Читать интересную книгу Падение царского режима. Том 1 - Павел Щёголев

На вопрос «об отношении Протопопова и Курлова к департаменту» – что я могу ответить? Ген. Курлов действовал очень недолго – я думаю, не более трех недель, – ему делали очередные доклады по текущим делам вице-директоры, в большинстве случаев не в моем присутствии, при чем вице-директоры сообщали обыкновенно мне в общих чертах суть своих докладов ген. Курлову и распоряжений последнего. Ничего принципиального или выдающегося припомнить я не могу, так как все касалось обыденных переписок. Лично я в присутствии ген. Курлова сделал один неполный доклад Протопопову (это было в середине октября) также по неважным делам. Затем более определенных докладов у меня у министра не было, и являлся я к Протопопову в подавляющем большинстве случаев по его вызову. Здесь позволю себе заметить, что газетные сведения о том, что ген. Курлов после освобождения его от исполнения обязанностей товарища министра все-таки присутствовал при моих докладах, совершенно не соответствуют действительности, так как, во-первых, никаких фиксированных часов моих у министра не было, а, во-вторых, ген. Курлов, насколько мне известно, долгое время, отчасти по болезни, вовсе не приезжал к Протопопову. Лично я видел ген. Курлова у Протопопова с ноября по февраль не более двух раз, при чем у меня особенно врезалось в память, что в разговоре Протопопов упомянул что-то о правых организациях. Курлов его перебил и при мне сказал Протопопову, что никогда нельзя путать правые организации к департаменту полиции, а что ему, как министру, можно иметь дело, с кем он хочет.

Таким образом постоянных, так сказать, бюрократически установленных часов для моих докладов Протопопову установлено не было. Пытался я просить через секретарей Б.И. Григорьева и Б.В. Андро уделять мне полчаса времени в день, если будет нужно, а именно после 5 часов дня, говорил об этом Протопопову лично, но ничего из этого не вышло, так как Протопопов решительно не умел распоряжаться своим временем. Потому приходилось представлять ему письменные доклады.

Отношение Протопопова к правым организациям было несомненно благожелательное, и по его приказанию мне приходилось посылать деньги Маркову, о чем Протопопов и заявил при мне 12 сего марта господину министру юстиции. Деньги эти, по словам Протопопова, предназначались для оборудования отделов Союза и поддержку правой печати. Лично я был против этого, с одной стороны, по принципиальным соображениям – правительство должно избегать партийности, а с другой стороны, в виду того, что в этом случае отсутствует контроль расходования сумм. Я это высказывал Протопопову, но… получал приказание, которое обязан был исполнить. Равным образом был я против выдачи денег Василию Орлову. Последний был у меня в октябре, вскоре после моего назначения. Пришел он «представиться», денег не просил, а спросил только, выдам ли я ему железнодорожные (бесплатные) билеты. Я ответил отрицательно. – Значит, ездить не будем, – сказал он и ушел. В феврале уже Орлов был у Протопопова и просил у него денег, при чем подал какое-то заявление, которое потом мне было прислано. Я возвратил это заявление Протопопову при своей записке, на которой написал (приблизительно): «Если прикажете, то я выдам эти деньги, но прежде выдачи следует выждать результатов порученного мною начальнику московского охранного отделения расследования о шантажных действиях Орлова в отношении евреев». Результатом была резолюция – выдать 2.000 р., каковые деньги я передал вместе с перепискою вице-директору Броецкому. Не знаю, выдал ли он деньги Орлову, или нет. В общем же таких чрезмерных расходов, какие отмечены в записке департамента, находящейся ныне у господина министра юстиции, конечно не было, и прошлый год я закончил с остатком свыше 80.000 р. Экономил я деньги и старался отучить всех, которые раньше, на мой взгляд, неправильно получали из департамента. Я затрудняюсь на память привести все примеры этому, но на некоторые случаи позволю себе указать. Отклонил я уплату за телефон в Лесное (кажется 250 р.) состоявшему у министра В.А. Чумикову. Отклонил продолжить содержание бывшему вице-губернатору Фришу, коему было назначено таковое до 1 января 1917 г. Отклонил выдачу к рождеству наградных денег В.А. Гольмстрему, который, числясь чиновником департамента полиции, занимался в главном управлении по делам печати. Категорически отклонил просьбу секретаря министра В.В. Граве о выдаче по примеру прошлых лет наградных денег чинам железнодорожного жандармского управления Московско-Виндаво-Рыбинской жел. дороги. Два раза я поручал вице-директору Лерхе лично войти в переговоры о непременном возвращении Г.И. Кушнырь-Кушнарем ссуды, выданной ему еще до моего назначения на продовольственное дело.

На заданный мне в общей форме вопрос «о событиях «январь-февраль» могу ответить следующее. И Протопопову, и начальнику охранного отделения и градоначальнику я всегда говорил, что при существовании в Петрограде военного положения все вопросы, касающиеся общественного порядка, подлежат докладу главному начальнику военного округа. Однажды по этому поводу Протопопов мне с некоторым раздражением (так мне показалось) заметил: «Что же мы (т.-е. мин. вн. дел) упразднены?» На это я ответил: «Нет, мы не упразднены, но главный начальник военного округа сегодня имеет право издать такие правила, против которых вы, как министр, можете спорить, но до отмены которых мы обязаны им подчиняться». Вот почему все мероприятия, какие были приняты охранным отделением, были одобрены главным начальником округа предварительно приведения их в исполнение.

Я считал и продолжаю утверждать, что такими указаниями я соблюдал закономерность.

Ни на каких военных совещаниях я у главного начальника военного округа никогда не присутствовал.

Был я у генерала Хабалова три раза.

Первый раз был у него в штабе (на Дворцовой площади) по приказанию Протопопова передать ему повеление о воспрещении князю Андроникову проживать в Петрограде. Второй раз дело было так. Однажды Протопопов по телефону передал мне, чтобы я приехал в тот же день вечером к ген. Хабалову «потолковать» – о чем именно, он не сказал, прибавив, что приедет туда сам. Узнав по телефону, что Протопопов в тот день дома не обедал, и имея в виду привычку Протопопова опаздывать, я приехал к ген. Хабалову приблизительно через час после назначенного мне Протопоповым времени (он мне назначил 9½ ч. вечера), бывшего министра у генерала не застал и уехал домой часов в одиннадцать, без всякого совещания. Наконец, третий раз было так. Начальник охранного отделения при мне доложил министру сведения о чисто революционных намерениях, проявленных рабочею группою центрального военно-промышленного комитета. Выслушав доклад (это было часов 5 пополудни), Протопопов сказал нам ехать с ним к ген. Хабалову. Мы отправились в штаб, где ген. Хабалов выслушал доклад ген. Глобачева и приказал ему произвести необходимые действия. Доклад продолжался минут десять, ни я, ни Протопопов ни в какие разговоры не вступали, а затем ген. Глобачев и я уехали, а Протопопов остался у ген. Хабалова. Сколько он там провел времени и о чем говорил, мне неизвестно.

Должен пояснить, что второй раз я был у ген. Хабалова на его квартире (Литейный пр.) и что в ожидании там Протопопова никаких принципиальных вопросов мы не касались.

Кроме того, считаю необходимым отметить, что официальное сообщение по поводу арестов членов рабочей группы изложено не в редакции департамента полиции. Протопопов приказал мне изготовить по этому поводу сообщение для прессы. Сообщение было составлено в особом отделе и представлено мне. Я сделал некоторые исправления и отдал перепечатать. В это время позвонил ко мне секретарь министра Б.И. Григорьев и сказал: «Александр Дмитриевич поручил мне спросить вас, готово ли сообщение и говорили ли вы с Гурляндом». На это я ответил дословно следующее: «Передайте Александру Дмитриевичу, что проект сообщения перепечатывается и будет представлен через полчаса, и доложите ему, что я прошу его избавить меня от каких бы то ни было разговоров с Гурляндом». Поясняю: Гурлянда я никогда в жизни не видел и с ним незнаком даже. На следующий, кажется, день появилось известное официальное сообщение, ничего общего с моею редакциею не имеющее и с фразою о превращении России в демократическую республику.

По поводу «беседы с Протопоповым», в которой упомянул и мою фамилию, должен сказать, что до сих пор не уясняю себе смысла того, что хотел сказать Протопопов? Вероятно, Протопопов имел в виду первый мой разговор с ним 18 сентября, когда он, так сказать, «экзаменовал» меня еще до моего назначения. Тогда разговор касался многих тем общественных, моей службы прежней. Может быть касался вопрос и провокации, – я положительно не помню, но во всяком случае «краснеть и бледнеть» мне было незачем, так как я в то время при активном политическом деле не состоял, а на вопрос о провокации я имел – и держусь теперь – совершенно определенный взгляд, который не стыдятся признавать вообще. Неудачная ли это передача в печати слов Протопопова, или же последний не сумел ясно и понятно выразить свою мысль, – во всяком случае у массы лиц, меня не знающих, могло сложиться крайне для меня обидное и незаслуженное мнение обо мне, которое естественно ни в то время, а тем более теперь, я изменить не могу.