Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

Распустив шнурок на ножнах, Дэндзо выхватил меч и ворвался в дом, намереваясь расправиться с дерзкими мещанами, но обнаружил, что оба они стоят в боевой готовности на втором этаже у выхода с узкой лестницы и с издевательским видом поглядывают вниз, будто приглашая желающих к ним подняться.

Сибуэ скрипнул зубами, но наверх не полез. Неизвестно еще, чем в тебя оттуда могут запустить. К тому же надо было поскорее уходить. Он как мог утихомирил своих кипевших от ярости сподвижников, велев им вытащить из дома четверых пленников.

— Эй вы, болваны! — наклонившись, с вызовом крикнул с верхней ступеньки лестницы Ясубэй, удобно усевшийся на корзине риса.

Однако Сибуэ вызова не принял.

— Ладно, ладно, не ввязывайтесь! — успокаивал он своих людей, а сам, закусив губу, вложил меч в ножны и приторочил к поясу шнурком. Несколько раз он оглянулся на противников, будто что-то замышляя. Четверо пленников, которых еле-еле удалось освободить от пут, были все перепачканы сажей от сковородок, щедро рассыпанной Ясубэем, а лица и вовсе были так черны, что глаз не открыть. Над ними и смеяться-то было неловко.

Конечно, отступить вот так, с позором, было невозможно. Дэндзо остановился и глазами сделал знак одному из своих людей. Тот кивнул, повернулся и зашагал обратно — должно быть, следить за дальнейшими действиями противника.

Дэндзо уничтожающим взором вперился в четверых злополучных пленников, перепачканных сажей, не удостаивая их даже словом, и наконец презрительно проронил:

— Доигрались, значит, умельцы?

Все четверо стояли понурившись, с унылыми физиономиями. Один в свое оправдание заметил:

— По глупости маху дали…

Тут и остальные наперебой стали уверять, что попали впросак по неосторожности, а уж если бы дело дошло до настоящей схватки, противнику точно не поздоровилось бы. Сибуэ слушал их молча, с видимым неудовольствием и неприязнью. Он решил пока в усадьбу не возвращаться, а подождать в соседнем проулке возвращения лазутчика. Покрытые сажей недавние пленники направились к ближайшему колодцу, приволакивая зашибленные ноги, и принялись умываться. Веревка на вороте колодца пронзительно скрипела в ночной тишине — и Дэндзо, оглянувшись, прикрикнул на них: «Потише!»

В квартале, казалось, уже не помнили недавнего шума — тишина и покой разливались над домами во мраке ночи. Околоточный надзиратель так и не явился; соседи, разбуженные криками, выскочили было на улицу, но вскоре, не выдержав холода осенней ночи, снова разошлись по домам и, заперев двери, улеглись в теплые постели.

— Если узнает его милость Кобаяси, получится скверно, — мрачно изрек Дэндзо, обращаясь к своим спутникам. — Да впрочем чего уж там! Взялись за гуж… Теперь уж надо этих гадов бить, где только попадутся, пока не покончим с ними. Как полагаете, господа?

— Правильно! Будем бить! — раздались вокруг возгласы одобрения.

— Оно конечно, хорошее дело, чтобы скуку маленько развеять. Опять же, если даже только одного или двух прикончим, все-таки у противника меньше живой силы останется, а значит, это, можно сказать, входит в наши обязанности, — рассудительно заметил один из самураев.

Вся компания немного оживилась, в глазах появился блеск.

— Так что, выходит, можно все-таки их прикончить? — с нажимом спросил кто-то.

Прежде, чем Дэндзо Сибуэ успел вымолвить слово, кто-то ответил за него:

— Конечно!

Сибуэ, усмехнувшись такой поспешности, добавил:

— Ну, само собой. Коли уж что беретесь делать, так делайте до конца… Но только чтобы без осечки, чтобы не было как в прошлый раз. И потом, если кто посторонний вдруг пострадает, хлопот не оберешься.

Все без труда поняли, что слова Сибуэ идут вразрез с приказом Хёбу Тисаки, который велел «ничего не предпринимать», но остальные были с ним в основном согласны.

Тут прибежал с вестями лазутчик, которого отправляли присматривать за Гохэем и его новым подручным.

— Ну, как там? — поинтересовался Дэндзо.

— Оба сбежали! — доложил лазутчик.

— Что?! Куда они направились?

— В сторону Танукибори.

Не говоря ни слова, охранники бросились в погоню. Их разделяло не более двух кварталов, так что был шанс минут через пять нагнать беглецов.

Разумеется, Исукэ и Ясубэй не могли не предполагать, что противник именно так и поступит. Но ведь если бы они и остались в доме, угроза нового нападения продолжала бы висеть над ними. Правда, они могли за себя постоять, и к тому же едва ли противник решился бы повторить подобное бесчинство среди бела дня, но пока что, до рассвета, можно было ожидать чего угодно. Во всяком случае было очевидно, что едва ли на сей раз люди Уэсуги уберутся восвояси не солоно хлебавши. Надо было быть начеку — о сне думать не приходилось. Неизвестно было, что предпримет противник на сей раз, так что, по мнению Ясубэя, спокойней было бы до утра отсидеться в каком-нибудь надежном месте.

Однако стоило им выбраться через черный ход в проулок и выйти закоулками на улицу, как сзади послышался топот множества ног.

— Небось, это по наши души? — сказал Исукэ.

— Ага, — кивнул Ясубэй, которому назойливость преследователей уже начала надоедать.

Он, конечно, понимал, что на сей раз противник явится уже не с детскими игрушками вроде бамбуковых палок и сломанных луков. Ясно было и то, что, если уж люди Уэсуги решили их загнать и прирезать, то, пусть даже они с Исукэ будут биться насмерть, одолеть вдвоем такое количество врагов едва ли удастся. Уж коли могущественный клан Уэсуги с доходом в сто пятьдесят тысяч коку выделил своих дружинников для охраны Киры, надо думать, что это все вояки не из последних. Как ни мудри, а в открытом бою исход схватки предрешен — слишком неравно соотношение сил.

Друзья пустились бежать во весь дух, но погоня не отставала. Впереди была река — место пустынное и тихое, к тому же на дворе ночь… Если преследователи их тут настигнут, то могут сделать с ними что захотят — никто не помешает расправе. Исукэ и Ясубэй кожей чувствовали, как близка опасность. От неотвратимо надвигающегося сзади топота погони в сердце заползал противный холодок. Смерть их не пугала, но умереть здесь! Это было бы уж слишком обидно. Все их мысли были только о спасении.

Сломя голову они выбежали к берегу реки. Куда теперь? Направо? Налево? Раздумывать было некогда, оставалось только положиться на удачу — и друзья, как сумасшедшие, наугад помчались по дороге, ведущей налево.

Где бы спрятаться? — прикидывал на бегу Ясубэй. Дорога, склад камней для стройки, штабель бревен… Ясубэй отмечал про себя все места, промелькнувшие перед глазами у беглецов, но едва ли там можно было найти надежное убежище. Возле каждого такого места они невольно притормаживали в сомнении, а расстояние между беглецами и преследователями меж тем неумолимо сокращалось.

— Ну и… Настырные же мерзавцы! — выдохнул Ясубэй.

— Будем драться! — крикнул в ответ Исукэ, собираясь уже остановиться, но Ясубэй, осуждающе взглянув в упор, увлек его дальше.

— Пока есть надежда спастись, надо бежать! Нечего зря героев из себя строить! — бросил он на ходу. — Вон оттуда побежим в разные стороны.

Однако прежде чем они добрались до того места, где собирались разделиться, впереди на дороге показались люди — четверо или пятеро. Друзья опешили от неожиданности. Вероятно, и те, кто шел им навстречу, пришли в замешательство от странной картины: посреди ночи какая-то парочка мещан улепетывала от целого отряда преследователей. Путники остановились. Теперь было видно, что их четверо, и все — самураи.

Друзья решили, что дело совсем плохо, как вдруг кто-то из четверки удивленно воскликнул:

— Ба, уж не Ясубэй ли Хорибэ?!

Задавший вопрос самурай был обрит под бонзу и обряжен в монашеский плащ, что позволяло признать в этой крепкой дородной фигуре в черном послушника-нюдо.[153]

— Хо! — радостно откликнулся Ясубэй.

Тем временем преследователи были уже в каких-нибудь двух десятках шагов. Монах с первого взгляда оценил обстановку и посторонился, давая дорогу беглецам, которые, будто нежданно воскреснув из мертвых, опрометью ринулись дальше, не успев даже поблагодарить. Монах же тем временем коротко бросил своим спутникам:

— А ну!

Дружинники Уэсуги были уже здесь. Столкнувшись с неожиданным препятствием в виде четверых путников, перегородивших дорогу, они резко притормозили, едва не налетев на прохожих.

Дэндзо Сибуэ яростно воззрился на торчащего перед ним монаха. Святой отец был, не иначе, изрядно во хмелю, поскольку стоял с закрытыми глазами, сунув руки за пазуху. В окружении трех спутников он стоял молча, неподвижно, загораживая узкую дорогу. За ними виднелись удаляющиеся силуэты беглецов. Придя от этого зрелища в бешенство, Дэндзо уже хотел прорвать живое заграждение и мчаться дальше, но тут монах вдруг изрек басом, по-прежнему так и не открывая глаз: