Читать интересную книгу Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв. - Борис Рыбаков

Смоленская летопись и интереснейшая полоцкая летопись были известны В. Н. Татищеву, получившему их на короткий срок и успевшему сделать только незначительные выписки[539]. Значительно лучше нам известно летописание Владимира и Ростова[540]. Летописи велись и в юго-западном регионе — в Галиче, Владимире Волынском и в Пинске[541].

Дошли до нас и фрагменты летописания рязанского, переяславского (Переяславля Русского) и черниговского[542].

По всей вероятности, уцелевшие до наших дней в составе позднейших летописных сводов фрагменты летописей разных княжеств далеко не отражают действительного состояния летописного дела в XII — начале XIII в. Летописей было значительно больше, но многие из них погибли в половецких наездах, княжеских усобицах и особенно в пожарах русских городов во время «татарщины». Мы знаем случаи, когда в Москве в XIV–XV вв. каменные подклеты до самых сводов наполняли книгами, чтобы уберечь их, но они все же гибли в огне…

Из всех летописных сводов интересующего нас времени, пожалуй, наибольший исторический и историко-культурный интерес представляет киевский летописный свод 1198 гг. (в литературе его иногда датируют 1199 г. или 1200 г.), составленный при князе Рюрике Ростиславиче игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем. Составитель (он же автор нескольких статей 1190-х годов) завершил свой труд текстом торжественной кантаты, пропетой «едиными усты» монахами его монастыря в честь великого князя.

В богатом Выдубицком монастыре, расположенном под Киевом, была, очевидно, целая историческая библиотека из рукописных летописей, которая помогла ученому игумену создать интереснейший сводный труд по русской истории за весь XII век. В руках составителя оказались летописи разных князей из разных княжеств. Поэтому историк конца столетия мог иной раз изобразить какое-либо отдаленное событие, ту или иную войну с разных точек зрения: и со стороны нападающих и со стороны обороняющихся или осажденных. Это приближало к объективной оценке. В Киевском своде 1198 г. отражены не только киевские события, но и дела, происходившие в Чернигове, Галиче, Новгороде, Владимире на Клязьме, Переяславле Русском, Рязани и в ряде других русских городов, а порой и зарубежные события вроде четвертого крестового похода Фридриха Барбароссы. Удается выделить ряд отдельных летописей, использованных составителем[543].

Основой для выделения являются различные признаки: диалектные особенности языка, различие штампов в обозначении титулатуры князей, способы обозначения дат, наличие или отсутствие церковной фразеологии, литературный стиль, манера изображения событий, широта кругозора и самое главное — симпатии и антипатии летописцев к тем или иным князьям.

На основе всей суммы признаков можно наметить около десятка исторических рукописей, использованных киевским игуменом Моисеем при составлении своего летописного свода 1198 г. Первую половину свода занимает «Повесть временных лет» Нестора, а далее используются отрывки летописания Владимира Мономаха и его сыновей («Володимерова племени»). В дальнейшем прослеживаются фрагменты летописи Юрия Долгорукого и его сына Андрея Боголюбского, очень недолго владевшего Киевом, но оставившего «цесарскую» летопись, прославлявшую этого монарха. Есть следы использования галицкой летописи (или работы какого-то галичанина в Киеве в 1170—1180-е годы). Включена в свод и особая повесть об убиении Андрея Боголюбского, написанная, по всей вероятности, приближенным Андрея Кузьмищей Киянином, оставившим записи 1174–1177 гг. Часть летописных заметок, преимущественно узко придворного характера, принадлежит самому Моисею.

Особый интерес с точки зрения обрисовки личности летописцев представляет сопоставление двух писателей: один из них — церковник Поликарп (все приурочения текстов к конкретным историческим лицам, включая и Нестора, условны), закончивший? свою жизнь архимандритом Киево-Печерского монастыря. Другой — знатный боярин, киевский тысяцкий Петр Бориславич, известный своими дипломатическими делами.

Поликарп был сторонником чернигово-северских князей, часто враждовавших с Киевом. Особенно активно Поликарп отстаивал интересы князя Святослава, сына Олега «Гориславича» (и отца Игоря, героя «Слова о полку Игореве»). Фрагменты летописи Поликарпа, рассеянные в разных местах свода игумена Моисея, рисуют его как очень посредственного писателя, тенденциозного регистратора событий. Речь его пересыпана церковными сентенциями; кругозор его узок. Любопытной индивидуальной особенностью этого летописца является пристрастие к перечислению денежных сумм и элементов княжеского хозяйства. Он — летописец-бухгалтер, составляющий подробную опись захваченного врагами имущества— от церковного евангелия до стогов сена и «кобыл стадных»; он точно знает, какие ценности подарила монастырю престарелая княгиня, сколько денег уплачено безземельному князю за участие в усобице[544].

Игумен Моисей сокращал имевшуюся у него рукопись Поликарпа, выбрасывая многие риторические восхваления князя Святослава Ольговича. Московские историки XVI в. полнее использовали труд Поликарпа при составлении Никоновской летописи и эти восхваления сохранили.

Полную противоположность этому летописцу-бухгалтеру представлял киевский летописец середины и второй половины XII в., которого с достаточной долей убедительности можно отождествлять с Петром Бориславичем, упоминаемым летописью в 1150—1160-е годы. Его исключительно интересный труд тоже был сокращен игуменом Моисеем, исключившим из него многие политически заостренные характеристики. Мы можем судить об этом потому, что в руках историка В. Н. Татищева в 1730-е годы находилась древняя пергаменная рукопись (так называемый «Раскольничий манускрипт»), представлявшая, судя по выпискам Татищева, полную редакцию исторического труда боярина-летописца[545].

Петр Бориславич писал летопись одной княжеской ветви — «Мстиславова племени», потомков старшего сына Мономаха, великих князей киевских: Изяслава Мстиславича (1146–1154 гг.), его сына Мстислава Изяславича (1167–1170 гг.) и его племянника Рюрика Ростиславича (княжил с перерывами с 1173 по 1201 г.; летопись этого автора до 1196 г.). Петр Бориславич умел очень широко смотреть на события, и каждую свою летописную статью он начинал с общего обзора княжеских отношений, союзов, разрывов, договоров или клятвопреступлений. В обзорах затрагивались как соседние княжества, так и далекие земли: Новгород, Карела, Чехия, Польша, Полоцк и др.

В каждой сложной ситуации Петр Бориславич стремился выгородить своего князя, показать его в наиболее выгодном свете, но делал он это несравненно более умело, чем его политический соперник Поликарп: он не восклицал, а доказывал, а для доказательств привлекал такой весомый аргумент, как подлинные документы из княжеского архива. Петр Бориславич вносил в летопись договора с князьями, письма князей и королей, документы из захваченного у врага архива Юрия Долгорукого и т. п.[546].

Однако следует сказать, что, взявшись за перо, киевский тысяцкий не был покорным слугой князей. Он и пером служил как феодальный вассал, сохранявший «право отъезда». В тех случаях, когда великий князь пренебрегал советом боярской думы, летописец подробно излагал документацию бояр и не без злорадства заносил на свои страницы как описание его поражения, так и неблагоприятное решение боярской думы: «Поеди, княже прочь; ты нам еси не надобен…»

Летопись Петра Бориславича изобилует «речами мудрых бояр», якобы произнесенных по тому или иному случаю. Скорее всего это лишь определенный литературный прием, с помощью которого умный автор излагал боярскую программу. Политическая программа русского боярства XII в. состояла в следующем: князь управляет княжеством совместно с представителями крупнейших землевладельцев-бояр, живущих рядом с ним в стольном городе; все вопросы войны и мира князь должен решать с боярами. Князь должен думать о правосудии и о «строе земельном». Далекие завоевательные походы не интересуют бояр, а междукняжеские усобицы они считают крайне вредными и стремятся удержать князей от безрассудных действий. Единственно ради чего следует «сести на конь» — это ради защиты Руси от внешнего врага. Как видим, программа в значительной своей части вполне прогрессивная, что объясняется тем, что само боярство как носитель нового, недавно утвердившегося (и еще очень далекого от загнивания) феодального способа производства представляло собой прогрессивное (по сравнению с первобытностью) явление.

Интересно отметить, что у этого автора нет церковной фразеологии и интереса к церковным событиям, но все, касающееся военного дела или дипломатических переговоров или заседаний княжеских съездов, представлено у него подробно и со знанием дела.