В третий день Зимних Ветров мы, совершая конную прогулку, встретили у Надорского озера гигантских призрачных всадников в старинных одеяниях, причем один из призраков – женщина – ответила на приветствие Айрис Окделл. Сразу же после нашего возвращения в замок на Надор обрушилась снежная буря, полностью отрезавшая нас от внешнего мира.
В девятый день Зимних Ветров в замок вернулось некое существо, известное местным жителям из древних поверий. Обитатели Надора называли его Невепрь. Это создание походило на большого безголового и бесхвостого быка, поросшего черной шерстью и с ярко-красными раздвоенными копытами. Оно становилось видимым, только если закрыть глаза, но слышали его постоянно. Невепрь обосновался в Гербовом зале и – я понимаю, как глупо это звучит, – беспрерывно прыгал на одном месте, отчего по замку разносился несмолкающий грохот. Изгнать его не удавалось ни с помощью эсператистских молитв, ни с помощью четырех свечей и отгоняющих нечисть заклятий.
В одиннадцатый день Зимних Ветров Айрис Окделл решила покинуть Надор, несмотря на непрекращающуюся метель. Молодую герцогиню одолевали дурные предчувствия, и, как мне теперь кажется, их разделяли граф Ларак и его сын. К несчастью, лошади отказались подчиниться. Около полуночи буря утихла, Невепрь и собаки также смолкли, но Айрис Окделл не покидала тревога, хотя видимых причин для беспокойства не было.
Поздним вечером я ушла к себе, но еще не ложилась. Спустя какое-то время в мою дверь постучали. Это оказался выходец женского пола, назвавшийся капитаном Зоей Гастаки. Она обманом заставила меня тепло одеться, взять ценности и запас еды и последовать за ней. Моя дочь почувствовала ее присутствие – она и раньше чувствовала появление выходцев – и настояла на том, чтобы идти со мной.
Капитан Гастаки привела нас на вершину Надорского утеса к подножию лишенного коры мертвого дерева. Она сказала, что еще нет полуночи, хотя мне казалось, что уже позднее, и заставила нас укрыться в тени дерева. Вскоре мы стали свидетелями того, как гору покидают лежавшие там валуны. Капитан Гастаки назвала их стражей и объяснила, что отныне они свободны и обретают вечный покой. Тогда же она сказала, что замок и его обитатели обречены, потому что чашу разбили и ничего нельзя изменить. Те, кто оставался внизу, должны за что-то заплатить, а мы с дочерью – нет.
Началось землетрясение, и капитан Гастаки, вопреки своим словам, поддалась на просьбы Селины и попыталась вернуться в замок, чтобы вывести Айрис Окделл и графа Ларака. К несчастью, после ухода стражей это стало невозможным. Так она сказала, и я ей верю, потому что Зоя Гастаки честна, отважна и великодушна, как немногие из известных мне живых людей.
Ночь мы переждали на утесе. Землетрясение его почти разрушило, но мертвое дерево уцелело. Перед рассветом капитан Гастаки вывела нас на мельницу, где когда-то покончил самоубийством сын хозяина. Оттуда мы пешком добрались до знакомой гостиницы у каданского тракта. Хозяин помог нам присоединиться к обозу с шерстью. Под видом беженцев из Олларии мы доехали до Найтона, где и поселились под чужим именем. Я надеялась дождаться конца войны и возвращения сына, но в ночь с шестого на седьмой день Весенних Ветров меня вновь посетила капитан Гастаки. Она утверждает, что в Олларии происходит что-то необъяснимое и опасное. По ее словам, в столицу стало невозможно пробиться дорогами выходцев, как до этого невозможно было проникнуть в надорский замок. Я не полностью уловила суть угрозы, так как капитан Гастаки изъясняется не всегда понятно, но я не могу ей не верить и не могу оставаться в безопасности и молчать, когда Олларии грозит судьба Надора.
Капитан Гастаки уверена, что живые еще могут что-то предпринять. Она советует убирать паруса и становиться носом к ветру. Мне кажется, что это иносказание, которое способен понять моряк, тем более что капитан сравнила надвигающуюся опасность со шквалом.
Господин Савиньяк, я дважды перечитала свое письмо и полностью осознаю, что у занятого важными делами благоразумного человека оно вызовет лишь недоумение и желание прислать ко мне врача, но все сказанное – истинная правда. Я тревожусь о судьбе тех, кто находится в Олларии, в том числе о герцоге Алва и ее величестве. Я не знаю, что делать. Даже если мы с Селиной выйдем на городскую площадь и начнем кричать об опасности, кто нам поверит? Я не знаю, сколько у нас есть времени и есть ли оно вообще. Все, что я могу, это воззвать к Вам и к Создателю, но Создатель не смог или не счел нужным спасти Надор.
Остаюсь вашей преданной служанкой. Луиза Арамона, известная в Найтоне как госпожа Карреж.
7 день Весенних Ветров».
Госпожа Арамона могла не напоминать, кто она такая. Лионель Савиньяк прекрасно помнил худощавую белокурую даму и ее прелестную дочь, раз за разом ввергавшую Фердинанда в отеческое умиление. О дуэли самого графа с оскорбившим девушку Манриком капитанша деликатно умолчала, что говорило либо о недюжинном уме, либо о еще более недюжинном бескорыстии.
Женщина промолчала, но сам Лионель не забыл превращенную по воле Сильвестра в буффонаду дуэль. Слышал маршал и о сестре бордонского дожа, возмечтавшей о морских победах и сраженной пауканами, и о прославленной надорской моли. Своей памяти Савиньяк доверял безоговорочно. Исчезновение Арамоны, новый порученец Рокэ, похождения графа Креденьи, вхожий к Лецке пивовар – все это было правдой. Граф в равной степени запоминал и дурное, и хорошее, и то, что на первый взгляд казалось ерундой. В обычной жизни это мешало, но не на войне и не в столице.
Лионель еще раз пробежал глазами странное письмо. Госпожа Арамона, здоровая ли, больная ли, времени зря не теряла. Вынудить Лецке срочно переслать письмо в Кадану дано не каждому. Теперь Проэмперадор Надора осведомлен об обуявшей мертвую даму тревоге, только армия движется не к столице, а от нее.
В пятый день Весенних Ветров отдохнувшие войска покинули изонийский лагерь и той же дорогой, по которой пришел Фридрих, двинулись к границе Гаунау. Сломя голову, конечно, не неслись, но и времени не теряли: Фридрих еще не принес Талигу всей пользы, на которую был способен, и Лионель собирался выжать принца досуха. Через полчаса начинался совет. Второй после приснопамятного сражения. На первом генералы не торопились советовать Проэмперадору, что делать дальше. Надо полагать, вспомнили его мысль – из Каданы удобно перенести боевые действия в Гаунау.
Проэмперадор ожидания оправдал, объявив, что выступает на запад, но этим и ограничился. Он знал, что прикажет, едва Хеллинген подвел итоги сражения, но объявлять о вторжении в сильную и раздраженную неудачей страну следует должным образом. Так, чтобы соратники поняли, что другого выхода, кроме как победить еще раз, просто нет. Теперь время пришло. Маршал развернул карту и сосредоточенно уставился на нанесенные рукой каллиграфа надписи, отмечая места, где успели побывать люди Реддинга. Завтра нанесенная на бумагу линия обернется говорливой речонкой, переступив которую ты начнешь большую войну, а уже не нарисованные горы закроют горизонт, отрезая армию и от выжидающей Каданы, и от Надора. Завтра пути назад не будет. Только вперед, через вражеские земли к перевалам и оттуда – в Бергмарк. Савиньяк резко оторвался от карты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});