человек из Корьдненской дружины и отправился в дозор, оставив Добрынича распоряжаться на переправе. Великую честь первыми ступить на родной берег Святослав предоставил именно воинам земли вятичей. Хотя реку все преодолели благополучно, Войнег ясно видел, как люди взволнованы. Многие, едва ступив на твердую почву, опускались на колени или отвешивали земной поклон. Ракитовые кусты, березы и осины кланялись им в ответ. И что-то влажно блестело в изгибах морщин на лице старого Арво.
Что же до Войнега, он переходил реку с таким чувством, словно пересекал границу миров. Мыслил ли он полгода назад, когда, ощущая прикосновение ледяной длани смерти, открывал мучительную тайну, что не только переживет зиму, но и увидит Всеславушку, наденет меховую рукавицу, чтобы крепким пожатьем скрепить, милый девичьему сердцу, союз. Да и как было не скрепить, коли Неждан из беспортошного Незнамова сына добрым воеводой стал. Обзавелся и дружиной, и казной, и дом просторный поставил, и вено, как положено, заплатил. Еще на безбедную жизнь им с любушкой любимой осталось. Какому родителю не придется по нраву такой зять? Жаль только наслаждаться радостями супружества довелось молодым до обидного, недолго.
— Присмотри за ним, тятенька, — умоляла Всеслава, не пытаясь скрыть слез. — Ты же лучше меня знаешь, какой он горячий да упрямый. Как Ратьшу беззаконного ненавидит. Не вышло бы беды.
Она ненадолго замолчала, а затем, видно, собравшись с духом, повесила на шею Добрынича вышитый своими руками дорогой оберег.
— И себя побереги. Для меня, для нас.
Надо сказать, что по поводу своего участия в походе Войнег сомневался до последнего. Еще в начале весны, тяжело оправляясь от ран, любуясь на Всеславушку, радуясь ее счастью, он полагал, что время походов для него миновало. Куда уж тут кого-то в бой вести, когда ни на коня толком взойти неспособен, ни меч в руки взять. Отвоевался старый. Сиди у печи изломанные кости грей. И благодари богов, что печь стоит не в чужой избе, не в своей осиротевшей, а в доме дочери родимой да зятя заботливого.
Вот только когда на свадебный пир незваным пожаловал старый Арво, сразу и меч легче пушинки стал, и добрый конь пытливо глянул в глаза: нешто родную землю защищать не пойдешь?
Существовала еще одна причина, побуждавшая Добрынича вновь достать из ножен отцовский меч. Старый сотник мог сколько угодно благодарить богов за чудесное обретение любимой дочери, сколь угодно лелеять сладостные мечты о тихой спокойной старости в окружении ласковых внучат. Однако даже в тот памятный миг на палубе новгородской снекки, когда веявшая над ним все тягостные дни полубредового забытья тень Всеславы неожиданно обрела плоть, вторая тень лишь скорбно улыбнулась ему из-за холодной завесы нави. Ох, Войнега, Войнега! Кровиночка княжеская! Непризнанная княгиня разоренной земли. Уж не платы ли за твою обиду и кровь требовали грозные боги и разгневанные духи предков, насылая на край вятичей новые беды.
Впрочем, такими ли уж новыми эти беды являлись? Да и враг, с которым с первых же дней пришлось столкнуться, выглядел прямо-таки до отвращения знакомым.
С благословления Дедославского княжича хазарские кромешники — охотники за рабами чувствовали себя на берегах Оки едва ли не более вольготно, нежели в занятых теперь печенегами степях. По малым и большим рекам шныряли, высматривая поживу, осененные полосатыми разбойничьими парусами ладьи северных находников. Восточные грады и селища опустошали приходящие из глухих лесов Мокши и Цны, буртасы, желающие свести счеты за разорение своих земель. Засыпая под крышей родного дома, ни один селянин или ремесленник не мог с уверенностью сказать, что не проснется в рабских путах, а то и в мире ином. Всего за год благодатный, процветающий край превратился в разоренную пустыню, где человеческим стенаниям вторил волчий вой и клекот хищных птиц. Ох, Ратьша, Ратьша, коршун бесчестный! Вот какие блага готовило твое вокняжение земле отцов.
— Останови его, брат! — едва ли не со слезами на глазах умолял Святослава недужный Ждамир. — Как я предстану перед великим Вятоком и светлейшим Всеволодом, когда земля, которую они обрели и, сохранив, преумножили, стала сытью волков и стервятников?
— Слово внука Рюрика! — крепко пожал его десницу русский князь. — Да только рано тебе, брат, думать о том, как перед предками ответ держать!
Ждамир встретил благопожелание смиренной улыбкой. Светлейший владыка земли вятичей уже не покидал своих покоев и почти не поднимался с постели, тоскливо считая оставшиеся ему на этом свете дни. Отчаявшись найти спасение в добрых травах и ворожбе старого Арво, он призвал к себе Анастасия, готовый, если это поможет, даже ромейскую веру принять. Но молодой лекарь после осмотра лишь покачал головой. Этому недугу его искусство противостоять не могло, а что до веры, имел ли он право идти на обман. Ложь во благо, она все равно ложь.
И все же сын Всеволода встречал бы конец не с таким камнем на сердце, кабы не видел пропасть, которая разверзается под ногами его народа. Из прямых потомков Вятока оставались лишь мятежные Дедославские князья. А среди глав входящих в союз племен да присных бояр, чье слово имело на вече особый вес, мнений о том, что является благом, находилось больше, нежели высказывавших их людей.
— Дни Ждамира Корьдненского сочтены! — убеждали сородичей сторонники Дедославского княжича. — Наследников у него нет. Кто поведет войско в поход, кто отразит вражьи полчища?
— Уж не Ратьша ли Дедославский, вор и изменник, за хазарское злато с потрохами продавшийся? — сердито вопрошали бояре и воеводы, чьи земли и грады подверглись разбойным набегам. — От такого князя нам только позор и разоренье. Уж лучше Святослава или кого из его сыновей на престол посадить!
— Сами вы изменники! — ревниво восклицали вятшие мужи, чьи земли располагались близ границ Руси. — Святославу на верность присягнуть! Сыну бесчестного Игоря, древлянского обидчика дань давать?! Ишь, чего захотели! Да чем он лучше хазар?
Что же до князей и даже воевод, сидящих по Оке, то они и вовсе решили, что, коли хазарский каганат разгромлен, а их собственный князь на смертном одре, им никто не страшен и не писан никакой закон. Сиди себе под защитой высоких стен, бери подати с купцов, какие вздумается, да гни в бараний рог пословных землепашцев и охотников. Деваться-то им все равно некуда. Уж лучше привычный произвол известного до самых потрохов боярина терпеть, нежели стоять в колодках на рабском торгу или скитаться с малыми чадами вдоль проезжих дорог.
Все призывы оставшихся верных законному князю немногих воевод и бояр взяться за оружие и дать отпор мятежникам пропадали втуне. Ратьша, пес поганый, всех