Но самое интересное, что в книге были иллюстрации. Самые настоящие иллюстрации, выполненные в технике тонкого штриха, напоминавшего японскую или китайскую роспись тушью. Я разглядывал эти рисунки, чувствуя в изображении что-то бесконечно мне близкое и родное. Вот только – что? Я не видел! Я не видел изображения! Тонкие, изящные штрихи разбегались по странице в неуловимом танце, пряча от меня изменяющиеся, туманные, зыбкие образы. То мне казалось, я вижу изящный изгиб золотистого змеиного тела, то развевающуюся седую бороду, то сквозь хаотичные следы пера, сбрасывающего с себя черноту туши, проглядывал хищно загнутый ноготь, или яркий изумрудный кошачий глаз, или серебристый блеск стали, а порой я чувствовал, что рисунок выводит глухую, монотонную песню.
С каждой страницей шрифт и рисунки становились ярче и новее. Когда я дошел до последних листов книги, мне показалось, что с непонятных, нечитаемых страниц потянуло запахом свежей типографской краски, запахом только что отпечатанной книги. Но вот последняя страница была перевернута. Я устало откинулся в кресле и тупо уставился на книгу, отказавшуюся со мной разговаривать. Под моим взглядом задняя крышка книги медленно приподнялась и вполне самостоятельно перевернулась, закрывая все чудеса, вложенные в этот том. Чтобы полностью повторить мое вчерашнее пробуждение, не хватало только уткнуться собственной рожей в переплет. Я взял небольшой тяжеленький томик в руки, бережно отнес его к книжным полкам и спрятал за собранием сочинений А.С. Пушкина.
Было уже около полуночи. Завтра, по всей вероятности, мне предстоял нелегкий день. Но сна у меня не было ни в одном глазу. Я бродил по своей полутемной гостиной, раздумывая обо всем, что со мной случилось. Правда, раздумья мои были довольно лохматыми, мысли перескакивали с моего пятидневного путешествия на вчерашние события у Ворониных, с чудесной книги – на нового знакомца – домового. И тут я вспомнил конец нашего разговора с Гаврюшей. Как это он сказал… «Дар надо воспитывать, а силу растить…» – и еще что-то о необходимости повторять то, что я уже умею.
В районе солнечного сплетения у меня появился холодок, а в голове прошла теплая ароматная волна, сметая мусор ненужных сомнений и тревог. Так! Что же мы умеем? Что же мы можем повторить?
Мы умеем из пустых рук выпускать огненные факелы. Но сейчас мы, пожалуй, ничего поджигать не будем. Мы видим невидимых для других дневных призраков и сопровождающих их девиц. Мы… И все?.. Позвольте!.. Я же смотрелся в поставленный вертикально речной поток! Я же… Я, лихорадочно соображая, рванулся на кухню. Так! Мне нужна бутылка хорошего вина… Да где же она?.. Вот! Я держал в руках выдернутую из самодельного тайника-загашника пыльную, пузатую бутылку настоящего итальянского «Кьянти». Очумело постояв мгновение с бутылкой в руке, я метнулся к своей нераспакованной сумке и, вытряхнув на пол прихожей лежавшее в ней барахло, достал Данилкин «подалосек». Шарик мягко переливался в свете, падавшем на него из спальни. Я быстро вернулся на кухню.
Положив бутылку и шарик на кухонный стол, я быстро освободил обеденный стол от стоявшей на нем посуды, начисто вытер его и выдвинул на середину кухни. Затем я открыл «Кьянти» и поставил бутылку в середину стола. Снова рысью потопал в прихожую и вернулся с батоном свежего хлеба. Наклонившись над столом, я лихорадочно трепал несчастный батон на крошки, которые аккуратно укладывал вокруг бутылки. Скоро на столе образовалась знакомая конструкция. Я схватил шарик… и без сил опустился на табуретку.
Что, собственно говоря, я собираюсь сделать. Если посмотреть на меня трезвым взглядом со стороны, я просто трясу своей простреленной каской, созывая специалистов клиники им. Кащенко на консилиум. По всей видимости, меня уже давно пора поместить в тихое одноместное помещение, обитое теплым и мягким материалом, и ласково поглаживая по тому месту, которое у нормальных людей принято называть головой, конским шприцем вводить успокаивающее. А может быть, мне уже, не ставя меня в известность, ввели что-нибудь эдакое, и я просто наслаждаюсь собственными галлюцинациями. К несчастью, проверить подлинность происходящего мне вряд ли удастся до тех пор, пока меня не приведут в порядок и не вернут в стройные ряды строителей капитализма.
И тут я разозлился. Что я, собственно, скулю. Даже если я сейчас на самом деле отдыхаю в уютной кроватке специального лечебного заведения и просматриваю навеянный мне бред, вряд ли мне будет хуже, попробуй я бредить более активно. В конце концов я не могу допустить, чтобы затраченные на меня транквилизаторы, или как там эта гадость называется, пропали в пустую. Бредить так бредить. И пусть мой бред будет ярок и незабываем!
Я вскочил со своей табуретки, склонился над столом и удивительно натренированным движением метнул шарик по касательной к кольцу из крошек. Даже не удивившись тому, что шарик, как привязанный, быстро побежал по дорожке из хлеба, я с нетерпением ждал результатов своего смелого эксперимента.
Шарик мчался вокруг запыленной бутылки, и сквозь сероватое стекло было видно, как мое драгоценное вино замерцало, выдавливая из себя быстрые серебристые пузырьки. Вместе с ними из бутылки потянулась слабая мерцающая ленточка багрового тумана, которая быстро загустела и стала подниматься над поверхностью стола. Через несколько мгновений, упираясь нижним краем в кольцо хлебных крошек, стол накрыла переливающаяся багровая сфера. Я, плохо соображая, что делаю, каким-то рефлекторным движением протянул к ней руки и коснулся знакомого, пронзительно холодного огромного стакана, наполненного пустотой.
«Так, куда же нам заглянуть?» – мелькнула в голове первая спокойно трезвая мысль. И сразу, как будто из подсознания, пришел ответ – на фирму, в офис. Я живо представил себе парадный вход в нашу контору, и в мерцающей полусфере появилось вначале размытое, а затем все более четкое изображение ярко освещенных стеклянных вращающихся дверей и маячившей за ней фигуры Сереги – охранника, дежурившего сегодня ночью. Я слегка отодвинул изображение и оглядел все четырнадцать темных окон нашего офиса, выходящих на фасад. Ну что, заглянуть в наш зал, посмотреть, что творится на моем столе. В принципе я уже получил максимальный результат – получалось, что я мог пробить и поддержать туннельное окно. Рассматривать пустые темные комнаты у меня особого желания не было. Разве что заглянуть в святая святых – кабинет нашего шефа и, конечно, в его легендарную комнату отдыха. В нее не допускался ни один из сотрудников фирмы, и про ее убранство и оснащение ходили самые поразительные слухи. Лихо будет, если мне удастся добыть самые достоверные сведения и в дальнейшем ввернуть их как-нибудь в разговоре с шефом. Я представил себе его физиономию и так развеселился, что чуть не потерял контроль за окном.
Эта дельная мысль должна быть немедленно реализована. Поехали. Я прикрыл глаза и постарался наидетальнейшим образом представить себе приемную шефа. Открыв глаза, я увидел, что между моих разведенных рук повисло изображение огромного секретарского стола, за которым обычно восседают по очереди Ирочка или Верочка – наши прелестные секретарши. Сейчас стол был темен и пуст. Компьютер бельмом выключенного монитора уставился в синевший переплет окна. Я повел изображение к входу в кабинет шефа, но у самых дверей, неожиданно для самого себя, развернул изображение и окинул взглядом всю темную приемную. Было тихо и темно. Я уже собирался просочиться сквозь запертую дверь кабинета, и в этот момент в щель под входной дверью впрыгнул тоненький лучик света.
Вначале я решил, что мне показалось. Ну кто и зачем может бродить по темным коридорам закрытого охраняемого офиса. Но, отметая мои сомнения, за дверью послышался легкий скрежет, и через мгновение дверь приоткрылась и пропустила темную расплывчатую человеческую фигуру. Вошедший прикрыл дверь и, немного постояв на месте, неслышным шагом двинулся в мою сторону. Он быстро подошел вплотную к границе сферы, и я увидел, что это был мужчина, одетый в черную облегающую одежку, напоминающую хорошо пригнанный комбинезон. Его лицо было прикрыто слоем темной краски, на фоне которой посверкивали внимательные глаза. На запястье его левой руки болтался небольшой темный мешочек, а в руке посверкивал тонкий лучик лазерного фонарика.