«По полученным из Петербурга сведениям, Григорий Распутин скончался 30 июня от заражения крови. Его убийца – крестьянка Симбирской губернии Феония Кузьминична Гусева. Последними словами его были: «Какая-то стерва меня закопала!»
«Русское слово»
...
«Во Франции арестованы русские бомбисты, в частности, С. Марашвили. По собственному признанию С. Марашвили, его профессия – разбой».
...
«На днях в Кронштадт прибывает президент Франции Пуанкаре».
...
«Распутин на пути к выздоровлению! В разговоре о смерти Григорий Ефимович сказал: «Люди ходят, не предвидя ничего, и умирать не собираются вовсе. И мы так же…»
Санкт-Петербургское телеграфное агентство
Эпилог Июль 1914 года
…Он уехал. Стало тише.В Петергофе тот же сплин.Хуже раненому Грише,Очень сердится Берлин.А во внутреннем режимеНепроглядней, чем в дыре.Помоги мне, Серафиме,Не оставь, Пуанкаре!
Витя Вельяминов, приятель Дмитрия Аксакова, розоволицый, с белым пушочком вместо волос, толщиной, голубыми глазами и общей розовостью своей напоминавший большого целлулоидного пупса, уже пьяненький, цитировал свеженькие стихи записного придворного шутника поэта Владимира Мятлева (между прочим, внука, по слухам, того самого Ишки Мятлева, который куролесил с Лермонтовым и писал: «Как хороши, как свежи были розы…»), посвященные последним событиям российской жизни, и заливался смехом.
Однако никто не смеялся в ответ. Лица вокруг были печальные…
Когда кто-нибудь уезжает, провожающие почему-то грустят, даже если путь предстоит счастливый и легкий, в спальном вагоне первого класса, и в купе свалены ворохом букеты цветов, а на перроне празднично извергается и шипит шампанская пена и тонко звенят принесенные из вокзального ресторана хрустальные бокалы с вензелями и гербами города Энска. Провожающие почему-то грустят, даже если несусветно-красивая, нарядная, богатая молодая пара уезжает в свадебное путешествие.
– Ну, счастливого пути! – говорят наперебой шаферы и подружки невесты, гости, родственники и друзья.
– Счастливого пути! – с самыми ласковыми улыбками говорят Никита Ильич и Лидия. Им вторят Таня и Олег – дети Шатиловых, наконец-то приехавшие из Москвы, чтобы познакомиться со своими кузенами и погулять на свадьбе у Сашеньки.
– Счастливого пути! – говорит яркая, властная брюнетка, мать жениха, Маргарита Владимировна Аксакова, прибывшая по такому случаю в Энск из своей деревенской глуши.
Отец Дмитрия, бывший энский прокурор, встретит молодых в Москве и проводит на поезд, который должен повезти их в Италию. Они намерены ехать через Швейцарию, минуя Францию, – о маршруте особенно позаботился отец невесты. Конечно, в Европе сейчас тревожно – после убийства австрийского эрцгерцога в Сараеве. Но ведь Сараево на Балканах, от Италии далеко, все обойдется!
На самом деле не видать молодоженам Италии, ох, не видать! Но об этом никому не известно, кроме Провидения, а оно молчит.
– Счастливого пути! – с несколько наигранной радостью говорят Савельевы: Савелий Савельевич, Марья Ивановна и Варя. Они делают вид, будто свадьба Дмитрия с Сашенькой их ничуть не задела, а Варя ну просто очень счастлива оказаться среди подружек невесты. А впрочем, очень может быть, что эти простые и добрые люди никакого вида и не делают, а радуются от души. В конце концов, Савелий Савельевич всегда терпеть Дмитрия не мог. А Варины чувства… да ладно, какие у них там чувства, у юных дев? Взять хотя бы Сашеньку – то вон как убивалась по Игорю Вознесенскому, а теперь что? Выскочила замуж за другого – и вполне довольна.
Во всяком случае, выглядит довольной.
– Счастливого пути! – слабым, словно бы растерянным голосом говорит еще одна подружка невесты – Тамара Салтыкова. Ее наконец выписали из больницы, однако даже не вызывали в суд, когда там слушалось дело Марины Аверьяновой. Ведь Тамара не помнит ничего, ровно ничего из того, что с ней приключалось в последние несколько лет, и до сих пор не может прийти в себя от изумления, что ей, оказывается, не пятнадцать, а семнадцать, и что Сашенька Русанова вдруг взяла и вышла замуж.
Марины здесь, конечно, нет. Она сослана, однако не в каторгу, а на поселение в Приамурскую губернию. Судя по письмам, которые шлет из города Х. Василий Васильевич Васильев (Русанов известил о судьбе Марины старого друга), найдутся люди, которые встретят ее там приветливо, примут как свою, как родную.
А о том, как горько им придется пожалеть об этом, известно, опять же, лишь небесам, но они затянуты пеленою неведомого.
– Счастливого пути! – говорит вызывающим голосом изящная блондинка с приклеенной, неестественной улыбкой на точеном лице. Это Клара Черкизова. Ее, вообще-то, никто не приглашал, она сама пришла проводить невесту, с которой все же как-никак знакома… а заодно и напомнить о себе Константину Анатольевичу. Они давно не виделись, и теперь Клара удивляется, как поседел Костя. Впрочем, замужество дочери, расставание с ней… все понятно… Ну, ничего, с ним ведь остается сын! Похоже, они очень сдружились в последнее время, Русанов не отпускает от себя Шурку ни на шаг, и оба почему-то с равной неприязнью косятся на незваную гостью. «Зря я сюда пришла», – думает Клара.
Нет, не зря, но это станет понятно Кларе гораздо позже.
– Счастливого пути! – сдерживая рыдания, которые так и норовят прорваться, говорит Олимпиада Николаевна. Только сейчас, глядя на такую нарядную, такую красивую Сашеньку, тетя Оля впервые жалеет о том, чего лишилась, бросив всю свою жизнь под ноги одному мужчине – Константину Анатольевичу Русанову и его детям. А впрочем, нет, нет, ведь они – и ее дети, как бы их с любимым, обожаемым Константином дети, а то, что где-то в Париже копит злобу Эвелина, ничего не значит, ведь дети никогда, никогда не увидятся с матерью.
На сей счет Олимпиада Николаевна ошибается. Но как хорошо, что она никогда не узнает об этом!
– Счастливого пути! – в один голос говорят отец и сын (да, представьте себе – сын !) Русановы. Они и в самом деле держатся все время вместе, причем Константин Анатольевич смотрит на Шурку с некоторой робостью и нерешительностью, как младший на старшего, как ребенок на взрослого. Русанов в последние недели ощутил, что очень устал, из молодого еще, сорокапятилетнего, мужчины внезапно превратившись чуть ли не в старика. Сашенька уезжает – ну, дочь – чужое сокровище, сие давно известно! – зато вот своего сына он никуда от себя не отпустит, до самой смерти своей, а придет время, Шурка закроет ему глаза и проводит в последний путь.