Читать интересную книгу Критикон - Бальтасар Грасиан

– Ума не приложим.

– Скажу – не поверите. Всего только ворону.

– Ворону? – удивился Андренио. – Какой дурной вкус у человека!

– Вовсе нет, вкус прекрасный, превосходный.

– Но чем же ворон это заслужил? Черен, безобразен, голос хриплый, мясо невкусное – ни на что не годен! Что в нем хорошего?

– Есть, есть у него одно качество, которое все перевешивает.

– Какое же, вот загадка!

– А как ты думаешь, это пустяк, триста лет жить, и еще, и еще?

– Да, пожалуй, это кое-что.

– Кое-что? Очень много и весьма существенно

– Наверно, свойство это, – сказал Критило, – у ворона оттого, что он зловещий, – все злое долговечно, невзгоды длятся долгие годы, все злополучное – вечно.

– Как бы там ни было, ворон того достиг, чего ни орлу, ни лебедю не дано. «Возможно ли, – говорил человек, – чтобы столь гнусная птица жила века, а герой, ученейший муж, величайший храбрец, красивейшая женщина, беспримерная скромница не доживали и до ста лет, а то и трети века? Чтобы жизнь человеческая так богата была бедами и так бедна днями?» Не смог человек смирить свое недовольство, скрыть его по-хорошему да по-умному, но самым пошлым образом тотчас его высказал, отправившись с жалобой к Верховному Мастеру. Тот, выслушав худо обоснованные доводы его недовольства и пространное изложение обид, ответствовал так: «Но кто же тебе сказал, будто я не даровал тебе жизнь более долгую, чем жизнь ворона, дуба или пальмы? Пора тебе осознать свое счастье и понять свои преимущества! Знай, в твоей власти жить вечно. Постарайся обрести славу, деятельно трудясь, стремясь отличиться, в ратном ли деле, в словесности или в правлении, а главное, будь высок в добродетели, будь героичен – и будешь вечен, живи ради славы – и будешь бессмертен. Не придавай цены – о нет! – жизни материальной, в коей тебя превосходят животные; но цени иную жизнь, даруемую честью и славой. И запомни сию истину – люди великие не умирают».

Уже стали хорошо видны и сияли средь лучей великолепные здания.

– Земля, земля! – воскликнул Андренио.

Но Бессмертный поправил:

– Небо, небо!

– А, понимаю, – сказал Критило, – это, конечно, коринфские обелиски, римские колизеи, вавилонские башни и персидские дворцы.

– Вовсе нет, – отвечал Бессмертный. – Пусть спрячется варварский Мемфис со своими пирамидами и пусть не хвастает Вавилон своими башнями – эти здания выше их всех.

Когда же, подплыв поближе, странники смогли разглядеть получше, то увидели, что сооружения сии сложены из материала простого и грубого, без искусства и симметрии, без лепки и завитков. Андренио был поражен и, перейдя от восхищения к досаде, сказал:

– Какие грубые, нескладные строения! Да эти трущобы недостойны находиться на столь возвышенном месте!

– Знай же, – отвечал Бессмертный, – что строения сии более всего прославлены в мире. Эка беда, что материал простой, ежели душа сих зданий необычна! Их всегда почитали и прославляли, причем с основанием: всяческие там амфитеатры да колизеи давно рухнули, а эти держатся; тем пришел конец, эти стоят и стоять будут вечно.

– А там что за старая, разрушенная стена? Смотреть на нее противно.

– Она более знаменита и прекрасна, чем все роскошные фасады надменнейших дворцов: это стена Тарифы, откуда сбросил кинжал дон Алонсо Перес де Гусман [775].

– И заметим кстати, – сказал Критило, – что тот Гусман, Гусман Добрый, жил во времена Четвертого Санчо [776].

– Наравне с нею возвышается другая стена, на которой, взмахнув своей юбкой, матрона не менее доблестная [777], ивзмахнула стягом славной победы, – а это для женщины, тем более видевшей, как убили ее сына, доблесть выше всяких похвал.

– Что за пещера там видна, хотя так темна?

– Отнюдь не темна, но сияет блеском славы – это достославная пещера Ковадонга [778] бессмертного инфанта дона Пелайо, более чтимая, нежели золоченые дворцы многих его предшественников и потомков.

– А что за траншея там зияет, которою все любуются?

– Пусть скажет граф д'Аркур, он-то ее хорошо помнит, ведь там потерял он прозвище «Непобедимый», и перешло оно к доблестному герцогу дель Инфантадо, делами доказавшему, что он и внук Сида и наследник великого его мужества. Вон через те три бреши ввели в Валансьен подмогу [779] три храбреца, три отважных бойца, всегда удачливый сеньор дон Хуан Австрийский, единственный среди французов по постоянству славный принц Конде и испанский Марс – Карасена.

– Но почему здесь не видно, – спросил Критило, – египетских пирамид, столь воспетых и размусоленных педантами грамматистами?

– В том-то и причина. Цари, что их сооружали, не делами своими славны были, но тщеславием. Сами убедитесь, что даже имена их забыты и ничего про них не известно: память осталась о камнях, но не об их подвигах. Не увидите здесь ни золотых домов Нерона, ни дворцов Гелиогабала – чем больше золотили они надменные свои сооружения, тем пуще выставляли напоказ гнусные свои заблуждения.

– А скажите на милость, – спросил Андренио, – куда подевались премногие пышные гробницы с их глупыми надписями, обращенными не к странникам прохожим, как надеялись эти простаки, но к странникам по жизни? Где они, почему их не заметно?

– Да это и впрямь были памятники мертвые, из мертвого камня сложенные. Огромные богатства шли на мраморные изваяния, не на славные деяния; поменьше бы агатов, поболе бы подвигов. Потому и видим мы, что память живет не о покойнике, но о глупой его затее; любуются красотою камней, не красою его души; спросит иной раз прохожий, кто здесь почиет, а ответить ему не могут, покойника никто не помнит; да, извечная глупость – надежда славным стать после смерти, высекши имя в прочной плите, когда не был славен при жизни, чуждался героических дел.

– А что за крепости там, такие ветхие, ну, точно руины, из дикого, необтесанного, изъеденного временем камня, недостойного находиться рядом с дорогим порфиром?

– Камни сии куда драгоценней и почтенней. Вон крепость та – гляди на нее хорошенько – еще крепко стоит, хоть откосы ее кровью сочатся; это крепость, доныне надлежаще не воспетая, хотя превосходно оборонявшаяся отважными крестовыми рыцарями [780] Мединой, Мирандой, Барраганом, Саногерой и Гваралем.

– Стало быть, это крепость Сантельмо Мальтийский?

– Она самая и, поверь, затмить может амфитеатры всего мира.

Прочие крепости, что ты видишь, воздвигнуты бессмертным Карлом Пятым для обороны обширных своих владений – достойное применение сокровищ индийских; ведь даже увеселительный дворец в Пардо [781] он велел построить в виде крепости, дабы и средь развлечений не забывать о сражениях.

Меж триумфальными арками, лепясь к ним, виднелась не то хибарка, не то будка, не то кадка.

– Какая нелепость! – -воскликнул Андренио. – Среди столь видных сооружений такое незавидное, среди такой пышности такое убожество!

– Неразумно ты рассуждаешь! – сказал Бессмертный. – Знай, что в славе эта хибара соперничает с самыми высокими хоромами – и для величавых дворцов великая честь стоять с нею рядом.

– Да что ты говоришь! Она ведь из простого дерева!

– Верно, но кедра нетленней и бронзы прочней.

– Что ж это такое?

– Полбочки.

Андренио расхохотался, но Бессмертный угомонил его, сказав:

– Смех твой обратится в восхищение, а презрение – в восторг, когда узнаешь, что это и есть прославленное жилище философа Диогена, внушившее зависть самому Александру, который проделал путь в много лиг, чтобы сию бочку увидеть; философ же только сказал ему: «Отойди, не заслоняй мне солнце», никак иначе не почтив завоевателя мира. Однако Александр приказал поставить подле сей бочки свой походный шатер, как вы и видите.

– Почему ж не дворец? – спросил Андренио.

– Потому что не слыхать, чтобы Александр имел дворец или хотя бы строил. Его чертогом всегда был шатер – для великого его сердца любой дворец был тесен. Весь мир был ему домом, и, даже умирая, он приказал вынести себя на площадь Вавилона к победоносным своим войскам.

– Многих зданий, в мире весьма прославленных, я здесь не досчитываюсь, – сказал Критило.

– Верно, – отвечал Бессмертный, – это относится к тем, чьи владельцы были скорее тщеславны, чем достославны. Да, здесь вы не найдете всех этих яшмовых нелепостей, бронзовых глупостей, мраморных пошлостей. Увидите скорее мост деревянный Цезаря, нежели каменный Траяна. Не трудитесь искать и висячие сады – не цветы здесь ценятся, но плоды,

– А что это за корабельные обломки висят на храме Славы?

– Это обломки кораблей, что шли покорять феникса верности Тортосу [782]. Но образец мужества, герцог де Альбуркерке, рассеял и разбил эту флотилию у берегов Каталонии, свершив подвиг столь же трудный, сколь славный. Вот и ныне зовет его Марс к новым победоносным походам.