в тупик, где находилась наша кавалерия. Лошади так близко стояли друг к другу, что между ними нельзя было пролезть. Они тяжело втягивали в себя воздух.
В следующий полдень все партизаны собрались в тупике, обсуждали план вылазки, намеченной на этот вечер. Приняли решение вылезть из галереи, где находились лошади.
Было около четырех часов дня, когда вдруг послышался нарастающий гул и грохот.
— Держись, взрыв!
И вот со страшной силой нас разбросало в разные стороны. У жены Дидова вырвало из рук ребенка и отбросило его в сторону, закидав щебнем. Мать закричала и бросилась к ребенку, беременные женщины стонали и охали.
Через минуту все стихло.
Мы вскочили и бросились к выходам, движимые чувством тревоги за товарищей, стоявших часовыми. Подбежав к одному из выходов, мы наткнулись на валявшихся часовых. Вся одежда их была изорвана в клочья. У одного из них изо рта текла кровь. Рядом лежала огромная глыба. Мы подняли раненого и отнесли вглубь каменоломни, в тупик, подальше от входа в галереи.
По дороге к другому выходу, на первом же завороте, из темноты послышался крик:
— Кто идет?
Мы зашли за камень и потушили свет. Один из наших прокричал:
— Пропуск!
Оттуда ответ:
— Пуля.
Оказалось, свои, часовые. Они зажгли свет, и мы сошлись.
— Ну, как здесь? Все благополучно? — с тревогой спрашивали мы их.
— Прохода нет! Хорошо, что мы отошли поглубже, а то бы нас отрезало.
— Значит, нельзя пройти?
— Никак… Все завалено… Там лошади… зерно… Что, братцы, делать?
Все тревожно переглянулись.
Осада продолжалась. Настроение у всех было подавленное. Каждый из нас чувствовал, что он заживо похоронен в этой большой подземной, сырой, пахнущей цвелью могиле. Израненные, обросшие, все в копоти, похожие на движущихся мертвецов, молча бродили партизаны между обвалившимися камнями.
А в выход глядело голубое небо, зеленела молодая трава, клонились от дуновения ветра полевые цветы.
Многие, несмотря на стрельбу и взрывы бомб, подкрадывались к выходу, дышали свежим воздухом и любовались солнечным светом.
Между тем белые неистовствовали, они все ближе подходили к нам. Взрыв за взрывом рушили галерею, и недалеко уже было до тупика, где мы находились.
Жена Дидова из-за продолжительной осады настолько изголодалась, что лишилась молока, и ее ребенок пронзительно кричал, выдавая наше местопребывание.
Уже десять суток находились мы в сырости подземелья, голодные, без воды.
На десятые сутки к вечеру взрывы наконец прекратились. Неприятель отступил к курганам, на возвышенность, в десяти саженях от заходов, и стал вести бешеную стрельбу по направлению каменоломен, где были наши главные силы.
Как мы узнали впоследствии, наши товарищи в эти последние дни усиленно пытались совершить вылазку и освободить нас. Штаб и партизаны знали, что мы оторваны, они видели из секретных ходов, как усиленно белые взрывали нашу каменоломню, знали, что с нами делается, но их неоднократные попытки сделать вылазку ни к чему не приводили. Белогвардейцы плотным кольцом окружили выход и установили около него пулеметы. Не надеясь открыто прорваться к нам, главные силы партизан стали выпиливать дыру, чтобы соединиться с нашими галереями. На десятые сутки, в ночь, партизаны своей стрельбой, казалось, сигнализировали нам, что лезут напором на белогвардейцев. Так они отвлекали внимание белогвардейцев.
Все внимание врагов было направлено на каменоломни, где находились наши главные силы.
Выследив, что у нас над заходами никого нет, мы решили в двенадцать часов ночи сделать вылазку. Все равно погибать, решили все, ни на минуту здесь оставаться уже было нельзя.
В этот памятный день, когда мы сбились в последний, наиболее глубокий тупик известняковой галереи, неожиданно обвалились своды каменоломни. Огромный пласт земли и известняка обрушился и поглотил четверых партизан. После этого обвала поднялась и поползла но галерее серая известняковая пыль. Раздались душераздирающие крики женщин, из-под каменной плиты неслись приглушенные стоны.
Не успели мы опомниться, прийти в себя, последовал второй обвал, который придавил всех часовых, стоявших на посту у входа галереи. Потух свет. Во мраке подземелья неслись нечеловеческие вопли и стоны. Я также был придавлен камнем и потерял сознание…
13. СНОВА У СВОИХ
Ночь была темная, накрапывал дождь.
Мы, собрав последние силы, решили сделать вылазку и пробраться к штабу. Что будет, то и будет, оставаться здесь теперь было невыносимо.
Через отверстие, образовавшееся от взрыва, десять человек вылезли из каменоломни и тихо поползли по мокрой траве в канаву, которая тянулась над входами к штабу.
Впереди взлетела ракета. Она озарила красноватым светом часть неба и опускалась на вершины курганов. Вскоре вспыхнула другая ракета, за ней третья, и тишину разорвала дробь пулеметов.
Мы прижались к земле. Кто-то закричал «ура», выругался, и все мы ринулись во тьму. Бежали мы по направлению к штабу. Как раз у входов в каменоломни, над обрывом, стояли два белогвардейских пулемета, миновать их было невозможно. Другого выхода не было, мы бросились в атаку на пулеметы.
Канава, пересекавшая дорогу, и темная ночь, не позволявшая белым брать правильный прицел, спасли нас. Белогвардейские пулеметчики, видя, что мы бежим прямо на них, растерялись, бросили пулеметы.
Мы рванулись к заходам, наткнулись на часовых нашего главного отряда. Они сразу подняли тревогу. Партизаны приняли нас за белогвардейцев, открыли стрельбу. Вскоре все выяснилось. Голодные, усталые, мы вошли в подземелье.
В галереях несло запахом пригоревшего теста; всюду стоял едкий дым от костров, на которых жарили пышки.
14. ПАНИКА БЕЛЫХ
На востоке загоралась заря.
У входа — тишина.
Мы выходим на поверхность, забираем брошенные белыми пулеметы и начинаем наступление. Неприятель открывает частую беспорядочную стрельбу. Белые, очевидно, думали, что мы вышли из секретных дыр каменоломни и зашли им в тыл. В деревне послышались тревожные сигналы, а потом удары церковного колокола.
Мы шли на курган, на главное укрепление неприятеля. Открыли дружный и непрерывный огонь из пулеметов, винтовок, револьверов.
Белые в сумятице бросили позиции, и мы с ходу заняли их.
Светало. Видно было, как бежали белогвардейские обозы и солдаты. Мы решили преследовать врага, бросились к деревне Карантин и освободили ее. Жители выходили из подвалов и сараев, открывали ставни окон и бросались нам навстречу, обнимали, целовали, плакали…
Санитары и нестроевая команда извлекали из-под камней раненых и убитых, переносили их в скалы, где находились наши главные силы и штаб.
Мы осмотрели укрепления и позиции белых — это были настоящие осадные сооружения. Враг рассчитывал взять нас голодом. Окопы были вырыты в несколько рядов, ходы сообщения простирались до самых заходов каменоломен. В окопах мы нашли брошенное продовольствие — яйца, масло, сметану, молоко, консервы. То там, то здесь