Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да всякое бывало, — Эмери жизнерадостно расхохотался. — На войне грубеешь, конечно. Но за сквернословие в Ордене строго наказывали.
— Ты ещё не слышал настоящего русского сквернословия.
— Надеюсь, что и не услышу, — Эмери немного стыдливо улыбнулся. — Бог сегодня хранил тебя, все раны — поверхностные. А болеть они должны довольно сильно. Ты неплохо держишься. Тебе бы сейчас нашего тамплиерского отварчика — боль унять. А нету.
— У меня есть кое-что получше. Дай-ка сумку.
— Что это?
— Шприц-тюбик с промедолом. Применяется вот так, — Ставров вколол себе промедол.
Эмери смотрел на процедуру удивлёнными глазами ребёнка, а потом погрустнел:
— Много тут у вас удивительного, а если задумаешься, так и ничего нового. Если же ещё подумать — гораздо хуже стало. Придумали новые способы обезболивания, а Бога потеряли. Изобрели эту погань летающую — пули, а за что сражаетесь — окончательно перестали понимать.
— Одни сражаются за коммунизм, это теория такая, как на земле без Бога рай построить. Другие — ради личного обогащения, а большинство — ради обогащения властителей.
— Наши бароны в Палестине тоже были далеко не святые. Слишком много думали о стяжании земных богатств. Но большинство из них были вполне способны хотя бы изредка испытывать высокие порывы и жертвовать собой ради Бога, ради ближних. Обычный человек всегда мечется между высоким и низким, но чтобы вовсе не знать высокого и даже отрицать его существование. Не могу представить себе такой мир. Я видел ад, мне показывали. Думаю, что ваш мир похож на него. И в земной жизни я видел несколько человек, полностью отрицающих Бога. Это были настоящие чудовища, их за людей-то никто не считал, все шарахались от безбожников, как от прокажённых. А у вас, значит, эти люди власть захватили.
— Так почему же, Эмери, Бог послал тебя на помощь нам, безбожникам? Только потому что в земной жизни ты так же воевал с мусульманами, как и мы сейчас?
— Нет, конечно, не поэтому. Я сначала и сам не понимал, а теперь Бог дал мне это понять. Русский народ заставили отречься от Бога, и многие погубили свои души, поддавшись дьявольскому соблазну, но многие всё же сохранили Бога в своей душе, порою даже неосознанно, но всё-таки сохранили. Я видел, как погибали твои ребята, когда ещё не имел возможность вмешаться в ситуацию. Это же настоящие герои. Люди не могут погибать так жертвенно и самоотверженно, если они совсем без Бога.
— Вся рота полегла. Ты думаешь, души моих ребят пошли в рай?
— Не знаю. Думаю, что далеко не все — в рай. Но некоторые, я уверен, спасли в этом бою свои души, потому что отдали жизнь «за други своя». Не каждому Бог дарует такую прекрасную смерть. И если среди вас есть такие замечательные люди, значит, ваш народ вернётся к Богу, обязательно вернётся. И, может быть, русский народ ещё станет самым верным Богу из всех народов Европы, которые некогда были христианами. Потому, наверное, Бог послал меня на помощь вам — не ради вашего настоящего, а ради вашего будущего. Мне даже кажется, что в этой войне Высшая Правда всё же на стороне русских. Правда, искажённая подлыми политическими теориями, но всё же продолжающая теплиться, как уголёк под толстым слоем пепла. Русский народ ещё станет народом подлинно рыцарским. Не случайно ведь Бог послал к тебе не кого-нибудь, а рыцаря Христа и Храма.
— А я ведь, действительно, хотел погибнуть в этом бою. Но Бог не дал мне смерти. Странно, но я даже не очень этому рад. Роту погубил, а сам, видишь ли, целёхонек. Ты мог бы спасти всю нашу роту, если бы прибыл к началу боя.
— Я ничего не мог без Бога. А почему Бог попустил твоей роте погибнуть, а тебе выжить — мне неизвестно. Но не сомневайся — так лучше для каждого из твоих бойцов и для тебя тоже. Бог каждому даёт то, что для него лучше всего. Помни об этом всю жизнь, Володя.
— Ты сейчас уйдёшь, Эмери?
— Да, мне уже пора.
— Расскажи хоть немного, как там у вас, в Царстве Небесном.
— Не могу.
— Запрещено?
— Нет, ангел-командор не запрещал мне рассказывать. Но это невозможно. Опираясь на земные аналогии, используя земной язык, невозможно сообщить хотя бы некоторое представление о Царстве Небесном. Но поверь — там очень хорошо. Там все очень любят друг друга. Потому и хорошо. Там только те, кто умеет любить. Но тебе надо думать не о том, как там, а о том, как туда попасть.
— Буду думать. А может водочки на посошок?
— Ничего умнее русский офицер, конечно, не мог предложить. Ну давай, накатим по стольнику, если тебе так хочется.
Они выпили. Эмери — с явным неудовольствием, которое, впрочем, постарался скрыть от Ставрова.
— А не досадно тебе, Эмери, что на тебя теперь спиртное не действует в положительном, так сказать, аспекте?
— Дурак ты, Володя, — тепло и добродушно сказал Эмери. — По сравнению с радостью Царства Небесного, удовольствие от спиртного похоже, скорее, на пытку. Да я и при жизни вино не очень любил, и ты не привыкай. Учись радоваться чистой радостью, которая невозможна без Бога. Тогда и после смерти всё будет хорошо. Научись радоваться.
«Научись радоваться» — Ставров потом всю жизнь помнил эти слова Эмери д'Арвиля, командора Ордена тамплиеров.
* * *— Поздравляю вас, капитан Ставров, — лысый полковник источал самодовольство. — Вы представлены к званию героя Советского Союза.
— Отзовите представление, товарищ полковник, — устало и равнодушно попросил Ставров. — Я не приму этого звания.
— А разжалование и дисбат — примешь? — злобно прошипел полковник.
— Приму, — тихо и всё так же равнодушно заключил Ставров.
— Борзой ты, капитан. Ты что, не понимаешь, что на твой дурацкий подвиг можно было совсем по-другому посмотреть? Роту погубил, без цели и без смысла. Возможно, снюхался с душманами. Не случайно ведь сам-то в живых остался. Но генерал захотел сделать из тебя героя. Это потому, что ему так выгодно, а не потому что ты такой красивый. А ты ещё и выдрючиваешься. Но смотри, всё можно ещё и перерешить. Если ты, и правда, очень хочешь в дисбат — не проблема.
— Если честно, товарищ полковник, я не хочу быть штрафником. И героем тоже не хочу быть.
— Чего же ты хочешь, чудило?
— Отставки.
— Ну тогда моли Бога о том, чтобы без проблем уйти в отставку.
— Буду молить Бога.
* * *Что такое отставной офицер с нищенской пенсией посреди Москвы? Его будущее стоит не дороже, чем пустая жестянка из-под пива. Пока он пластался в Афгане, жена ушла к богатенькому кооператору, да ещё каким-то хитрым образом завладела квартирой, в которой теперь жили другие люди. Узнав, что ни жены, ни жилья у него теперь нет, он не пытался вернуть ни того, ни другого. В Афгане он почти не тратил зарплату, скопив весьма приличную сумму — хотел купить жене какой-нибудь ошеломляющий подарок. Теперь ему было на что снять комнату в коммунальной квартире.
Утрата всего, что он имел в этой жизни, кажется, совершенно не тронула душу Ставрова. Ему даже казалось, что так и надо — потерять разом всё, чем он когда-то дорожил, потому что жить по-прежнему теперь уже всё равно невозможно. После встречи с Эмери ничто уже не могло быть так, как было. Он стал другим. Но каким? Ставров не чувствовал в себе ни отрешённости, ни опустошённости, ни отторжения от мира. Он, напротив, сильнее прежнего рвался навстречу жизни, отнюдь не пытаясь от неё спрятаться. Он лишь понимал, что его место в этой жизни не может быть прежним, а каким оно должно быть, его место, он не знал. Он испытывал огромный прилив энергии, не представляя на что её употребить. Впрочем, это не была растерянность, ведь главное было ему известно — он хочет быть с Богом.
Прежде всего Ставров накупил православной литературы и за пару месяцев на одном дыхании проглотил целую библиотеку. Перед ним открылся огромный сияющий мир, к которому принадлежал Эмери, и к которому он тоже хотел принадлежать. Ставров начал ходить в храм, регулярно исповедуясь и причащаясь. Но он не пытался познакомиться ни со священником, ни с кем-либо из прихожан. Мысль о том, чтобы как-нибудь пристроиться при храме, даже не посетила его. Не потому, что здесь ему не нравилось, очень даже нравилось, но он чувствовал, что его путь пролегает среди бурного мира, а сюда, в эту тихую обитель, он должен приходить лишь время от времени.
Ставров гулял по улицам новой Москвы, которая принадлежала теперь племени ранее не ведомому — кооператорам. Странное племя советских бизнесменов вскоре перестало быть для него загадкой. Он любил накупить свежих газет и пристроиться где-нибудь в недорогом кафе, постигая жизнь через колонки новостей и всматриваясь в лица. Лица рассказывали даже больше, чем газеты.
Он не хотел жить одной жизнью с этими людьми, совершенно не разделял их ценности и устремления, но вместе с тем он не испытывал ни капли презрения к ним и даже хотел быть среди них, оставаясь при этом самим собой.
- Смерть святого Симона Кананита - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Сестра милосердия - Мария Воронова - Историческая проза
- Руан, 7 июля 1456 года - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Ледовое побоище. Разгром псов-рыцарей - Виктор Поротников - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза