Но зажал, задавил эту мысль в зародыше, вслух сказал:
- Не жди меня. Я не вернусь.
Рыцарь видел, что резко, грубовато брошенные слова рассердили ее, и это было благо. Исчезли слезы, копившиеся и готовые пролиться, порозовели бледные щеки. Принцесса встала, поднялась над ним во весь свой небольшой рост, неожиданно величественная, ледяная.
- Ты просто дикарь. - Произнесла она холодно. - Дикарь, шарахающийся от протянутых рук. Боящийся собственных чувств. Ты трусишь, Барс - вот что такое эта твоя необходимость!
Рыцарь опять кивнул - он и с этим готов был согласиться.
Закрылась спасительная заслонка - Барс смотрел на себя со стороны, будто все это происходит не с ним, будто он лишь наблюдатель, не имеющий возможности вмешаться в ход событий.
- Уходи. - Сказала Алина; ее нижняя губа снова предательски дрогнула, но она справилась с этим. - Тебя проводить?
- Я найду дорогу.
Никто не помешал ему покинуть дворец, и он даже не забыл спалить выданный ему пропуск, едва оказался за воротами. А вот про Тучку не вспомнил, оставил ее на коновязи за сторожевой будкой - и двинулся через весь город пешком, механически переставляя одеревеневшие ноги: левую, правую, левую...
Временами ему начинало казаться, что он двигается не по своей воле, что он - кукла, которую ведет на веревочках неумелый кукловод. Но он шел, измеряя нетвердыми шагами мостовую, и добрался до окраины, и отыскал конюшню, на которой оставил Шторма, за белой оградой на погруженной во тьму улочке.
Когда от стены конюшни отделилась, метнулась навстречу рыцарю смазанная тень, Барс едва успел сдержать рефлексы.
И тут же поблагодарил судьбу, что сдержался - это был всего лишь сын хозяина, долговязый Кирюн.
- Я вас ждал. - Сообщил он радостно. - Все сделано, как вы велели. Конь ваш и кормлен, и поен, и выстояться успел, так что можете ехать. А я таки еще раз спросить хотел: вы правда жеребеночка нам оставляете? Честно, без подвоха?
- Я же сказал уже. - Устало вздохнул Барс. - Чего тебе еще?
- Поблагодарить хоть. - Смущенно потупился Кирюн. - Отец прибедняется, но я-то знаю, что все в порядке будет. Чувствую.
- Любишь лошадей?
- Ага.
И, затаив дыхание, парень задал вопрос, ради которого, наверное, и торчал тут полночи:
- Как вы думаете, смог бы я с арраканцами работать?
- Ты - смог бы, пожалуй. - Рассудил рыцарь. - Ну, не с обученным жеребцом. Такой признает только того, кто его выездил, хотя... Тоже исключения бывают. Но с молодняком - точно. С арраканцем главное - терпение. Надо добиться от коня доверия, понимаешь? А силы у него и своей хватает. Так что если не уверен, что у тебя ее больше - лучше с силой не лезь.
- А разве может быть у человека больше силы, чем у эдакой махины?
Барс задумчиво посмотрел на парня, сказал серьезно:
- Иногда может.
Кирюн недоверчиво покачал головой.
- Не похоже как-то.
Рыцарь хмыкнул, пожал плечами - и кивнул, соглашаясь.
Он вывел наружу обрадованного жеребца, оседлал при свете зажженного Кирюном факела. Застоявшийся Шторм резво взял с места, едва Барс оказался в седле. Рыцарь не стал его сдерживать.
Вскоре Умбра осталась позади.
- 2 -
Барс взял направление на Замок Ордена, решив, что после своей безвременной кончины и прочих событий просто обязан объявиться там. Прямой путь лежал снова через Сантию и Золотой мост. Можно было бы, конечно, сделать крюк, объехать, переправиться на пароме или вплавь, но рыцарь даже не подумал об этом. Честно говоря, ему было все равно.
Несколько дней рыцарь ехал, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает. Наверное, он где-то спал, наверное, что-то ел, кормил и чистил коня, даже выбирал дорогу. То ощущение, что пришло к нему во дворце - будто он лишь наблюдатель, отстраненно глядящий на все из неимоверной дали, - все еще было с ним, укутывало обнаженные нервы мягкой ватой, позволяло бездумно поддерживать свое существование.
Барс сорвался неожиданно, как срывается вдруг от тихого шороха годами неподвижная снежная лавина. Просто в какой-то момент сквозь защитный барьер проникла, просочилась мысль: ``А ведь можно было остаться. Наплевать на все и остаться с ней. Быть рядом с ней. Прожить рядом. Разбиться в лепешку, чтобы сделать ее счастливой, и умереть, чтобы не дать ей загрустить''. От того невыносимо-прекрасного, недосягаемого, что дарила эта мысль, стало пусто и холодно в животе. Сжалось, пропустив такт, сердце, а следом уже торопились, стучались другие мысли - что все могло бы быть не так, как он себе навоображал, иначе, лучше, и может, он сумел бы научиться тому, о чем мечтал, что всегда казалось недоступным.
Зря он позволил себе это. Колени вонзились в бока ошарашенного жеребца, едва не сминая ребра, и Шторм поднялся в бешеный галоп, не разбирая дороги, вскидывая голову, роняя пену с губ и дико косясь на ошалевшего всадника. Барс не знал, как долго они скакали, не помнил, как свалился с коня, как оказался на нежном ковре изумрудного мха среди белых стволиков берез.
Скорчившись в три погибели, он царапал ногтями землю, чтобы не выпустить наружу рвущийся из груди вой. Он катался по траве, как раненый волк, отгрызший себе лапу ради спасения - от чего? Из какого капкана он выбрался, оставив там - не лапу, нет, без лапы еще можно жить, что-то неизмеримо более важное? Стоило ли вырываться, в самом деле, если вся жизнь без этого чего-то потеряла смысл? А был ли этот смысл вообще когда-нибудь? Может, он и жил-то ради одной встречи, ради ее легкого дыхания и серых в крапинку глаз? И теперь все кончено? И некого винить, потому что он сам, своими руками сделал это?
За всю свою долгую жизнь Барс не испытывал еще такой боли. Никогда - со времен Башни. И даже там, когда в бесконечной веренице ложных жизней он, еще шестнадцатилетний, умирая и воскресая, раз за разом рвал себе зубами вены, сопротивляясь тому, что не мог признать частью себя, сопротивляясь до самого последнего из концов... Даже там - казалось ему теперь - было не так больно. Долго еще в березовой роще корчился и глотал рыдания сильный мужчина, Рыцарь Пламени, могущественный маг и хладнокровный боец. И настороженно поглядывал на потерявшего разум хозяина изумленно прядающий ушами арраканский жеребец.
***
Очнулся Барс от робкого вопроса:
- Вам плохо, господин?
Когда и как он смог уснуть, рыцарь не помнил совершенно; скорей, не уснул, просто отключился, выплеснув свое горе, доверив его пустой березовой роще и шепчущему в листве ветерку. Теперь в душе было пусто и гулко, легким звоном отзывалась на каждое движение голова, и кровоточили ободранные и измазанные в земле ногти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});