Читать интересную книгу История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

С 856 г. начинается самостоятельное правление Михаила. Он принес на престол все пороки, в которых воспитали его, и не унаследовал ни одного царского качества. В характеристике Михаила как человека безнадежно испорченного и утратившего благородные качества души не может быть двоякого мнения, все писатели порицают этого царя-пьяницу. После отмены регентства объявленный сенатом и имперскими чинами царем он прежде всего отличает высшими наградами Варду, пожаловав его саном магистра и назначив доместиком схол. Когда же раскрыт был заговор на жизнь его, то Варда получил высший сан куропалата и при своем безнравственном и слабовольном воспитаннике-царе стал пользоваться неограниченными полномочиями.

Чтобы хотя до некоторой степени ознакомить с обычными занятиями молодого царя, приведем страницу из летописи Симеона магистра. «Предавшись всякому распутству, Михаил растратил огромные суммы, которые сберегла его мать. Принимая от святого крещения и усыновляя детей наездников цирка, он дарил им то по 100, то по 50 номисм. За столом в пьяной компании товарищи его пиршеств состязались в бесчинствах, а царь любовался этим и выдавал в награду до 100 номисм самому грязному развратнику, который умел выпускать газы с такой силой, что мог потушить свечу на столе. Раз он стоял на колеснице, готовый начать бег, в это время пришло известие, что арабы опустошают Фракисийскую фему и Опсикий и приближаются к Малангинам, и протонотарий в смущении и страхе передал ему донесение доместика схол. “Как ты смеешь, — закричал на него император, — беспокоить меня своими разговорами в такой важный момент, когда все мое внимание сосредоточено на том, чтобы тот средний не перегнал левого, из-за чего я и веду это состязание!”» [517] Но самое худшее — это было сообщество, в котором он любил вращаться: сатиры и бесстыдники, способные на самые грязные выходки. Он одевал их в священные и золототканые одежды, возлагал на них омофоры и бесстыдно и неприлично заставлял совершать священные действия. Начальника их по имени Феодосий, или Грилл, называл патриархом, а прочим 11 присвоил имена митрополитов знаменитейших кафедр. Участвовать с ними в этой забаве он считал высшим благом, чем самое царствование. Он считался первопрестольным колонийским и двенадцатым по порядку. Под игру на кифарах они исполняли священные песни и, подражая таинственным песнопениям, то понижали голос, то произносили слова громким и пронзительным звуком. В золотые и украшенные жемчугом сосуды вливали уксус и горчицу и давали желающим пить, издеваясь таким образом над таинством причащения. Иногда этот Грилл, сидя на белом осле, совершал процессии по улицам в сопровождении своей ряженой ватаги и, бывало, попадался навстречу блаженному патриарху Игнатию во время совершения им литии. Тогда Грилл и его приспешники, подняв фелони, начинали сильней бить в свои инструменты и поносить клир бесчисленными ругательствами, оставляя без внимания увещания благочестивого мужа, он разве немного сходил с дороги. Нарисованная выше картина ночных попоек, цирковых забав и скоморошеских процессий должна бы предрасположить нас к тому, чтобы не искать в царе Михаиле никаких положительных качеств. Но уже то обстоятельство, что между его современниками и даже имевшими к нему близкое отношение людьми встречаем высокие характеры и просвещенные умы, может дать повод не без пользы присмотреться к нему со стороны его правительственной деятельности. Конечно, на первом плане нужно поставить военное дело.

Оказывается, Михаил не пренебрегал военной честью империи и старался лично вести войска на опасные места на границе с мусульманами. Здесь важным значением пользовались по своим враждебным к империи расположениям занятые павликианами места Сивас и Тефрика [518], откуда почти ежегодно происходили наезды на византийские области. Эмир мелитенский и правитель Тарса руководил павликианскими отрядами, подкрепляя их арабскими конниками. Отношения с арабами составляли в это время самую важную сторону внешней политики; почти постоянно в столице были мусульманские послы, и, с другой стороны, из империи снаряжались посольства к калифу. Вот почему значительной долей и притом важнейших известий мы обязаны за это время арабским писателям. Между прочим, у Табари встречаем такое место, характеризующее влияние Петроны [519]. Между представителями империи и калифата шла речь об обмене пленными, обе стороны подтвердили клятвой свои обещания. Т. к. со стороны Византии принес клятву именем императора Петрона, то арабский посол спросил царя, обязательна ли для него данная его дядей клятва, император отвечал на это утвердительно кивком головы. «И не слышал я от него, — говорится далее, — ни одного слова с тех пор, как вступил в греческую землю до моего ухода. Говорил один переводчик, император только слушал и головой говорил, да или нет. Сам же император никогда не говорил, и его делами распоряжался дядя».

Несмотря на перемирие и обмен пленными, произведенный, как было в обычае, на р. Ламус, в 860 г. между империей и калифатом снова происходили военные дела. Поход этого года, предпринятый также лично царем Михаилом, падает на то время, когда под Константинополем появилась русь, которая произвела опустошение окрестностей и начала угрожать самому городу, очевидно, лишенному в то время своего гарнизона. Никита Орифа, адмирал, или друнгарий флота, не имел в своем распоряжении достаточных средств для отражения русских и поспешно дал знать царю, находившемуся тогда у Черной реки, чтобы он возвратился в столицу. Когда русские были прогнаны от столицы, Михаил вновь отправился в поход на восточную границу. На границе калифата и империи в округе Сивас, у Дазимона, произошло сражение, окончившееся поражением Михаила, после которого он едва спасся от плена. Для характеристики положения, в котором находилась столица летом 860 г., т. е. во время русского нашествия, важно еще отметить, что критские арабы тогда же сделали набег на Киклады и доходили до Проконниса.

В 863 г. снова возобновились военные действия. На этот раз мелитинский эмир Омар сделал поход на север в фему Армениак, где взял важный приморский город Амис, ныне Самсун. Этот город издавна имел большое торговое значение на южном побережье Черного моря, и, кроме того, появление арабского войска внутри византийских владений должно было немало обеспокоить правительство. Не полагаясь на местные войска фем, император послал против Омара стратига Фракисийской фемы Петрону, который с помощью вспомогательных отрядов из разных малоазийских округов нанес арабам сильное поражение в местности, положение которой недостаточно определено, между фемами Пафлагония и Армениак. В этой битве погиб эмир, и уничтожено было его войско. После этого дела Петроне было дано звание магистра. Фактически, однако, положение дел на восточной границе нимало не изменилось до самой смерти Михаила III. В общем, это была постоянная война, сопровождавшаяся опустошением незащищенных местностей и захватом пленников и прерывавшаяся на время переговорами о перемирии и разменом пленными, причем с той и другой стороны нередко оказывались отступники от веры отцов. Сильного напряжения не достигали эти столкновения лишь потому, что само положение калифата далеко не было обеспечено от смут и анархии. Арабский элемент встретил сильное соперничество в турецких отрядах, окруживших трон падишаха, и подготовил опасный разрыв между калифом и турками.

Со стороны моря империи наносили много вреда арабы, занявшие Крит и развившие у себя морское дело и пиратство. В 866 г. снаряжен был флот против критских корсаров, но в это время произошли неожиданные обстоятельства, вследствие которых поход был отменен. Именно: в апреле месяце у берегов Малой Азии главный вдохновитель этого похода кесарь Варда был убит на глазах императора Василием Македонянином, который около того времени вошел уже в расположение императора и с тех пор сделался первым после царя человеком в империи.

Нам остается еще коснуться церковных отношений времени Михаила. Это тем более следует отметить, что как Михаил, так и кесарь Варда в религиозных убеждениях скорей придерживались отрицательных взглядов, император по крайней индифферентности, а дядя его — по рационалистическим воззрениям. Известно выражение императора, передаваемое в жизнеописании патриарха Игнатия: «Мой патриарх — это Феофил, кесарев — Фотий, а у народа патриарх Игнатий» [520]. Кесарь Варда с первых же лет самостоятельного правления Михаила получил громадное влияние на политические и церковные дела. Придворные интриги и борьба мелких честолюбий, увеселения и пьяные пирушки были предоставлены царю и его ближайшим товарищам, Варда же оставил за собой правительственную деятельность. Мы видели, что военное дело вел брат его Петрона, внутренняя же администрация всецело лежала на его ответственности. В особую заслугу ему ставили то, что он лично наблюдал за отправлением правосудия и оживил изучение права. Несомненным подъемом обязаны ему школы, хотя, конечно, нужно признать неправильным мнение, что он впервые открыл совершенно запущенные в эпоху иконоборства учебные заведения. Что касается высшего учебного заведения в Магнаврском дворце, оно обязано Варде своим переустройством, новыми материальными средствами и хорошими профессорами. Во главе этого учебного заведения стоял знаменитый философ Лев, бывший архиепископ солунский. Личным поощрением учеников и вниманием к их нуждам Варда много содействовал поднятию учебного дела в империи и утверждению его на продолжительное время [521]. Занимавший после патриарха Мефодия вселенский престол Игнатий (846–857) был иерарх высокого происхождения, сын царя Михаила Рангави, низвергнутого с престола Львом Армянином в 813 г. После несчастия, постигшего семью Рангави, четырнадцатилетний сын Михаила Никита был оскоплен и заключен в монастырь, где под именем Игнатия провел 33 года в строгом монашеском уединении и утратив надежду на возвращение лучших дней. В 846 г. по смерти Мефодия царица Феодора вспомнила об нем и поручила ему управление Церковью, которая далеко еще не нашла себе после восстановления православия твердого водительства.