устоявшийся уклад, перечеркнув все связи с прошлым, тонким лучиком обозначив призрачный путь к чему-то дальнему и зыбкому.
Вместе с плотно впрессованными в сиденья сумрачными пассажирами ощущал себя космическим путешественником в капсуле для межзвездных перелетов. Семафорно подмигивали дорожные знаки, налетал тонкий дымок из придорожных чайных, полувоенным строем двигались тягачи с разноцветными надписями на щекастых бортах, черными жукоподобными существами проносились иномарки. И сам вдруг стал ощущать себя шариком в рулетке, мечущимся в поисках лунки. Но принесет ли мне это хоть какое-то успокоение, не говоря о выигрыше, того не мог пообещать никто.
В нужный мне городок прибыли поздним вечером, и тут же немедленно позвонил. На этот раз она почти сразу ответила, словно угадала мое близкое присутствие, но долго не верила, что осмелился заявиться без особого на то приглашения. И все же, понимая, что встреча неизбежна, согласилась через час заглянуть ко мне в гостиницу. Не стану описывать свои волнения, сомнения в правильности поступка и полную сумятицу, в которой пребывал, готовясь к встрече. Войдя, она даже не обратила внимания на привезенные мной чуть увядшие в дороге белые астры, стоявшие в литровой банке, — все, что могла выделить для меня горничная. Отказалась и от остывшего кофе, отодвинула раскрытую коробку с конфетами и прошла в угол комнаты, где застыла на какое-то время и разговаривала вполоборота,
не сводя глаз с окна, за которым сумеречно угадывались контуры близкого леса.
Долго не решалась заговорить, но, наконец, пересилив себя, попросила прощения. И все-то мне стало ясно. И вспомнилась читанная когда-то давным-давно «Дама с собачкой», где нечто подобное уже было описано. Она замужем. Детей нет. И, по ее словам, несчастна. Потому и вступила в переписку со мной, надеясь хоть как-то скрасить свое одиночество. Даже не думала, что она может перерасти во что-то иное, чем обмен коротенькими посланиями. Несколько раз хотела прекратить ее, поскольку муж начал интересоваться, почему она так долго сидит за компьютером. Ей так не хочется его огорчать. Нет, разводиться с ним она не желает. Зачем? Есть хоть кто-то живой рядом. Может, все еще образуется. Насчет моей скромной персоны дала понять, что все так же останусь для нее автором любимой книги… И стать кем-то другим вряд ли смогу. Да и представляла она меня совсем другим. Хотя… так ли это важно…
Что я мог ответить? О разрушительных свойствах грез и мечтаний? Она не поверила бы мне. Сказать, что являюсь обладателем необитаемого пока острова, где могу принять ее вместе со всеми мечтами и заботами… Но то была явная ложь. Ни желания, ни готовности принять кого-то постороннего на свой клочок суши у меня не было. Скорее наоборот, ступи она на него, мы неминуемо погрузимся в хаос житейских забот и уже никогда не сможем выбраться из них, а потом и совсем возненавидим себя самих и все кругом. Потому почувствовал себя оккупантом на чужой, никогда мне не принадлежащей территории. Сделалось стыдно за свой порыв и желание изменить жизнь совершенно незнакомого мне человека. Какое я имел на это право?!
Потом она заплакала. Беззвучно, как плачут лишь очень уставшие от долгого ожидания люди. Кинулся к ней, надеясь воспользоваться ее слабостью и беззащитностью. Но она испуганно замотала головой и выставила вперед обе ладони, давая понять, что не примет от меня помощь. Опустив глаза, двинулась к двери и вышла, не попрощавшись, не сказав ни единого утешительного, дающего возможность на дальнейшие наши отношения слова. И мне вдруг стало легче, словно избавился от давно мучившей болезни, и даже радостно, потому что теперь не нужно будет сидеть подолгу перед монитором в ожидании очередных посланий или бежать стремглав к телефону, боясь: вдруг прервется долгожданный звонок. Со мной останутся мои сюжеты, герои, требующие к себе постоянного внимания и заботы. Вот с ними и стану беседовать, а то и вести переписку, оставаясь независимым от иных внешних воздействий. Они опять помогли мне сделать свой выбор в пользу свободы и… одиночества.
А на другой день я уже ехал обратно в том же самом, еще более постаревшем за ночь автобусе, оставив на тумбочке увядать белые астры в банке из-под маринованных огурчиков. Была мысль захватить с собой на память о встрече хотя бы один цветочек из букета, как это было принято в незапамятные романтические времена, засушить его и положить перед собой как напоминание о прошлых иллюзиях. Но тут же представил, насколько смешно и нелепо будет выглядеть мой поступок, и даже смутился своего романтического порыва. В моем положении проще жить совсем без воспоминаний, поскольку они неизбежно подталкивают нас повторить ушедшее, а такие попытки добром не кончаются. И это тоже был мой выбор, надеюсь правильный.
Пигмалионство авторское
Вернувшись домой, первым делом отправился принимать душ, чтоб смыть с себя обман и ложь, напрасные надежды, копившиеся на мне весь этот период затянувшихся виртуальных отношений. Это образование вполне можно было назвать панцирем. Под первыми струями воды он необычайно легко растворился, и тело начало дышать легко и свободно. Выйдя из душа, вдруг увидел мир иными глазами. Как тот рыбак, оставшийся рядом со своей старухой и разбитым корытом, решил: а все не так уж плохо. Пусть едва не потерял голову, зато на всю оставшуюся жизнь получил прививку от виртуальных соблазнов. А это дорогого стоит. Могло быть и хуже…
Или, тьфу-тьфу, представил, что бы произошло, если бы она вдруг оставила своего мужа и заявилась ко мне со-своими слезами и проблемами. «И обманом», — добавил тут же. Как ни крути, а мужа она обманывала, ввязавшись в обмен посланиями с неизвестным мужчиной. «Да и меня тоже», — добавил, подумав, как бы оправдывая собственное участие в эксперименте под названием «Любовь по Интернету». Зато получилось, как у той изнасилованной монахини: и досыта, и без греха. Не знаю насчет греха, а что досыта, это точно. И даже без насилия…
Пора делать выводы. Мне было так одиноко, что заставил себя поверить в реальность выдуманной собеседницы. Для меня она стала воплощением женского совершенства. Хорошо, если бы на этом вовремя остановился, воссоздав ее на бумаге, сделав очередным персонажем своих сочинений. Все было бы замечательно и даже пристойненько. Но мне захотелось, чтоб такой человек действительно существовал! А подобное еще никому не удавалось, разве что Пигмалиону, который с помощью Афродиты превратил статую в живую женщину. А кто я такой, собственно говоря? Всего лишь самовлюбленный сочинитель, не заметивший, как заполучил тяжкий недуг, и достаточно за это наказанный. За