровах найденный, – говорила в ответ ему женушка. – Я как-никак тоже глядела, чтобы не обмишуриться. Мне шатучих не надобно. Мне подавай солидного, чтобы с бакенбардами. Вот и сподобилась, слава те Господи…

Но вот грянул 1807 год, год беспримерной битвы у Прейсиш-Эйлау, который у нас забывают по той причине, что привыкли поминать сразу 1812 год. Однако, читатель, еще Аустерлиц аукнулся в Питере нехваткой солдат, и тогда заслуженных ветеранов, что были поздоровее, стали переводить в гренадерские роты. А такому молодцу, каков Коренной, сам Бог велел служить в гренадерах. Ростом вышел горазд исправен, никаких хвороб не имел, вот и перевели его в лейб-гвардии Финляндский полк.

Этот полк, раньше и позже, был славен талантами офицеров: в музыке – композитор Титов, знаменитый “дедушка русского романса”, в литературе – два писателя, Марин и Дружинин, а в живописи – ну кто же не знает Федотова? Строгостей в полку было много, но мордобоем офицеры не грешили, отношения у них с солдатами были согласные. А таких старослуживых, как Коренной, набралось в полку человек пять – все с женами, и жены солдатские не мотались по углам с узлами, а законно селились подле казарм, и даже не без корысти – офицерам бельишко стирали, иные на огородах копались, коз разводили…

Коренного в полку называли уважительно “дядей”.

– Дядя Леонтий, – просили его молодые солдаты, – ты нам расскажи сказку какую ни на есть, чтобы мы не скучали.

– Вам бы, дуракам, только сказки слушать да горло драть, ан нет того, чтобы поразмыслить о чем-либо возвышенном…

А за “возвышенным” далеко ходить было не надо!

Уже в 1811 году пошли тихие шепоты: мол, зловредный Бонапартий вроде притих, а на самом-то деле он в Париже клыки свои вострит, мошну поднакопил да собирает войско несметное, чтобы Россию тревожить. Это не выдумка! Именно за год до нашествия Россия уже была встревожена подобными слухами. И большой войны русские люди ожидали – уже тогда. Наполеон, как известно, напал только летом, а весною русская армия выдвигалась на пограничные рубежи, дабы отразить нападение.

– Ну, Параня, – сообщил Коренной супруге, – кажись, дело к тому идет, что ты у меня, как барыня, паспорт получишь…

А тогда был такой порядок: солдатские жены жили при мужьях и никто у них паспорта не спрашивал. Но, коли объявлялся поход, женам на все время мужней отлучки выдавались паспорта от полковой канцелярии. Получила его и Прасковья Егоровна, а люди грамотные прочитали ей вслух, чтобы впредь баба знала – кто она такая и каково она выглядит:

“Объявительница сего, Лейб-Гвардии Финляндского полка Гренадера Леонтия Кореннова жена, Параскева Егорова, уволенная с согласия мужа ея для прокормления себя работою в С.-Петербурге, приметами она: росту средняго, лицом бела, волоса и брови темнорусые, глаза серые, от роду ей 24 года, в уверение чего и дан сей (паспорт) с приложением полковой печати. С.-Петербург, 1 Марта 1812 г.”.

– Теперь не убежишь, – смеялся муж, – сразу пымают. Я бы ишо писарю подсказал, чтобы родинку на брюхе твоем отметил.

– И не стыдно тебе, охальник? Уже и родинку разглядел, да где? Стыдно сказать… тьфу!

И пошел полк в поход, а с полком пошел и Коренной.

От Бородина всего лишь 108 верст до Москвы, и в канун решающей битвы русская армия прониклась торжественно-молитвенным настроением. Французы, избалованные победами, ждали сражения, словно праздника, шумно веселясь на своих бивуаках, а русские в суровом молчании готовились к битве – как к искупительной жертве во славу Отечества, столь им любезного.

Известно, что сказал Наполеон, объезжая войска, своей гвардии: “Русские рассчитывают на Бога, а я надеюсь на вас…”

Вечером в канун битвы русские воины, как водится, получали водку, но большинство пить отказалось:

– Не такой завтрева день, чтобы его похмельем поганить… На святое дело идем, так на што нам водка?

На восходе солнца войска уже стояли в боевых порядках, Финляндский полк занял позицию у деревни Семеновской, и в шесть утра началась канонада. Русские обнимались, целуясь:

– С Богом, братцы… кажись, началось!

Тактическая схема Бородинской битвы чрезвычайно сложна, и не мне описывать ее в подробностях. Скажу лишь, что огонь французской артиллерии был настолько убийственным, что даже атаки тяжелых кирасир Наполеона финляндцам казались отдыхом; в такие моменты рев пушек умолкал, а гренадеры, стоя в нерушимом каре, расстреливали летящих на них кирасир, закованных в сверкающие панцири. Семеновский лес, из которого выбивали они французов штыками, стал главным ристалищем, на котором прославили себя финляндские гренадеры. В этой битве все были равны: офицеры сражались как рядовые, а когда офицеров не оставалось, солдаты сами увлекали войска в атаки, действуя как офицеры. Но что более всего поразило в тот день Наполеона, так это именно то, что, потеряв треть своих войск, русские, словно они находились на учебном плацу, тут же смыкали поредевшие ряды, и – как пишут историки – именно в день Бородина “французская армия разбилась об русскую”.

“Дядя” Леонтий Коренной в этот день натрудился, работая штыком и прикладом, и, кажется, оправдал высокое звание гренадера – “храбрейшего в пехоте”.

Под конец дня он даже ног под собою не чуял:

– Устал… Кажись, братцы, отмахались как надо. Отродясь не знал, что такая деревня Семеновская на Руси имеется, да и лес Семеновский еще долго мне будет сниться… Устал!

Наградою ему в этот день был Георгий 4-й степени под номером 16970, – даром тогда “Георгиев” не давали!

Александру Карловичу Жерве, его батальонному командиру, в ту пору исполнилось 28 лет, он, как и солдаты, тоже называл Коренного “дядей”. Зазорного в этом ничего не было, но невольно вспоминается мне лермонтовское: “Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана…”

Однажды на бивуаке, когда Наполеон уже спасался из Москвы, Леонтий Коренной слышал у костра разговор офицеров:

– Бонапартию обмануть нашего брата не удастся – какой дорогой пришел, той же дорогой пусть и убирается ко всем псам…

По этой же дороге его настигали наши войска. В лесу, на покинутом французами бивуаке, Леонтий Коренной впервые в жизни попробовал кофе – из кофейника, что остался кипеть на затухающем костре. Но однажды, когда французов уже донимал голод, он видел и котел, в котором французы варили лошадиную кровь. Наполеона уже никто не боялся, а вскоре прослышали, что он бежал в Париж, постыдно бросив свою армию. Теперь молились французы, а русские веселились. Впереди – перед армией – лежала загадочно-притихшая под гнетом оккупации Европа.

– Ну что, братцы? – говорил своим солдатам Жерве. – Говорят, что Европу спасать надобно. Пошли. Выручим голо­дранцев…

Коренной видел “голодранцев” только в Польше, а как вступили в немецкие земли, тут немало пришлось дивиться, и на форштадтах городов высились приветственные арки с надписями: “РУССКИМ – ОТ НЕМЦЕВ”. Вовсю гремели колокола старинных церквей, местные поэты слагали в честь русской армии возвышенные оды, между солдатских костров похаживали с подносами чистенькие, даже расфранченные немки, торгуя булками, пивом и сосисками.