он совершал насилие над ней -- как физическое, так и духовное.
Поцелуями и побоями он заставлял ее приобщаться к новой морали,
суть которой: все дозволено".
Магда Шнайдер
Своим вторым и самым важным знакомством с Романом я была обязана Элеоноре Авраамовне. Нет, она не знала ни его, ни его родителей, но старуха имела доступ к квинтэссенции богатой интеллигенции, к которой, у меня не возникало и тени сомнения, принадлежал мой будущий муж. Я всегда говорила, что в нем чувствуется порода.
Этот доступ я получила не сразу, только лишь когда пошли реальные плоды моих трудов. Старуха меня муштровала, гоняла и всячески натаскивала, учила правильно говорить, не только в смысле голоса, а в смысле связности и логичности речи.
- Ты должна уметь поддержать любую беседу и уметь направить ее в нужное именно тебе русло, - напутствовала она. - В наше время умение говорить ценится даже сильнее умения делать.
Кроме всего прочего Элеонора Авраамовна брала меня на балеты, оперы и спектакли. Я в своей жизни ни разу не была в театре, даже в тюзе, поэтому первый мой поход оказался весьма...шокирующим. Меня поражало все - массивные колоны цвета слоновой кости, мраморная лестница, сводчатые потолки, ковры, люди...В общем, все! В самый первый раз мне жутко досталось от старухи.
- Закрой рот, - зашипела она и дернула меня за руку, так что от неожиданности я прикусила язык. - Кошмар какой! Чтобы я еще хоть раз с тобой куда-то выбралась?
- Я просто смотрю.
- Ты пялишься. Невежество!
- Ну знаете! Мне еще ни разу не доводилось здесь бывать, - огрызнулась в ответ и опустила глаза в пол, поймав на себе брезгливый взгляд мужчины средних лет. - Простите, что мешаю вашему общению с прекрасным!
- Не дерзи! Чему я всегда тебя учила? Держи лицо!
Бабулька брала меня не мытьем, так катаньем. Я не воспринимала оперу, засыпала на балетах и откровенно скучала на спектаклях. Но цербер таскал меня по таким мероприятиям до тех самых пор, пока я хотя бы не научилась делать заинтересованное лицо и не спать. Это было первым шагом. Хорошо еще, что мне приходилось платить только за такси для старухи, которая утверждала, что все это исключительно для меня, а если бы не я, то сидела бы она спокойно дома. Билеты Элеонора Авраамовна бесплатно доставала через свою знакомую. И это прекрасно, потому что если бы я еще и за эту муть деньги платила, то точно возненавидела бы высокое искусство.
В общем, я всячески облагораживалась и образовывалась. И на третьем курсе уже была одной из лучших, одной из самых одаренных и начитанных. Я. Которая научилась читать и писать в четырнадцать лет. Впору было собой гордиться.
Она начала знакомить меня со своими гостями.
- Это твоя внучка, Элечка? - проворковала одна дородная дама в безразмерном балахоне.
Элеонора Авраамовна передернулась.
- Воспитанница, спасибо господи.
- Очень приятно, - тепло улыбнулась я и пожала пухлую большую руку. - Александра.
- Милая девочка, - краем уха уловила я разговор старухи и ее гостьи. - Головастая.
- Еще бы, - кивнула Элеонора Авраамовна. - Я старалась.
Гренадерша, затрепетав черными складками балахона, словно крыльями, рассмеялась грудным смехом, обняла старушку и вышла.
Но все эти люди были старым поколением, отжившим, хотя и имевшем определенный вес. Но главное - они сделали фамилию своим детям и внукам, которые активно этим даром пользовались. И вот как раз это новое поколение, перенявшее что-то от старого, и было мне интересно. Элеонора Авраамовна это прекрасно понимала, поэтому познакомила с одним престарелым скульптором, чья внучка должна была вернуться в Россию после продолжительной учебы в Европе, куда ее отправили вечно занятые родители.
Вот как раз через эту милую барышню я и познакомилась с Романом.
Алиса была очень образованной и абсолютно не русской. Дело не в национальности и гражданстве, с этим как раз все было в порядке, дело именно в менталитете и даже мировосприятии. Хотя ничего странного, собственно, ведь девушка прожила большую часть жизни заграницей и видела лишь хорошее, чему активно способствовали деньги родителей. Но она мне не нравилась. Впоследствии мне часто предстояло общаться с выходцами из творческих и богатых семей, более того, с этими людьми меня связывали разного рода отношения, начиная с деловых и заканчивая приятельскими. Но лишь единицы вызывали что-то похожее на уважение.
Они слишком любили говорить, причем не просто говорить о том, что сделают или сделали бы, а тупо трепаться ни о чем. И обо всем сразу. Они хвалили и ругали кино, обсуждали перфоманс, а также различные важные и элитарные мероприятия. Поносили правительство, власть, хаяли богатых за нищету, а нищих за невежество. Они искали смысл в жизни, пытались понять, есть ли бог, но ничего не делали для того, чтобы что-то изменить вокруг себя. Даже я при собственной эгоистичности меняла мир, просто потому, что что-то делала, а они - нет. Они могли есть дорогую еду и пить дорогие напитки, одеваясь при этом как заматеревшие бомжи, но могло быть и строго наоборот - жрали что попало и напяливали лучшие тряпки. Они все поголовно являлись носителями и проповедниками толерантности. Если ты толерантен - молодец, если нет - недалекий дурак и подлежишь анафеме.
С тех самых пор я начала ненавидеть слово толерантность. Лучше бы честно признавались в том, что равнодушны ко всему, кроме себя.
Тем не менее именно благодаря Алисе и ее друзьям я столкнулась с Ромой. У девушки должен был состояться юбилей - двадцать пять лет, и она меня пригласила.
- Много народу-то будет? - поинтересовалась я у Алисы.
Она утвердительно кивнула.
- Много. Но ты и так почти всех знаешь. Придешь? Мы за город поедем.
- Приду, конечно.
Спрашивает.
Готовилась я знатно, как будто чувствовала, что что-то будет. Продумывала свой гардероб на те два дня, что должна была провести за городом, перебирала приличную кипу вещей, набравшуюся у меня за несколько лет. Элеонора Авраамовна, конечно, все заметила и ехидно спросила:
- Съезжаешь?
- Не радуйтесь раньше времени, - в тон ей ответила я и отложила в сторону нужное платье. - Пока я все еще с вами.
- Жаль. Жаль, - она причмокнула сухими губами, уселась на мою постель и сложила руки на животе, с интересом осматривая нехитрую одежду. - Собралась куда?
- На день рождение.
- К кому?
- К Алисе.
- Рахильской? - нахмурила лоб старушка.
- К ней самой.
- Сколько ей?
- Двадцать пять.
- И до сих пор замужем не была?
- Не была вроде. Она, - я постаралась изобразить интонацию, с которой приятельница рассказывала о своей жизненной позиции: - эмансипированная женщина, которая не собирается класть на алтарь скучной семейной жизни свою молодость.
- Дура девка.
- И не говорите.
- Ты сама-то когда замуж выйдешь, бестолочь? Учу тебя, учу, а все равно на моей шее сидишь.
- Я в творческом поиске, - уклончиво отмахнулась я. - Ищу.
- А этот твой...танцор?
- Он не мой.
- Проворонила?
- Да нет. Звонит вон каждую неделю. Рассказывает о своей девушке.
- А ты?
- Пусть рассказывает. Все равно никуда не денется.
Элеонора Авраамовна неожиданно закивала и даже похвалила:
- Молодец. Никогда об этом не забывай.
Покосилась на нее с удивлением, но решила промолчать.
- Ладно.
- Чего купила-то?
До сих пор было денег жалко.
- Не спрашивайте.
- Рассказывай давай.
- Картину, - вытащила из-под кровати упакованный холст и аккуратно развернула, демонстрируя буйство красок старушке. - Настоящий абстракционизм, мать его за ногу...
- По губам дать?