Научить презирать мещанскую мудрость.
Научить, что любить и плакать от любви не стыдно.
Научить, что скептицизм и цинизм в жизни стоят дешево, что это много легче и скучнее, нежели удивляться и радоваться жизни.
Научить доверять движениям души своего ближнего.
Научить, что лучше двадцать раз ошибиться в человеке, чем относиться с подозрением к каждому.
Научить, что дело не в том, как на тебя влияют другие, а в том, как ты влияешь на других.
И научить их, что один человек ни черта не стоит.
Юра вздохнул и сказал:
— Давайте, Ваня, в шахматы сыграем.
— Давай,— сказал Жилин.
11. ДИОНА.
НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ
Директора обсерватории на Дионе Юрковский знал давно, еще когда тот был аспирантом в Институте планетологии. Владислав Кимович Шершень слушал тогда у Юрковского спецкурс «Планеты–гиганты». Юрковский его помнил и любил за дерзость ума и исключительную целенаправленность.
Шершень вышел встречать старого наставника прямо в кессон.
— Не ожидал, не ожидал,— говорил он, ведя Владимира Сергеевича под локоток к своему кабинету.
Шершень был уже не тот. Не было больше стройного черноволосого парня, всегда загорелого и немного сумрачного. Шершень стал бледен, он облысел, располнел и все время улыбался.
— Вот не ожидал! — повторял он с удовольствием.— Как же это вы к нам надумали, Владимир Сергеевич? И никто нам не сообщил…
В кабинете он усадил Юрковского за свой стол, сдвинув в сторону пружинный пресс с кипой фотокорректуры, а сам сел на табурет напротив. Юрковский озирался, благожелательно кивал. Кабинет был невелик и гол. Настоящее рабочее место ученого на межпланетной станции. И сам Владислав был под стать этому месту. На нем был поношенный, но выглаженный комбинезон с подвернутыми рукавами, полное лицо было тщательно выбрито, а жиденькая полуседая прядь на макушке аккуратно причесана.
— А вы постарели, Владислав,— сказал Юрковский с сожалением.— И… э–э… фигура не та. Ведь вы спортсменом были, Владислав.
— Шесть лет здесь, почти безвыездно, Вляцимир Сергеевич,— сказал Шершень.— Тяжесть здесь в пятьдесят раз меньше, чем на Планете, эспандерами изнурять себя, как наша молодежь делает, не могу за недостатком времени, да и сердце пошаливает, вот и толстею. Да к чему мне стройность, Владимир Сергеевич? Жене все равно, какой я, а девушек ради худеть — темперамент не тот, да и положение не позволяет…
Они посмеялись.
— А вы, Владимир Сергеевич, изменились мало.
— Да,— сказал Юрковский.— Волос поменьше, ума побольше.
— Что нового в институте? — спросил Шершень.— Как дела у Габдула Кадыровича?
— Габдул застрял,— сказал Юрковский.— Очень ждет ваших результатов, Владислав. По сути, вся планетология Сатурна держится на вас. Избаловали вы их, Владислав… э–э… Избаловали.
— Что ж,— сказал Шершень,— за нами дело не станет. В следующем году начнем глубинные запуски… Вы вот только людей бы мне подбросили, Владимир Сергеевич, специалистов. Опытных, крепких специалистов…
— Специалисты,— сказал, усмехаясь, Юрковский.— Специалисты всем нужны. Только это, между прочим, ваше дело, Владислав,— готовить специалистов. Вы, вы должны их институту давать, а не институт вам. А я слыхал, что от вас Мюллер на Тефию ушел. Даже то, что мы вам дали, вы упускаете.
Шершень покачал головой.
— Дорогой Владимир Сергеевич,— сказал он,— мне работать нужно, а не специалистов готовить. Подумаешь, Мюллер. Ну, хороший атмосферник, два десятка неплохих работ. Так ведь Дионе программу надо выполнять, а не гоняться за хитрыми разумом Мюллерами. И таких, как Мюллер, пусть институт держит у себя. Никто на них не польстится. А нам здесь нужны молодые дисциплинированные ребята… Кто там сейчас в координационном отделе? Все еще Баркан?
— Да,— сказал Юрковский.
— Оно и видно.
— Ну, ну, Владислав, Баркан хороший работник. Но сейчас открыты пять новых обсерваторий в Пространстве. И всем нужны люди.
— Ну так, товарищи! — сказал Шершень.— Надо же планировать по–человечески! Обсерваторий стало больше, а специалистов не прибавилось? Нельзя же так!
— Ладно,— весело сказал Юрковский,— ваше… э–э… неудовольствие, Владислав, я непременно передам Баркану. И вообще, Владислав, готовьте ваши жалобы и претензии. Насчет людей, насчет оборудования. Пользуйтесь случаем, ибо в настоящее время я облечен властью разрешать и вязать, высшей властью, Владислав.
Шершень удивленно поднял брови.
— Да, Владислав, вы разговариваете с генеральным инспектором МУКСа.
Шершень вздернул голову.
— Ах… вот как? — медленно сказал он.— Вот не ожидал! — Он вдруг опять заулыбался.— А я, дурень, ломаю голову: как случилось, что глава мировой планетологии так внезапно, без предупреждения… Интересно, по каким же это наветам удостоилась наша маленькая Диона генерального посещения?
Они еще раз посмеялись.
— Послушайте… э–э… Владислав,— сказал Юрковский.— Мы довольны работой обсерватории, вы это знаете. Я очень доволен вами, Владислав. Отчетливо… э–э… работаете. И я вовсе не собирался беспокоить вас в моем, так сказать… э–э… официальном качестве. Но вот все тот же вопрос о людях. Понимаете, Владислав, некоторое — я бы сказал законное — недоумение вызывает тот факт, что у вас… э–э… Вот за последний год у вас здесь закончено двадцать работ. Хорошие работы. Некоторые просто превосходные. Например… э–э… эта, об определении глубины экзосферных слоев по конфигурации тени колец. Да. Хорошие работы. Но среди них нет ни одной самостоятельной. Шершень и Аверин. Шершень и Свирский. Шершень и Шатрова… Возникает вопрос: а где просто Аверин и Шатрова? Где просто Свирский? То есть создается впечатление, что вы ведете свою молодежь на помочах. Конечно, более всего важен результат, победителя не судят… э–э… но при всей вашей загруженности вы не имеете права упускать из виду подготовку специалистов. Им ведь рано или поздно придется работать самостоятельно. И, в свою очередь, людей учить. Как же это у вас получается?
— Вопрос законный, Владимир Сергеевич,— сказал Шершень после некоторого молчания.— Но как на него ответить — не представляю. И выглядит это подозрительно. Я бы сказал, мерзко. Я уж тут несколько раз пытался отказываться от соавторства — знаете, просто чтобы спасти лицо. И представьте себе, ребята не разрешают. И я их понимаю! Вот Толя Кравец.— Он похлопал ладонью по фотокорректуре.— Великолепный наблюдатель. Мастер прецизионных измерений. Инженер чудесный. Но…— он развел руками,— недостаточно опыта у него, что ли… Огромный, интереснейший наблюдательный материал — и практически полная неспособность провести квалифицированный анализ результатов. Вы понимаете, Владимир Сергеевич, я же ученый, мне до боли жалко этот пропадающий материал, а опубликовывать это в сыром виде, чтобы выводы делал Габдул Кадырович, тоже, знаете ли, с какой стати. Не выдерживает ретивое, сажусь, начинаю интерпретировать сам. Ну… у мальчика же самолюбие… Так и появляется — Шершень и Кравец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});