«…Письмом от 29 июля я обратился к Вам, указывая на тяжелое положение моей армии и на неизбежность, благодаря нашей ошибочной стратегии, поворота боевого счастья. Я получил ответ, где Вы указывали, что «если бы я следовал советам моих помощников, то Вооруженные Силы Юга не достигли бы настоящего положения». Мои предсказания, увы, сбылись и на сей раз. Кавказская армия под ударами Х, II, XI и IV армий красных была отброшена к югу и хотя с беспримерной доблестью и разбила, упираясь на укрепленную Царицынскую позицию, все четыре неприятельских армии, но сама потеряла окончательно возможность начать новую наступательную операцию. Отбросив к югу мою армию, противник стал спешно сосредотачивать свои силы для прикрытия Москвы и, перейдя в наступление против армии генерала Май-Маевского, растянувшейся на огромном фронте, лишенной резервов и плохо организованной, легко заставил ее начать отход».
«17 октября генерал Романовский телеграммой запросил меня, какие силы мог бы я выделить из состава Кавказской армии на помощь Добровольческой. Я, телеграммой от 18 октября за № 03533, ответил, что «при малочисленности конных дивизий переброской 1–2 дивизий дела не решить», и предложил принять крупное решение «перебросить из вверенной мне армии 31/2 кубанских дивизий». Остающиеся части Кавказской армии, ввиду их малочисленности, я предлагал свести в отдельный корпус, оставив во главе его генерала Покровского. Стратегическое решение напрашивалось само собой – объединение сосредоточенных уже в районе Купянска 4-го донского, 3-го конного корпусов, Терской и отдельной Донской дивизий и вновь перебрасываемых 31/2 кубанских дивизий и использование для управления конной массой штаба Кавказской армии…»
«…Из Кавказской армии были взяты только две дивизии и хотя впоследствии сама обстановка и вынудила Вас перебросить все 31/2 дивизии, но время было упущено безвозвратно, и вводимые в бой по частям войска терпели поочередно поражения. Еще 11 ноября Вы, в ответ на мои повторные настояния, писали мне, что «после детального обсуждения» отказываетесь от предложенной мною перегруппировки, а через десять дней, 22-го, когда уже выяснилась потеря Харькова и неизбежный отход в Донецкий бассейн, Вы телеграммой вызвали меня «для нового назначения» – принятия Добровольческой армии, с подчинением мне конной группы. Об оказании серьезного сопротивления противнику думать уже не приходилось, единственно, что еще можно было сделать, это попытаться вывести армию из-под ударов врага и, отведя ее на соединение с Донской, прикрыть Ростовское направление. Я это сделал, после тягчайшего 350-верстного флангового марша. По мере того как армия приближалась к Ростову, Новочеркасску, тревога и неудовольствие росли. Общество и армия отлично учитывали причины поражения, и упреки Высшему Командованию раздавались все громче и громче…»
«Вы стали искать кругом крамолу и мятеж. 9 декабря я подал Вам рапорт с подробным указанием на причины постигших нас неудач и указанием на необходимость принятия спешно ряда мер для улучшения нашего положения.
Я указывал на необходимость немедленно начать эвакуацию Ростова и Новочеркасска, принять срочные меры по укреплению плацдарма на правом берегу Дона и т. д. Ничего сделано не было, но зато в ответ на рапорт мой последовала телеграмма всем командующим армиями с указанием на то, что «некоторые начальники позволяют себе делать мне заявления в недопустимой форме», и требованием «беспрекословного повиновения».
В середине декабря я, имея необходимость выяснить целый ряд вопросов (мобилизация населения и коней в занятом моей армией Таганрогском округе, разворачивание некоторых кубанских частей и т. д.) с генералами Сидориным и Покровским, просил их прибыть в Ростов для свидания со мной. Телеграмма им сообщена была мною в копии генералу Романовскому. На следующий день я получил Вашу циркулярную телеграмму всем командующим армиями, в коей указывалось на «недопустимость» моей телеграммы и запрещался командующим выезд из пределов их армий. По-видимому, этими мерами Вы собирались пресечь возможность чудившегося Вам заговора Ваших ближайших помощников.
20 декабря Добровольческая армия была расформирована и я получил от Вас задачу отправиться на Кавказ для формирования кубанской и терской конницы.
По приезде в Екатеринодар я узнал, что несколькими днями раньше прибыл на Кубань генерал Шкуро, получивший от Вас ту же задачу, хотя Вы это впоследствии и пытались отрицать, намекая, что генерал Шкуро действовал самозванно. Между тем в печати генерал Шкуро совершенно определенно объявил о данном ему Вами поручении и заявления его Вашим штабом не опровергались; при генерале Шкуро состоял генерального штаба полковник Гонтарев, командированный в его распоряжение генералом Вязьмитиновым, при нем же состояли (неизвестно для меня, кем командированные) два агента контрразведывательного отделения Вашего штаба – братья Карташевы. Последние вели специально агитацию против меня среди казаков, распространяя слухи о моих намерениях произвести переворот, опираясь на «монархистов», и желании принять «германскую ориентацию». В конце декабря генерал Шкуро был назначен командующим Кубанской армией, а я, оставшись не у дел, прибыл в Новороссийск. Еще 25 декабря я подал Вам рапорт, указывая на неизбежность развала на Кубани и необходимость удержания Новороссии и Крыма, куда можно было бы перенести борьбу. Доходившие из этих мест тревожные слухи, в связи с пребыванием моим в столь тяжелое для Родины время «не у дел», не могли не волновать общество. О необходимости использовать мои силы Вам указывалось неоднократно и старшими военачальниками, и государственными людьми, и общественными деятелями. Указывалось, что при полной самостоятельности Новороссийского и Крымского театров разделение командования в этих областях необходимо. Подобная точка зрения поддерживалась и английским командованием. Лишь через три недели, когда потеря Новороссии стала почти очевидной, Вы согласились на назначение меня помощником генерала Шиллинга по военной части, а 28 января, в день моего отъезда из Новороссийска, я уже получил телеграмму генерала Романовского, что «ввиду оставления Новороссии, должность помощника главноначальствующего замещена не будет».
В Новороссийске за мной велась Вашим штабом самая недостойная слежка: в офиниальных донесениях Новороссийских органов контрразведывательного отделения Вашего штаба аккуратно сообщалось, кто и когда меня посетил, а генерал-квартирмейстер Вашего штаба позволял себе громогласно, в присутствии посторонних офицеров говорить о каком-то «внутреннем фронте в Новороссийске, во главе с генералом Врангелем».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});