— Что вы толкуете тут, Атос, о королевской династии? — не очень уверенным тоном сказал д’Артаньян. — Неужели вы, граф, человек благоразумный и обладающий огромным жизненным опытом, верите глупостям, написанным сумасшедшим?
— Верю.
— С тем большим основанием, дорогой шевалье, — добавил Рауль, — что у вас есть приказ убивать всякого, кто в них поверит.
— Потому что всякая басня этого рода, если она уж очень бессмысленна, — отвечал мушкетер, — почти наверняка становится в конце концов общераспространенной.
— Нет, д’Артаньян, — совсем тихо проговорил Атос, — нет, потому что король не хочет, чтобы тайна его семьи просочилась в народ и покрыла позором палачей сына Людовика Тринадцатого.
— Ну что вы, что вы, не произносите этих ребяческих слов, Атос, или я больше не буду считать вас рассудительным человеком. Объясните-ка мне, каким образом сын Людовика Тринадцатого мог бы оказаться на острове Сент-Маргерит?
— Добавьте: сын, которого вы привезли сюда в маске на утлой, рыбачьей лодке. Разве не так?
Д’Артаньян осекся.
— В рыбачьей лодке? Откуда вы знаете? — спросил он, мгновение помолчав.
— Эта лодка доставила вас на Сент-Маргерит с каретой, снятой с колес, и в этой карете находился ваш узник; узник, к которому вы обращались, именуя его монсеньором. О, я знаю!
Д’Артаньян покусывал ус.
— Даже если правда, что я привез сюда узника в карете, ничто не доказывает, что этот узник — принц… принц французского королевского дома.
— Спросите об этом у Арамиса, — холодно ответил Атос.
— У Арамиса? — воскликнул повергнутый в изумление мушкетер. — Вы видели Арамиса?
— Да, после его неудачной попытки в Во; я видел бегущего, преследуемого, погибшего Арамиса, и Арамис сказал мне достаточно, чтобы я верил жалобам, которые начертал на серебряном блюде этот несчастный.
Д’Артаньян удрученно опустил голову.
— Вот как господь потешается над всем тем, что люди зовут своей мудростью! Хороша тайна, обрывками которой владеет добрая дюжина лиц… Будь проклят случай, столкнувший вас в этом деле со мной, потому что теперь…
— Разве ваша тайна, — сказал Атос со своей сдержанной мягкостью, — разве ваша тайна перестала быть тайной оттого, что я знаю ее? Разве не скрывал я всю свою жизнь столь же серьезных тайн? Вспомните хорошенько, друг мой.
— Никогда вы не скрывали в себе более пагубной тайны, — продолжал с грустью капитан мушкетеров. — У меня роковое предчувствие, что все, кто прикоснется к ней, умрут, и умрут плохо.
— Да свершится воля господня! Но вот ваш губернатор.
Д’Артаньян и его друзья снова принялись за свою комедию. Губернатор, суровый и подозрительный человек, проявлял по отношению к д’Артаньяну учтивость, граничившую с подобострастием. Что же касается путешественников, то он удовольствовался лишь тем, что угостил их отменным обедом, во время которого не сводил с них своего пытливого взгляда. Атос и Рауль заметили, что он старался смутить их внезапной атакой или поймать врасплох. Но и тот и другой неизменно держались настороже. То, что сказал о них д’Артаньян, могло казаться правдоподобным, даже если бы губернатор и не считал это правдой.
Когда встали из-за стола, Атос по-испански спросил д’Артаньяна:
— Как зовут губернатора? У него отталкивающее лицо.
— Де Сен-Map, — отвечал капитан.
— Он и будет тюремщиком юного принца?
— Откуда мне знать об этом? Быть может, и я пробуду на Сент-Маргерит до конца моих дней.
— Что вы? С чего вы взяли?
— Друг мой, я нахожусь в положении человека, который среди пустыни нашел сокровище. Он хочет унести его — и не может; хочет оставить на месте — и не решается. Король не вернет меня, опасаясь, что никто не будет сторожить узника столь же усердно, как я, но вместе с тем он жалеет, что я так далеко, понимая, что никто не будет служить ему так же, как я. Впрочем, на все божья воля.
— Спросите у этих господ, — перебил Сен-Map, — зачем они приехали на Сент-Маргерит?
— Они приехали, зная, что на Сент-Онорат есть бенедиктинский монастырь, осмотреть который было бы весьма любопытно, а на Сент-Маргерит — превосходнейшая охота.
— Она к их услугам, равно как и к вашим, — ответил Сен-Мар.
Д’Артаньян поблагодарил губернатора.
— Когда они уезжают?
— Завтра.
Сен-Мар отправился проверить посты, оставив д’Артаньяна в обществе мнимых испанцев.
— Вот, — заговорил мушкетер, — жизнь и сожитель, которые мне очень не по душе. Этот человек находится у меня в подчинении, а он, черт возьми, стесняет меня!.. Знаете что, давайте поохотимся немного на кроликов. Прогулка прекрасная и вовсе не утомительная. В длину остров — всего-навсего полтора лье, в ширину — пол-лье, настоящий парк. Давай-ка развлекаться.
— Пойдемте, куда хотите, д’Артаньян, но не для того, чтобы предаваться забаве, а чтобы свободно поговорить.
Д’Артаньян подал знак солдату, который сразу же его понял и, принеся дворянам охотничьи ружья, вернулся в замок.
— А теперь, — начал мушкетер, — ответьте-ка на вопрос, который задал мне этот мрачный Сен-Мар: чего ради приехали вы на забытые острова?
— Чтобы проститься с вами.
— Проститься? Как? Рауль уезжает?
— Да.
— Держу пари, что с герцогом де Бофором!
— Да, с герцогом де Бофором. О, вы, как всегда, угадали, дорогой друг.
— Привычка.
Еще в начале этого разговора Рауль с тяжелою головой и стесненным сердцем присел на поросший мхом камень, положив свой мушкет на колени. Он смотрел на море, смотрел на небо и слушал голос своей души. Он не стал догонять охотников. Д’Артаньян заметил его отсутствие и спросил:
— Он все еще страдает от раны?
— Да, но он ранен насмерть, — вздохнул Атос.
— О, вы преувеличиваете, друг мой. Рауль — человек отличной закалки. У всех благородных сердец есть еще одна оболочка, предохраняющая их, словно броня. Если первая кровоточит, вторая задерживает кровотечение.
— Нет, — ответил Атос. — Рауль умрет с горя.
— Черт возьми! — мрачно проговорил д’Артаньян.
После минутного молчания он спросил:
— Почему же вы его отпускаете?
— Потому, что он хочет этого.
— А почему вы сами не едете с ним?
— Потому что не хочу быть свидетелем его смерти.
Д’Артаньян пристально посмотрел на друга.
— Вы знаете, — продолжал граф, опираясь на руку д’Артаньяна, — вы знаете, что всю мою жизнь я боялся очень немногого. А теперь меня преследует страх, непрестанный, терзающий, неодолимый. Я боюсь, что придет день, когда я буду держать в объятиях труп моего сына.