Но при этом Всеволод — опять-таки подобно своему брату Андрею — не терпел никакого противодействия своей власти. С теми, кто противился ему, он расправлялся даже более жестоко, чем тот, — хотя владимирский летописец неустанно подчёркивал его милосердие и миролюбие, объясняя, что многое происходило не по его княжеской, но по Божьей воле. Так, страшная участь ждала его поверженных племянников, Мстислава и Ярополка. Летопись объясняет, что и это случилось против воли самого Всеволода. В первые же дни после победы на Колокше и пленения братьев жители Владимира дважды поднимали настоящий мятеж, требуя от князя выдать им Ростиславичей:
— Мы тебе добра хотим и за тебя головы свои кладём, а ты держишь врагов своих запросто. А то вороги твои и наши!.. Либо казни их, либо слепи, либо выдай нам!
«Князю же Всеволоду, благоверну и богобоязниву, не хотяше того створити», — свидетельствует владимирский летописец. Князь пребывал в печали, но не мог удержать людей, «множества их ради», а потому в конце концов решился на жестокую, поистине «византийскую» казнь, весьма редко применявшуюся на Руси, — ослепление племянников. Люди владимирские «разметаша поруб», то есть разрушили темницу, в которой находились братья, «и емше Мстислава и Ярополка, ослепиша»[207]. Такова «владимирская» версия событий, обвинявшая во всём владимирских «мужей», но не князя. Но за пределами Владимиро-Суздальского княжества эти нюансы, кажется, не принимали во внимание. Во всяком случае новгородский книжник записывал в своей летописи, что Мстислав и его брат Ярополк были «слеплены» «от стрыя своего Всеволода». А ведь за пленников — не только за братьев Ростиславичей, но и за рязанского князя Глеба и его сына Романа — просили и «княгиня Глебовая», то есть жена рязанского князя, родная племянница Всеволода Юрьевича, и — по её просьбе — черниговский князь Святослав Всеволодович (на дочери которого был женат князь Роман Глебович). В своё время черниговский князь помог Всеволоду одолеть племянников, но теперь явно опасался чрезмерного усиления его княжества. Он даже присылал во Владимир своего епископа Порфирия — вероятно, того самого владыку, который некогда благословил и Юрьевичей, и Ростиславичей на совместные действия. Но Всеволод не только отказался отпустить пленников, но и надолго задержал у себя епископа и сопровождавшего его черниговского игумена Ефрема. Отношения между Черниговом и Владимиром обострились, и впоследствии это приведёт к войне между ними. Глеб умер в «порубе» летом того же 1177 года[208]; сына же его Романа Всеволод всё-таки согласился отпустить в Рязань (по словам южнорусского летописца, «едва выстояша» его епископ Порфирий и игумен Ефрем) — но лишь после того, как тот целовал ему крест, что будет находиться в полной его, Всеволода, воле.
Судьба же несчастных братьев Ростиславичей, племянников Андрея и Всеволода, сложилась в высшей степени необычно. После того как они были ослеплены, обоих отпустили «на Русь». Братья двинулись к Смоленску, но на пути, в монастыре Святых Бориса и Глеба на Смядыни, на том самом месте, где некогда был злодейски убит святой Глеб, в самый день его памяти, 5 сентября, произошло чудо. Братья страдали глазами («гниющема очима»), но когда их привели в церковь, оба чудесным образом прозрели{385}. Василий Никитич Татищев, склонный к рациональному толкованию разного рода чудесных явлений, описанных в летописях, объяснял всё милосердием Всеволода: для того чтобы успокоить народ, владимирский князь будто бы повелел у племянников лишь «сверх очей кожу надрезать и, довольно окровеня, объявил народу, что им глаза выколоты», а затем отпустил их из города[209]. Возможно, так оно и было на самом деле, но наверняка мы этого всё равно не знаем. Заметим, что старший из братьев, Мстислав, получил от современников прозвище Безокий: так его именовали в Новгороде, дабы отличить от полного его тёзки Мстислава Ростиславича Смоленского, прозванного Храбрым и позднее также ставшего новгородским князем. Но совсем уж беспомощным калекой Безокий, кажется, не был. Той же зимой 1177/78 года его пригласили на княжение в Новгород. Правда, прокняжил он в городе недолго. 20 апреля 1178 года Мстислав скончался и был похоронен в притворе новгородского Софийского собора. На новгородский стол — во многом в пику Всеволоду Владимирскому — был приглашён второй его племянник Ярополк (видимо, не названный Безоким только потому, что его не от кого было отличать: другого Ярополка среди новгородских князей не имелось). Терпеть этого Всеволод не стал. Способ воздействовать на новгородцев придумал ещё его брат Андрей: подобно ему, Всеволод схватил новгородских «гостей», оказавшихся в его владениях, и перекрыл торговые пути, ведущие к Новгороду. Новгородцы вынуждены были «показать путь» Ярополку. Спустя пару лет Ярополк вернулся в их землю и получил от новгородцев Новый торг (Торжок). Но ненависть его к дяде была столь велика, что он начал военные действия, захватив на Волге людей Всеволода, — во всяком случае, так изображает дело владимирский летописец. Всеволод Юрьевич воспользовался этим как поводом для начала новой войны. В 1181 году он «со всем полком своим и с муромцы и с рязанцы» подступил к Торжку и в течение пяти недель осаждал город. В Торжке тоже начался голод. Племянник Всеволода был среди тех, кто сражался на стенах города, — а значит, зрение и вправду вернулось к нему, может быть, лишь частично. Во время одной из перестрелок князя поразили стрелой. Новоторжцы вынуждены были сдаться. Всеволод сжёг город, а Ярополка увёл с собою в оковах. Заодно были уведены из города и жители вместе с жёнами и детьми (впрочем, по сведениям владимирского летописца, вскоре их отпустили обратно в Торжок){386}. Так закончилась бурная история и второго из несчастливых племянников Андрея Боголюбского. Древнейшие летописи более о Ярополке Ростиславиче не упоминают, а из «Истории Российской» В.Н. Татищева следует, что князь «преставися в заточении вскоре по привезении его во Владимир, зане тяжко был ранен».
Не оставил в покое Всеволод и ещё одного своего племянника — Юрия Андреевича, последнего оставшегося в живых сына Андрея Боголюбского. Подобно тому как сам Андрей некогда не стерпел присутствия в своей земле племянников Ростиславичей, его младший брат изгнал за пределы княжества его собственного сына — опасного конкурента в борьбе за власть. Судьба Юрия Андреевича, несомненно, заслуживает того, чтобы рассказать о ней в книге.
После вынужденного ухода с новгородского княжеского стола Юрий оказался во Владимире. Очевидно, его рассматривали в качестве одного из претендентов на владимирское княжение — вместо ненавистного Ростиславича. Выбор владимирцев, однако, остановился на его дяде, Михаиле Юрьевиче. В мае 1175 года Юрий вместе с владимирцами встречал дядю в Москве — и это последнее упоминание о нём в русских летописях{387}.[210] О том, что случилось с ним дальше, рассказывают иные источники, а именно грузинские и армянские.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});