Читать интересную книгу Сборник рассказов - Юрий Мамлеев

— А потом? — тупо спросил Павел.

Дедуля вдруг оглянулся. Одежонка на нем как будто даже еще больше разорвалась.

— А потом, — вздохнул дед, — при новом сотворении мира, Пугаев этот наш из Первоначала, из Бездны, таким выскочит… существом, значит… таким жутким, таким одичалым, что ни словом, ни мыслями, ни молчанием его нам уже никак не описать. И жить долго будет, — дед горестно вздохнул…

Павлуша угрюмо молчал. Процессия смиренно шла к цели. Константин пел. Вдруг Павлуша оглянулся: а деда нет. Словно провалился на небо. Павел туда повернулся, сюда, обежал вокруг гроба (одна старушка даже цыкнула на него), но деда нигде не было. Исчез он.

«Наверное, сбег в пивную», — подумал Павел, а потом нахмурился.

«А как же я-то теперь останусь один… — и он недоуменно махнул рукой в сторону процессии. — Они вон идут, как гуси глупые, ничего не слышат, а мне-то каково?»

КОЛЯ ФА

Полуэмигрант Коля Фа торговал один-одинешенек в маленькой лавке разных вещей на окраине Парижа. Лавка представляла собой совсем маленькую комнатушку на первом этаже, за ней — в глубине, отделенной занавеской, — совсем крохотный закуток (своего рода офис Коли Фа) с кипятильником. За закутком — серьезный клозет, окошко которого выходило во двор. Вот и все торговое заведение.

Коля Фа иногда поднимал морду вверх, на бесконечно-голубое и женственно-скучное парижское небо. «Ишь, безмятежное», — думал он, погружаясь в себя. Он уже давно превратился в камень и свою работу выполнял автоматически. (Автоматически и ел, боясь наслаждения.)

Но все-таки что-то человеческое еще копошилось в нем. Например, оживлялся он, когда ел каких-нибудь рыбешек или иных гадов живьем. Но глаза стекленели при этом, а не наполнялись наслаждением. Ничего не поделаешь — много абсурда в жизни! Была в нем и другая слабость: порой он принимался считать звезды на небе, особенно когда их почти не было. Где-то в глубине души не переставал любить деньги.

А вообще-то ему на все было наплевать. Не любил он (частично) женщин, зато любил, например, лягушек. Засыпая, читал справочники. Не обожал он и свое тело, ставшее препятствием к бесконечной и вольной жизни после смерти. Часто засматривался на облака, плывущие мимо к какой-то своей, непонятной для него цели.

Как же такой в этом западном мире, хищном и псевдозагадочном, вообще существовал? Но и здесь бывают исключения: к тому же работал Коля Фа хорошо, хотя внутренне не соображая, что к чему.

К тому же Коля Фа был герой: он никогда не плакал. Он даже исключил из жизни такое понятие.

Любил ли он женщин? И даже не один раз, а трижды. Первый раз, когда ему было пять лет, второй — когда восемь, а третий — когда девять. Больше он женщин никогда не любил, хотя и скотоложествовал с ними бесчисленное количество раз.

Вообще, в нем еще много было жизни. Он даже участвовал в национальных выборах.

Единственно, что он не понимал: куда это движется его жизнь? Официально считалось, что к смерти, но он ее не признавал. Но если не к смерти, то куда же? К облакам, что ли, поющим в небе о чем-то немыслимом? Или, может быть, просто в курятник, потому что Коля Фа еще с детства обожал кур, считая их не курами, а умудренными тварями, спустившимися с неба. В остальном он признавал значения слов, считая, например, что гуси — это и есть гуси, а не что-нибудь иное.

К Божеству тем не менее он относился просто: он его и не отрицал, и не признавал.

В этот день Коля Фа поработал на славу: отдал дань своему автоматизму. Но и поглядел на облака тоже: не без мечты, ведь человеком был. Солнце — так называемое античное божество — ату его, ату! — уже заходило за, если так можно выразиться, горизонт. Коля Фа не мешал ему, солнцу, он вообще никому не мешал.

Обтер пыль, заглянул в закуток-офис и вдруг — дверь в клозет была полуоткрыта — увидел карлика, сидящего на толчке.

Карлик был не то чтобы уж совсем карлик, но маловат, до дикости маловат. Впрочем, и это бывает с людьми.

Коля Фа несказанно удивился. Никогда еще люди, пусть и карлики, не впрыгивали через заднее окно к нему в клозет. (Через дверь карлик не мог прийти — все-таки у Коли Фа были глаза.)

Коля Фа оцепенел. Карлик на толчке хоть и тужился, но тоже оцепенел. Так и цепенели они некоторое время. Коля не решился прерывать, а просто ушел в другую комнату, где товары, и закурил. Когда вернулся, карлик исчез.

Коля Фа в эту ночь спал неспокойно. Все ему чудились боги, античные герои, ангелы и прочие существа.

На следующий день, как раз под вечер, он заглянул в клозет. Карлик сидел на толчке как ни в чем не бывало. Лица его Коля не видел. То ли карлик его спрятал на груди, то ли вообще оно отсутствовало.

Фа, однако, не заорал. Походил, походил и закурил.

Прошло три дня. Карлик не появлялся. На четвертый опять сидел на толчке.

Коля Фа с ним смирился.

Через неделю начал его кормить. Но карлик признавал только древнюю пищу, а Фа не знал, что это такое. Но все же кормились. Коля ставил миску на границу клозета и отходил. Карлик не то ел, не то смотрел. Иногда, когда карлик сидел на толчке, Фа садился рядом и чего-то ожидал. Странно, они ни о чем не разговаривали. Но общение было. Глаза карлика — да, да, у него были глаза — все время смотрели в одну точку, слева, Коля стал тоже смотреть в эту точку слева, напряженно следя, чтоб направления взглядов сходились там. Так и сидели они часами, глядя в эту точку.

Коля Фа тем не менее выполнял свои обязанности хорошо. А то, что он смотрел потом в одну точку, это ведь почти никого не касалось.

Карлик регулярно приходил. Фа даже не удивлялся этому. Он вообще потерял в себе это качество: удивляться. Их молчание один раз прервала заскочившая не вовремя покупательница, но отпрянула, потому что Фа захохотал. Правда, это был почти неслышимый хохот.

С тех пор Фа перестал заниматься скотоложеством. Он вообще перестал чем-либо заниматься. А между тем дела шли сами собой. Видно, ему помогал Бог.

Коля вдруг как-то почувствовал, что по отношению к внешнему миру он уже стопроцентно автоматизировался и ему теперь — после карлика в клозете — на все окончательно наплевать. Да, все, что положено, он делал — ел, спал, работал, ходил по нужде, — но совершал это не то чтобы во сне, а, скорее, как в золотом сне.

А карлик по-прежнему сидел на толчке.

Фа никак не мог понять своего отношения к карлику: они ведь никогда не разговаривали, несмотря на то что сидели вместе. В общем, вся эта ситуация становилась со временем скорее положительной, чем отрицательной, но хорошего от этого было мало.

Впрочем, Фа и не стремился ни к чему хорошему.

С появлением карлика на толчке многое стало ему все равно — бесповоротно все равно. Единственное, что осталось, — это желание смотреть в одну точку.

Иногда местный пастор — был и такой, ко всеобщему изумлению, похлопывал Колю Фа по плечу и звал в приход. Но приход, и весь мир, и все, что бы в нем ни находилось, Коля Фа уже не мог воспринять как реальность, тем более на толчке сидел молчаливый карлик, прыгавший в окно.

Захотел Фа выйти на улицу, но кругом пустота. Захотел он даже с тоски своей великой священные книги читать — все равно пустота.

Хоть петухом кричи.

Все складно вроде выходит в мире, окромя того, что никакого мира-то и нет. Да и Творца, следовательно, нет.

Месяца через три Коля Фа заглянул в клозет (карлика уже три дня не было). А теперь он опять сидел, молчаливый.

«Ну вот и все, — подумал Коля. — Вот и все. А что все?»

Мало того, что мира и Творца для Коли не стало, для него вообще ничего не стало, что ни придумай или во что ни проникай.

И вот он, как леший, один. Да и не один, ибо какой он один?! Запел тогда Коля Фа и пел так три дня и три ночи.

И вдруг вместо пустотной картины мира этого, которая внезапно провалилась, увиделось ему то, что никаким словом нельзя было выразить, но что убило его, покончив даже с пустотой и с его собственным существованием.

Теперь не было и единственной реальности — карлика, сидевшего на толчке.

И Коля Фа ушел туда, где его не стало.

ЖУ-ЖУ-ЖУ

Миллионер Майкл Харрис обанкротился, то есть средства для жизни у него, может быть, оставались, но как миллионер он исчез с золотого небосклона Америки. Произошло это, как нередко бывает, довольно неожиданно.

Майкл был, как почти все американцы, непробиваемый прагматик. Несмотря на все свои миллионы, он, например, никогда — даже в мечтах — не предполагал войти в тот круг финансовой олигархии, которая правит западным миром. Он отлично понимал, что это невозможно, что он никогда не потянет на это, так как знал все тайные механизмы и суть этой олигархии и не смел даже в мыслях на такое претендовать. Но относительная власть и солидный социальный статус, которые связаны с умеренно большими деньгами, — это у него всегда было при себе. Не считая все прочие немалые привилегии: например, даже ему вполне было доступно омолодить себя подходящим жизненным органом, взятым у какого-нибудь экспроприированного мальчика из третьего мира, из Южной Америки например, и связаться по этому поводу с ребятами, которые организуют такие дела для тех, кто принадлежит к миру «выигравших».