Читать интересную книгу Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

Она отпила половину своего виски, и я заговорил про Паргеттера. Ее лицо исказилось от гнева, такого же, какой чувствовал я сам.

— Его никогда не бывало дома по вечерам, он вечно спасал жизнь какого-нибудь средненького жеребенка с коликами. Ну что за скотство! Он домой за полночь пришел, а убийца был уже в доме, наверное, тащил все, что попадало под руку. Понимаете, жена Яна с детьми гостила у матери. Полиция считает, убийца думал, что дом опустел на всю ночь. — Ее передернуло. — Он ударил Яна по затылку медной лампой, взял ее со стола в гостиной. Схватил, что попалось. Не обдумывая заранее. Так по-дурацки... — Она разволновалась, как, наверное, каждый, кто его знал. — Вот горе-то! Он ведь был по-настоящему хорошим человеком, хорошим врачом, все его любили. И вот из-за такой ерунды, да и то впустую... Полиция нашла кучу серебра и украшений, завернутых в одеяло. Оно валялось там же, в комнате. Они считают, что вор перепугался и бросил все, когда Ян вернулся домой... пересмотрели весь дом, и пропал только его чемоданчик с инструментами и кое-какие лекарства, которые он брал с собой в тот вечер... не из-за чего убивать... даже наркоману. Ничего там такого не было. — Она замолчала и перевела взгляд на свой почти опустевший стакан, и я предложил ей повторить.

— Нет, спасибо, пожалуй, одной достаточно. А то разнюниться тянет.

Понимаете, мне нравился Ян. Он был стоящим человеком. Удавила бы эту тварь, которая его убила!

— Думаю, Кальдер Джексон разделяет ваши чувства, — сказал я.

Она подняла взгляд. Ее лицо, отлично сохранившееся для пятидесяти лет, исполнилось неподдельного участия.

— Кальдеру будет страшно недоставать Яна. Не так много вокруг ветеринаров, которые не только пускают целителя на свой порог, но и обращаются с ним как с коллегой. У Яна не было профессиональной ревности. Это большая редкость. Очень хороший человек. От этого еще хуже.

Мы вновь вышли на промозглый ветер, и я в тот день проиграл пять фунтов, о чем Лорна Шиптон обязательно наябедничала бы дядюшке Фредди, если бы узнала.

Две недели спустя по приглашению Оливера Нолеса я еще раз посетил его хозяйство в Хартфордшире, и хотя снова было воскресенье и еще стояла зима, атмосфера в поместье разительно изменилась. Там, где раньше все погружено было в тихую зимнюю спячку, теперь пробудилась недремлющая суета и рвение; где рассеянно бродили по загонам матки с жеребятами, теперь неспешно разгуливали толпы кобыл с огромными животами.

Посев приближался к жатве. Жизнь поспела, вот-вот она появится на свет, а во тьму упадут новые семена. Я не был, строго говоря, сельским ребенком (десять акров лесистого холма в Суррее), и для меня рождение животных оставалось чудом и праздником; для Оливера Нолеса, по его словам, это служило постоянным источником беспокойства, прибылей и потерь.

— Полагаю, — откровенно сказал он, сопровождая меня в первый большой двор, — что к одной вещи я мысленно не подготовился: к значению жеребят, которые должны будут здесь родиться. Я имею в виду... — Он обвел рукой терпеливые головы, выглядывающие над рядами нижних дверок. — ...Этих кобыл предназначали для лучших жеребцов. У них легендарные родословные. Они — история. — Его благоговение было почти ощутимо. — Вы понимаете, я не сознавал, сколько тревог они мне принесут. Мы всегда старались делать для жеребят все, что могли, мы ведь обязаны, но если какой-нибудь умирал, это не было трагедией. А с этими... — Он виновато улыбнулся. — Мало, оказывается, просто приобрести Сэнд-Кастла. У нас должна быть очень прочная репутация, чтобы нам доверяли содержание элитных племенных кобыл.

Мы с ним прогуливались вдоль ряда денников, и он описывал мне в деталях происхождение каждой кобылы, к которой мы подходили, и жеребенка, которого она вынашивает, и даже на мой непросвещенный взгляд это звучало так, словно все победители Дерби и Оукса за прошедшую половину столетия имели отношение к грядущему поколению.

— У меня не было сложностей с продажей номинаций Сэнд-Кастла, — говорил хозяин. — Даже по сорок тысяч фунтов. Я мог выбирать в какой-то мере, какую кобылу принять. Так странно было отказываться от кобыл, которых я считал неподходящими!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Нет ли искушения, — ненавязчиво поинтересовался я, — продать больше сорока мест? Чтобы... э-э... принять сверх нормы взнос... не облагаемую налогом наличность... по-тихому?

Его это скорей позабавило, чем оскорбило.

— Не скажу, что такого не делают ни на одном из существующих заводов. Но я не буду делать этого с Сэнд-Кастлом, по крайней мере; в этом году. Он еще слишком молод. И еще не проверен, разумеется. Некоторые жеребцы даже и сорока кобыл не выдерживают... и осторожные заводчики имеют обыкновение заглядывать в генеалогическое древо, но в происхождении этого коня нет и намека на то, что он может оказаться бессильным и неплодовитым. Я бы не взялся за все это, если бы имел хоть какие-то сомнения.

Казалось, он больше старается подбодрить себя, чем меня; как будто размах и ответственность его обязательств только сейчас дошли до него, а дойдя, напугали. Я почувствовал легкую дрожь тревоги, но заглушил ее, успокаивая себя тем, что прошедший огонь и воду жеребец стоил продажной цены и его можно в случае чего продать вновь, не потеряв ничего. В этой мошне деньги банка хранились надежно.

Время было более раннее, чем в мой прошлый визит, — одиннадцать утра, и видно было, что прибавилось работников: они чистили денники и носили корм и воду.

— Я был вынужден дополнительно нанять людей, — сухо отчитался Оливер Нолес. — Временно, на сезон.

— Трудно вербовать рабочую силу? — спросил я.

— Да нет. Я каждую весну так делаю. Хороших оставляю на весь год, если они остаются, конечно: эти ребята приходят и уходят, когда им вздумается, — те, которые не женаты. Я придерживаю ядро, а прочих на осень и зиму посылаю красить заборы и тому подобное.

Мы не спеша прошли во второй двор, где увидели тыльную часть Найджела, который заглядывал в денник, перегнувшись через нижнюю дверцу.

— Помните Найджела? — сказал Оливер. — Моего управляющего конюшней?

Найджел, как я заметил, был надлежащим образом поощрен.

— А Джинни, — поинтересовался я, пока мы гуляли, — она сегодня дома?

— Да, она где-то тут. — Он оглянулся кругом, точно ожидая, что она материализуется при звуке своего имени, но этого не произошло. — Как там дела, Найджел? — окликнул хозяин. Кустистые брови Найджела вынырнули из денника и нацелились на нас.

— Флорадора уже ест, — сообщил он, указывая на поднадзорную леди; в голосе его слышалось облегчение. — А Паттакейк еще тужится. Я как раз туда возвращаюсь.

— Мы тоже пойдем, — сказал Оливер. — Если вам интересно, — добавил он, вопросительно обернувшись ко мне.

Я кивнул и пошел с ними по проходу в третий, меньший прямоугольный двор для жеребят.

И здесь, где когда-то было пусто, теперь решительно зашевелилась жизнь. Денник, к которому Найджел нас подвел, был больше обычного и выстелен толстым слоем соломы.

— Жеребята обычно рождаются ночью, — сказал Оливер, и Найджел кивком подтвердил. — Она начала около полуночи. Она просто лентяйка, да, девочка? — Он похлопал бурый крестец. — Всегда тянет. Каждый год та же история.

— Ее не к Сэнд-Кастлу прислали? — спросил я.

— Нет. Это одна из моих, — сказал Оливер. — Жеребенок от Летописца.

Мы покрутились рядом несколько минут, но с Паттакейк не происходило изменений. Найджел, нежно прощупывая опытными руками вздутость под ее ребрами, сказал, что она, видимо, справится через час и что он пока останется с ней. Оливер и я двинулись вперед, мимо пока еще запертого случного сарая и дальше, по тропе между двух небольших загонов ко двору жеребцов. Все, как и раньше, блистало дотошной опрятностью.

В одном из загонов высился четырехногий силуэт, смиренно опустивший голову.

— Длиннохвостый, — сказал Оливер. — Получает больше воздуха, чем травы, ясное дело. Земля еще не прогрелась, и новая трава не выросла.