Феба покачала головой:
— Феликс сам себя заводит. Он парень красивый, избалованный, считает, что все должны сдувать с него пылинки. Соответственно, напрягаться не любит. Да ему и не понадобится. Дело с Мунго так или иначе скоро утрясется. Адвокат говорит, что причин для беспокойства нет, — виновато улыбнувшись, сказала Феба.
— А что, у Мунго и вправду окончательно поехала крыша? — спросила Одетта.
— Трудно сказать, — неопределенно пожала плечами Феба. — Он всегда был какой-то неприкаянный. Думаю, он сам не знает, что может отколоть в следующую минуту, и очень этой черты в своем характере боится. А еще он мучается, что ничего путного до сих пор в своей жизни не сделал.
— Между прочим, я как раз хотела предложить ему работу. Но теперь, насколько я понимаю, ему не до того, — вздохнула Одетта.
— Работу? А чем он будет заниматься? — оживилась Феба.
— Калуму нужны люди, которые бы встречали любезно гостей и провожали до столика. Это, конечно, не метрдотель, но все-таки и не официант. Думаю, у Мунго это получится.
— Может, и получится, — произнесла Феба без особой, впрочем, уверенности. — В таком случае ему необходимо сказать об этом как можно скорее. Ты не права, когда говоришь, что ему сейчас не до того. Быть может, это его развлечет. А то он стал такой мрачный… Ни с кем не хочет разговаривать. Сидит дома, смотрит телевизор и жрет шоколад. Мы с Феликсом никак не разберем, что у него на уме. Боимся, как бы он не додумался до чего-нибудь ужасного…
Одетта отлично знала, что творится с Мунго. У него была депрессия — такая сильная, что временами ему не хотелось жить.
Когда Одетта познакомила Лидию с Ронни, последняя едва не разрыдалась от счастья. Наконец-то она нашла подходящую героиню для своего сериала. Лидия, по ее мнению, была просто создана для телевидения и имела все необходимые для звезды телешоу качества — была красива, в меру эгоистична и ветрена и обладала своеобразным чувством юмора. Короче, лучшего и желать не приходилось. Ронни не сомневалась, что телезрители будут от Лидии в восторге.
Финли, заметив, что Лидия ходит довольная, как именинница, не замедлил дать согласие на ее участие в съемках. В последнее время она основательно достала его своими ультимативными требованиями по поводу его перехода на работу к Калуму, и то обстоятельство, что кривая ее настроения неожиданно пошла вверх, не могло его не обрадовать.
* * *
Калум проводил в Фермонсо все меньше и меньше времени. Кроме того, у Одетты сложилось впечатление, что он постепенно стал отходить от руководства строительством. Положение еще больше ухудшилось из-за отсутствия Джимми и, по мнению Одетты, легко могло стать критическим. Поэтому, когда Калум заявился наконец на стройку с компанией инвесторов, Одетта, оттеснив его в сторону, завела с ним нелицеприятный разговор.
— Разве ты не понимаешь, что подрядчики и рабочие обеспокоены твоим отсутствием и, что ни день, все больше теряют веру в успешное завершение строительства? — прошипела она ему на ухо. — Не забывай также, что все оттяжки и проволочки в работе фиксируются на пленке телевизионщиками, а это еще больше усугубляет ситуацию. Я уж и не знаю, что отвечать на их вопросы.
— По-моему, ты сгущаешь краски, — поморщился Калум. — Пока все идет по расписанию. Механизм строительства работает, как часы, и я здесь не нужен.
— Еще как нужен! — вскричала Одетта. — Или тебе требуется повторение истории с «РО»? Не забывай, что мне теперь терять нечего, и отныне все шишки будут сыпаться только на твою голову. Кого ты хочешь наказать, устраняясь от участия в делах? Неужели самого себя?
— Я знал, что ты не упустишь случая надо мной поиздеваться.
— Я не издеваюсь над тобой. Я обеспокоена положением вещей. Имей в виду: если ты перестанешь руководить проектом, он рухнет и похоронит тебя под своими обломками… Слушай, а может, все дело в том, что у тебя кончаются деньги?
— Деньги у меня никогда не кончатся. У меня появился новый инвестор.
— Вот как? Кто же он, если не секрет?
— Не твоего ума дело.
— Только не говори, что твой новый инвестор — очередной гангстер, которому ты подрядился отмывать деньги. Ты и так уже в дерьме по уши. Как только телевизионщики отсюда уберутся, любитель Пикассо нанесет тебе визит, и ты узнаешь, что такое ужасы Герники.
На мгновение Одетте показалось, будто Калум смутился. Впрочем, когда она снова на него посмотрела, на его лице было прежнее непроницаемое и самуверенное выражение.
— Со всей ответственностью могу тебе заявить, что никакого отмывания не будет. Что же до нового инвестора, то он просил сохранить его имя в тайне. Так что я возложил на свои уста печать молчания, и тебе придется с этим смириться.
— Не придется. Считай, что я уволилась, — жестко сказала она.
— Если ты уволишься, я тоже брошу работать, — ухмыльнувшись, произнес Калум.
— Но ты не можешь так поступить! — воскликнула Одетта. Ей неожиданно пришло в голову, что его извращенное представление о справедливости могло внушить ему абсурдную мысль разрушить собственный бизнес в качестве компенсации за то, что он когда-то привел ее к банкротству. — Я, к примеру, сражалась за свое дело до конца. И победила бы — если бы ты меня не подставил.
— Вот как? — Калум, казалось, только и ждал, когда она это скажет. — Считаешь, стало быть, что способна работать лучше меня? В таком случае берись за дело. Я назначаю тебя ответственной за открытие «Дворца чревоугодия».
У Одетты от неожиданности и удивления даже ладони вспотели.
— Я не потяну, — прошептала она. — На меня будут давить, мне придется на кого-то давить, а я этого не переношу. У меня на это аллергия.
— Принимай тавегил. — Калум не давал ей ни минуты на раздумье. — Итак, решено. С завтрашнего дня ты здесь начальница.
Одетта покачала головой:
— Да не могу я занимать такую должность — как ты не понимаешь? Финансовая инспекция этого не допустит. Я же обанкротилась.
— С финансовой инспекцией я сам разберусь, — сказал Калум. — Откажусь от своего иска — и все дела. А ты станешь полноправным участником проекта «Дворец чревоугодия» и получишь определенный процент с дохода.
Одетта посмотрела на него в упор.
— Ты это ради меня делаешь или ради Джимми?
— Я делаю это ради женщины, которую люблю…
Одетта оказалась в самом эпицентре лихорадочной деятельности, связанной с подготовкой к открытию «Дворца чревоугодия» и организацией свадебных торжеств по случаю бракосочетания Финли и Лидии. На нее навалилось столько дел, что их, казалось, просто невозможно было все переделать. Разумеется, она, как и Лидия, стала объектом самого пристального внимания сновавших по Фермонсо во всех направлениях телевизионщиков, и ей не раз приходилось позировать перед телекамерами.