Люди, которые претендовали на то, что хорошо знают Владимира Путина, давали ему нередко очень разные оценки: «он стопроцентно надежен», «он совершенно циничен», «он сострадателен и человечен», «он абсолютно безжалостен» и т. д. При этом в подтверждение тех или иных оценок приводились как разного рода житейские истории, так и разного рода решения и действия Путина в качестве главы государства. «Президент стал год спустя более понятным, — писала Светлана Бабаева, — но не более прогнозируемым. У Путина обнаружилось такое качество — и пока не очень понятно, радоваться этому или огорчаться, — как способность принимать события не слишком близко к сердцу. Иными словами, по ночам Путин, вероятно, спит, а не мучается кошмарами прошлого и будущего»[264].
К сожалению, проблема способности политика к сопереживанию и нравственного облика исторической личности, так ярко поднятая еще в знаменитом памфлете Григория Померанца в конце 1960-х годов, не имеет однозначного решения. Поступки и действия крупного государственного деятеля далеко не всегда могут диктоваться одними лишь требованиями элементарной нравственности; глава государства — это не глава церкви.
На многих примерах из биографии Путина можно показать, что там, где надо было делать личный моральный выбор, Владимир Владимирович предпочитал не нарушать своих представлений о порядочности. Однако для политика и общественного деятеля речь может идти не о личном выборе, а о государственном или партийном интересе, о выборе для страны, о приказе. Известно, что и Ельцин, и Горбачев, оказавшись в очень трудных ситуациях, нередко просто уклонялись от решений, перекладывая ответственность на других. Однако такой путь к сохранению «чистоты рук» неприемлем для большого политика, которому очень часто приходится выбирать не между плохим и хорошим решениями, а между решением плохим и очень плохим.
При решении одновременно как очень острых, так и крайне запущенных проблем больной экономики и не слишком здорового общественного организма России российскому лидеру приходилось нередко отдавать предпочтение хирургическому вмешательству вместо более спокойной, но длительной терапии. Но хирург перед операцией зачастую вынужден подавлять в себе эмоции и доводы нравственности. Кристиан Барнард, знаменитый южноафриканский хирург, впервые в истории начавший делать операции по пересадке сердца, писал в своих мемуарах, что он, проводя операции на сердце, предпочитал не знать, кто лежит на операционном столе, даже просил ассистентов прикрыть большую часть тела оперируемого. Эмоции в операционной ему только мешали…
Но нередко Владимир Путин вообще отказывался от радикальных методов лечения общественных недугов, ограничиваясь симптоматическим лечением и применением общеукрепляющих средств. Он просто не знал причин некоторых болезней и возможностей ослабленного организма или не имел в своем распоряжении необходимых инструментов и лекарств. В этом случае он предпочитал следовать древнему правилу знаменитого Гиппократа «Не навреди».
Специалисты по лингвистике несколько раз подвергали придирчивому анализу речь и отдельные высказывания В. Путина, а Г. Явлинский, желая побольнее задеть нового главу государства, сказал в ночь с 26 на 27 марта 2000 года, что ему, Явлинскому, даже «с лингвистической точки зрения ясно, какого человека Россия избрала своим президентом». Явлинского многие считают «ярким» или даже «выдающимся» трибуном. Однако мне он казался ловким, но часто очень поверхностным оратором, а при выступлениях на телевидении нередко прибегал к самой примитивной демагогии, в чем никак нельзя было упрекнуть Путина.
«Говорун, — сказал на следующий день В. Путин, имея в виду Г. Явлинского, и добавил: — Птица есть такая — говорун».
Первые выступления Владимира Владимировича Путина в Думе и в Совете Федерации с обоснованием политики правительства в Чечне и его большое выступление перед студентами Московского университета были очень содержательными, логичными и интересными. В начале 2000 года и перед выборами Путин выступал слишком часто, и в этих случаях он неизбежно повторялся, говорил банальные вещи, прибегал к услугам спичрайтеров. Позиция оратора была ясна, но ее изложение могло бы выглядеть гораздо более интересным для слушателей и в той аудитории, в какой говорил В. Путин, и во всей стране. Но уже в 2000–2002 годах его речи стали и более содержательными, и более образными, хотя к каким-то специальным ораторским приемам Путин не прибегал. Мастером таких эффектных выступлений был А. А. Собчак.
Очень важным качеством для политика является умение вести беседу, слушать и слышать собеседника. Как известно, Сталин редко начинал заседания Политбюро собственным выступлением. Он обозначал вопрос, а затем внимательно слушал высказывания членов Политбюро, прохаживаясь взад и вперед по кабинету, и что-то иногда записывал в большой тетради. Только в конце заседания Сталин говорил сам, и это было обычно окончательное решение, которое потом уже никто не осмеливался оспаривать. Приглашая специалистов — по металлургии, системам оружия или языкознанию, — Сталин мог слушать своих собеседников несколько часов, задавая им лишь наводящие вопросы.
Хрущев чаще всего начинал заседания Политбюро своим пространным выступлением, после чего участникам заседания было уже трудно защищать такую точку зрения, которая существенно отличалась бы от мнения Первого секретаря. Горбачев также предпочитал не слушать, а говорить — даже тогда, когда он приглашал к себе в кабинет всего двух-трех человек для совета и консультации.
Борис Ельцин задавал собеседникам вопрос и слушал, но очень плохо слышал то, что ему говорили или советовали. Он мог оборвать и выставить из кабинета группу советников, помощников, даже министров, так и не выслушав их главного тезиса, — просто потому, что им было назначено 30 минут, а время совещания истекло. Он мог слушать внимательно, но он не был в состоянии направлять ход беседы.
У Путина свой стиль ведения подобного рода совещаний и бесед. «У Владимира Путина, — свидетельствовала Ирина Хакамада, — есть некий высокий уровень общения. У него огромное терпение. Даже когда он не согласен, он будет выслушивать, причем выслушивать долго. У многих терпение давно бы кончилось, у меня, во всяком случае, а он выслушивает очень вежливо. Если он не согласен жестко, то он делает одно замечание, очень профессиональное и сажающее оппонента сразу в лужу. Если вы хотите разговаривать с ним наравне, то вы должны очень хорошо профессионально знать вопрос и не только критиковать, но и давать предложения. Очень конкретные. Если оппонент ничего не предлагает, он становится Путину неинтересен. Это очень технологический подход. Мне кажется, что у президента несколько черт. Первая: он за каждым известным человеком высчитал, в какой части тот профессионал, то есть если я начну говорить о нефти и газе — слушать не станет. О смертной казни скорее выслушает Григория Явлинского. Но как только я начинаю говорить о предпринимательстве, о бизнесе, о развитии рыночных отношений — всё, вот тут начинается диалог. И так с каждым. Вторая черта: если вы даете конкретное обоснование, что здесь не так, а здесь вот так, и у вас есть достаточно аргументированные доказательства, он тут же, если согласен, принимает решение. Путин — интеллектуал-технократ»[265].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});