— Она тоже пострадала, и ей тоже очень тяжело.
Яндрия знала, что еще немного — то ли вечером, у костров, когда плеснут страсти; может, к утру, — и осознание собственной вины и связанного с ней стыда, ясное понимание, что если и завтра в бою он поведет себя так же, тогда действительно всем крышка, овладеет массой, и тогда армия превратится в непобедимую, всесокрушающую силу. Тогда эти небритые мужланы, эти потерявшие женственность сестры наведут такой ужас на врага, что только держись. Ого-го — мы еще повоюем, мы еще им покажем. И искра здоровой уверенности в своих силах, ощущение, что еще чуть-чуть, и армия победит, вдохновляли Яндрию.
Но все эти чувства, надежды не следовало торопить — нужно работать с каждой живой душой, которой завтра придется заглянуть в лицо смерти…
Она оттащила Ромили в угол, усадила, положила ее головку к себе на плечо и принялась баюкать, поглаживать по волосам. Девушка не отзывалась, она даже не чувствовала прикосновений — картины человеческой смерти стояли перед глазами. Они навевали такую тоску, такое одиночество…
Незаметно она провалилась в глубокий, беспросветный колодец — можно ли назвать его сном? — где увидела Клеа. Та, посмеиваясь, скакала на одном из погибших коней, и Благоразумие сидела у нее на луке седла… Но скакали они так далеко, что догнать их не было никакой возможности, тем более что брела Ромили пешая, по колено в каком-то непонятном кровавом сиропе. Никогда ей не догнать их… Никогда, никогда…
Сквозь забытье до нее долетел чей-то голос. Знакомый, но кому он принадлежал, догадаться Ромили не могла. А надо бы…
«Она никогда не сможет защититься от этого. Ну что я могу поделать? На этот раз попробую поставить барьеры в сознании, но это ненадолго. Ей бы учиться, но она такая дикая и упрямая… Я так боюсь за нее».
Ромили терялась в догадках. И проснуться не могла. Кто же это говорит? Каролин? Маура?
Кто-то коснулся пальцами ее лба. Неожиданно она очнулась, обвела глазами сероватый матерчатый шатер, нависающий над головой. Опять все вернулось. Она обняла Яндрию и заплакала…
— Клеа мертва… И мои лошади… И птицы…
Яндрия страстно обняла ее, прижала к себе.
— Я знаю, милая. Знаю… Поплачь, хорошая моя, пореви вволю. Нам всем нелегко…
Ромили тронула пальцем щеки Яндрии — та тоже плакала.
Непонятно почему, но эти всхлипы, их общий рев показался ей немного неуместным. Чересчур, что ли…
8
На следующее утро Ромили проснулась от звуков барабанящего по крыше шатра дождя. Она встала, выглянула наружу — низкие лохматые тучи плыли над самой землей. Дождь не прекращался. Поле, где вчера произошел бой, было пустынно, разве что вездесущие стервятники бесцеремонно и бесстрашно кружили над землей и время от времени собирались на чьем-нибудь трупе. Человека или коня — им было все равно.
«А-а, плевать», — равнодушно подумала Ромили. С другой стороны, она трезво решила, что быть похороненной в сырой земле все же лучше, чем если бы ее плоть рвали клювами и над ней бы скандалили эти омерзительные кворебни. Хотя так или иначе, все равно мертвому телу путь один — распасться на простые элементы, стать едой для всякой ползающей, ковыряющей землю твари, напитать корни травы и деревьев. Так свершается круговорот — вышли мы из праха и вернемся в него же, чтобы где-нибудь, когда-нибудь возродиться вновь. «О чем тут горевать?» — спросила себя Ромили.
И зачем? Что ей до ссоры двух властелинов? Тут в рассуждениях произошла некая заминка — ей припомнилась встреча с Лиондри Хастуром. Теперь она могла точно объяснить, чем поразил ее в тот момент Лиондри. Своей жестокостью!.. Жизнь человека для него ничего не стоила. С другой стороны, не накручивает ли Каролин различные философии, чтобы оправдать неуемное желание власти? Нет, он искренне верил в то, что его долг состоит в защите людей, присягнувших ему. Так оно, по-видимому, и есть…
Каролин чем-то похож на коня… Кони его любят, а это о многом говорит… В то время как Ракхел и Лиондри — вылитые баньши, питающиеся живой плотью. Неожиданно впервые за все время, что она провела в разлуке с Пречиозой, Ромили порадовалась, что ястребица улетела. Они уже не виделись больше года…
«Она тоже питается живой плотью. Я знаю, она так устроена, и я люблю ее, но вынести это не в моих силах. Тем более видеть…»
Ромили оделась, набросила накидку, покрыла голову капюшоном и поспешила к Умеренности. Первым побуждением было — пусть птицей займется Руйвен. Она видеть не могла пустые жердочки, где еще вчера восседали Усердие и Благоразумие. Весь ужас случившегося вновь ожил на мгновение. И угас… Страдай ни страдай, ее наняли как сокольничью короля, и забота о птицах входит в обязанности. Никто ее не освобождал, а Руйвен? Брат относился к делу без особого интереса, по долгу службы. Он не любил их так, как она.
Умеренность одиноко сидела на жердочке. Съежилась от холода и сырости… Ветер продувал насквозь место, где был устроен насест, и девушка решила перенести птицу в палатку, где жили они с Маурой. Уже несколько дней шатер пустовал. Теперь за Умеренностью нужен глаз да глаз — она единственная сторожевая птица на всю армию. Если она простудится и не сможет летать, войско Каролина ослепнет и оглохнет. Тем более что сегодня ей предстоит не менее напряженная работа, чем вчера. Что бы ни случилось, ее в любом случае поднимут в воздух. Перспектива нерадостная, но какой смысл в этих условиях рассуждать о всеобщем счастье, о единении с животным миром!.. Отдадут приказ — и полетишь как миленькая, пророчила ей Ромили. Потому что ты военное имущество! Приспособление для разведки. И я тоже… Так что нечего ежиться, лезь в палатку греться…
Опять на ум пришел Лиондри — что он там думал, над чем размышлял? А-а, ему-де не хочется быть палачом Ракхела. «Скажи Яндрии, — наказал он ей, — что я вовсе не чудовище, каким она меня считает». Ну, миленький, возмутилась Ромили, раньше надо было думать. Тоже небось рассчитывал поживиться от трона. Все власти мало? Так что теперь, дорогуша, поздно в благородных играть.
Вот загадка. Они же с Каролином родные братья, как же могут быть так не похожи?..
За матерчатой стенкой шатра послышались чьи-то шаги. Ромили повернулась и увидела в прогале входа знакомое лицо.
— Дом Алдерик! — воскликнула она, но прежде, чем он удивленно глянул на нее и что-то сообразил, на него накинулся и заключил в объятия Руйвен.
— Бреду! Я должен был догадаться, что первым делом ты поспешишь сюда! Как только появишься в лагере, сразу ко мне… Молодец!..
Алдерик Кастамир удивленно тряхнул головой и растерянно улыбнулся. Потом сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});