– Возможно, – ответила Ламия Брон, – хотя я этого так и не выяснила.
И тогда полковник, глазом не моргнув, спросил у нее:
– Хета Мастина убили вы?
– Нет.
Мартин Силен потянулся и зевнул.
– До рассвета еще два-три часа. Кто-нибудь, кроме меня, собирается спать?
Ленар Хойт и Вайнтрауб кивнули.
– Я подежурю, – сказал Федман Кассад. – Все равно не засну.
– Я, пожалуй, составлю вам компанию, – предложил Консул.
– А я согрею вам обоим кофе, – сказала Ламия Брон.
Остальные вскоре уснули, Рахиль тихо мурлыкала во сне, а они сидели втроем у окна и смотрели на далекие холодные звезды.
6
Башня Хроноса возвышалась над восточными отрогами Большой Уздечки – причудливая и мрачная груда сочащихся влагой камней с тремя сотнями комнат и залов внутри, путаница неосвещенных коридоров, ведущих к длинным и узким залам, башням и башенкам, балконы, смотрящие на северные пустоши, вентиляционные шахты, протянувшиеся к свету на полкилометра и берущие начало чуть ли не в самом лабиринте этого мира, парапеты, отполированные холодными горными ветрами, лестницы – внутренние и наружные, – высеченные в камне и никуда не ведущие, стометровые витражи, установленные так, чтобы ловить первые лучи солнца во время солнцестояния и лунный свет зимними ночами, маленькие, величиной с ладонь, оконца, из которых, собственно, не на что смотреть, бесконечная череда барельефов, притаившиеся в нишах гротескные изваяния, и более тысячи горгулий, облепивших карнизы и парапеты, колонны и склепы и заглядывающих сквозь деревянные стропила в огромные залы. Обращенные к кроваво-красным окнам северо-восточного фасада, днем освещаемые солнцем и газовыми факелами – по ночам, они отбрасывали уродливые тени, отмечавшие время, словно какие-то дьявольские солнечные часы. Повсюду виднелись следы последних хозяев башни: покрытые багровым бархатом жертвенники, висящие в воздухе и стоящие изваяния их божества с разноцветными лезвиями и рубиновыми глазами. Еще больше статуй, высеченных из камня, на узких лестницах и в темных залах – вздумай кто-нибудь прогуляться здесь ночью, он неминуемо наткнулся бы на торчащие из скалы колючие пальцы или острое лезвие, а то и на все четыре шрайковы руки, зовущие в смертельные свои объятия. И в довершение ко всему – прихотливые кровавые узоры во многих комнатах и залах, красные арабески на стенах и потолках коридоров, пятна запекшейся бурой субстанции на постелях – и большая столовая, в которой, распространяя невыносимый смрад, уже не первую неделю гниют остатки брошенной трапезы, стол, стулья, стены и пол залиты кровью, тут и там валяются немые кучи окровавленной и изодранной в клочья одежды. И повсюду мухи.
– Веселенькое местечко, чтоб мне пусто было! – воскликнул Мартин Силен, и его голос гулко раскатился по залу.
Отец Хойт сделал несколько шагов и замер. Солнце уже начало клониться к закату, и сквозь прорезанные в западной стене на высоте сорока метров узкие щели в зал падали косые столбы света.
– Это невероятно, – прошептал он. – Собор Святого Петра в Новом Ватикане ничто по сравнению с этим.
Мартин Силен рассмеялся и стал еще больше похож на сатира.
– Этот храм построен для живого божества.
Федман Кассад поставил на пол походный мешок и, кашлянув, сказал:
– По-моему, эта башня гораздо старше Церкви Шрайка.
– Конечно, – подтвердил Консул. – Но они хозяйничают здесь вот уже двести лет.
– Что-то не видно этих хозяев, – сказала Ламия Брон, держа в левой руке отцовский пистолет.
Войдя в Башню, они минут двадцать пытались до кого-нибудь докричаться, но замирающее эхо, тишина и жужжание мух постепенно вынудили их умолкнуть.
– Эту пакость построили андроиды и крепостные клоны Печального Короля Билли как раз к прибытию спин-звездолетов, – пояснил поэт. – Восемь местных лет тяжелого труда. Предполагалось, что здесь будет самый большой туристический центр во всей Сети, отправной пункт экскурсий к Гробницам Времени и Граду Поэтов. Но, думается мне, несчастные трудяги андроиды еще тогда знали местную версию легенды о Шрайке.
Сол Вайнтрауб стоял у восточного окна, приподняв дочку повыше, и неяркий вечерний свет падал ей на щеку и на сжатый кулачок.
– Знали так знали, – сказал он. – Поищем лучше уголок, где нет следов этой резни и где мы сможем спокойно поужинать и поспать.
– Выходим вечером? – спросила Ламия.
– К Гробницам? – уточнил Силен, впервые за все время путешествия выказывая интерес хоть к чему-то. – Ты хочешь идти к Шрайку в темноте?
Ламия пожала плечами:
– Не все ли равно?
Консул, стоявший у двери из армированного стекла, которая выходила на каменный балкон, закрыл глаза. Его тело все еще продолжало покачиваться в такт движению вагона. Две бессонные ночи и растущее нервное напряжение окутали сознание серой пеленой, сквозь которую двенадцать часов полета над горными вершинами воспринимались как краткий миг. Он чуть было не задремал, но вовремя открыл глаза.
– Мы все едва держимся на ногах, – сказал он. – Переночуем здесь, а утром отправимся в путь.
Отец Хойт вышел на узенький балкон и облокотился на грубые каменные перила.
– Отсюда видны Гробницы?
– Нет, – ответил Силен. – Они находятся вон за той грядой. А видите те белые штуковины на севере и немного западней… похожие на торчащие из песка обломанные зубы?
– Вижу.
– Это Град Поэтов. По первоначальному замыслу короля Билли это место было выбрано для города Китса и многих других вещей, столь же светлых и прекрасных. Местные жители говорят, что сейчас в нем обитают безголовые призраки.
– Уж не один ли ты из них? – спросила Ламия.
Силен резко повернулся, собираясь ей ответить, но взглянув на пистолет в ее руке, прикусил язык.
Со стороны лестницы послышались гулкие шаги, и в комнату вошел полковник Кассад.
– Над столовой есть две маленькие кладовые, – сказал он. – Они выходят на балкон, но попасть в них можно только по этой лестнице. В случае чего защитить их будет легко, и они вполне… чисты.
Силен рассмеялся:
– Вы имеете в виду, что на нас будет трудно напасть? Или, если кто-то все же нападет, у нас не будет возможности бежать?
– А куда нам, собственно, бежать? – резонно заметил Сол Вайнтрауб.
– И действительно, – устало согласился с ним Консул. Собрав свои вещи, он взялся за ручку куба Мебиуса, поджидая отца Хойта. – Кассад прав. Нам надо где-то устроиться на ночь. По крайней мере, уйдем из этой комнаты. Здесь воняет смертью.
Ужин состоял из остатков сухого пайка, нескольких глотков вина из последней бутылки Силена и черствого кекса, сохраненного Солом Вайнтраубом, чтобы отметить их последнюю совместную трапезу. Для кекса Рахиль была слишком мала, но молоку отдала должное и, перевернувшись на животик, мгновенно уснула на своем матрасике.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});