Над толпой поднялись тихие стоны. Проповедник сделал паузу, поводя безглазыми глазницами в направлении звуков. Затем он воздел руки, широко их распахнул и воззвал:
— О Господь, моя плоть томится по пути Твоему в сухой и полной жажды стране!
Старуха перед Проповедником — явная беженка, судя по ее заношенным и заплатанным одеяниям — воздела руки и взмолилась:
— Помоги нам, Муад Диб! Помоги нам!
У Алии внезапным испугом стиснуло груди, она спросила себя, действительно ли эта старуха знает правду. Она взглянула на мать, но Джессика пребывала недвижимой, деля свое внимание между стражами Алии, Фарадином и видом в окне. Фарадин, слушавший с зачарованным вниманием, словно к месту прирос.
Алия взглянула из окна, стараясь разглядеть храмовых жрецов. Их не было видно, и она предположила, что они пробираются прямо под ней мимо ворот храма, чтобы по прямой спуститься к Проповеднику сзади.
Проповедник указал правой рукой поверх головы старухи и вскричал:
— Только вы и есть — себе в помощь! Вы были мятежными, вы приносили сухой ветер, который не чистил и не освежал. Вы не сете ношу вашей пустыни, и вихрь выходит оттуда, из той жестокой страны. Я был в том запустении. Вода бежит в песок из разбитых каналов. Потоки бороздят землю. Вода падает с неба в Поясе Дюны! О, друзья мои, Господь мне повелел. Прямо в пустыне проложите прямую и широкую дорогу к вашему Господу, поскольку я — его голос, доходящий до вас из пустыни, — он напряженным и негнущимся пальцем указал на ступени у себя под ногами. — Это не потерянная джедида, которой вовеки более не быть заселенной! Здесь ели мы наш хлеб райский. И здесь шум чужестранцев выгнал нас из домов! Взращивают они для нас запустение, страну, в которой ни единому человеку не обитать, и ни единому человеку не пройти по которой!
Толпа недовольно всколыхнулась, беженцы и городские Свободные озирались, выглядывая стоящих среди них пилигримов хаджжа.
«Он может спровоцировать кровавые бесчинства! — подумала Алия. -Ладно, ну и пусть. Тогда мои жрецы схватят его среди смятения». И затем она увидела пятерых жрецов, тугой узел желтого цвета, прокладывающий себе дорогу по ступеням вниз, к Проповеднику.
— Воды, что разливаем мы над пустыней, стали кровью, — Проповедник широко взмахнул руками. — Кровь на крови! Воззрите на нашу пустыню, что могла бы радоваться и цвести — она соблазняет чужестранца, искушая его пребывать среди нас. Они приходят ради насилия! Лица их закрыты, как последний ветер Кразилека. Они берут землю в полон. Они высасывают изобилие, то скрытое сокровище, что в глубинах песка. Воззрите, как продвигаются они все далее в своем дьявольском труде. Писано вам: «И стоял я на песке, и видел зверя, восставшего из того песка, и на главе того зверя было имя Господне!?
В толпе раздался гневный ропот, взметнулись и затряслись кулаки.
— Что он делает? — прошептал Фарадин.
— Хотелось бы мне знать, — ответила Алия. Она поднесла руку к груди, в боязливом возбуждении этого мига. Толпа кинется на пилигримов, если он и дальше будет продолжать в том же духе!
Но Проповедник полуобернулся, устремил свои мертвые глазницы на храм, и поднял руку, указывая на высокие вила Алии.
— Одно богохульство остается! — провопил он. — Богохульство! И имя этому богохульству — Алия!
На площади воцарилась потрясенная тишина.
Алия стояла, оцепенев от ужаса. Она знала, по толпа не может ее видеть, но ее одолело чувство уязвимости, выставленности напоказ. Эхо успокоительных слов внутри ее черепа боролось с тяжелой колотьбой ее сердца. Она могла лишь окаменело взирать на живую картину внизу. Проповедник продолжал указывать рукой на ее окна.
Но для жрецов его слова оказались последней каплей. Нарушив молчание гневными криками, они бросились в атаку вниз по ступеням, распихивая в стороны людей. На их передвижение толпа отреагировала волной, накатившись на ступени, сметая первые ряды зрителей, унося перед собой Проповедника. Тот слепо спотыкался, отделенный от своего юного поводыря. Затем над людской давкой взметнулась облаченная в желтое рука — вместе с ней взлетел криснож. Алия увидела, как нож пал вниз, по рукоять входя в сердце Проповедника.
Из шока Алию вывел громоподобный грохот захлопывающихся гигантских ворот храма. Стража явно сделала это, заграждаясь от толпы. Но люди уже отхлынули, образуя пустое пространство вокруг валявшейся на ступенях фигурки. Сверхъестественное затишье охватило площадь. Алии видно было много тел, но только одно из них валялось само по себе.
Над толпой раздался хриплый крик:
— Муад Диб! Они убили Муад Диба!
— Великие боги, — дрожащим голосом проговорила Алия. — Великие боги! — Чуть поздновато для этого, ты не думаешь? — спросила Джессика.
Алия повернулась всем телом, заметила при этом, какая ошарашенность появилась на лице Фарадина при виде ее ярости:
— Это Пол — тот, кого они убили! — взвизгнула Алия. — Это был твой сын! Когда это подтвердится — ты знаешь, что будет?
Джессика застыла на бесконечно долгий для нее миг, ей казалось, она сейчас услышала нечто, уже ей известное. Из этого застывшего мгновения ее вывел Фарадин, положив руку ей на руку.
— Миледи, — сказал он, и в его голосе было столько сочувствия, что, подумалось Джессике, она могла бы прямо сейчас от него умереть. Она перевела взгляде полыхающего холодной яростью лица Алии на несчастное и сочувствующее лицо Фарадина и подумала: «Я слишком хорошо сделала мою работу».
Нельзя было сомневаться в словах Алии. Джессика припомнила каждую интонацию голоса Проповедника, расслышав в нем свои собственные уловки, долгие годы наставлений, которые провела она с юношей, которому предназначалось стать Императором, и который комком кровавых тряпок валялся сейчас на ступенях Храма.
«Меня ослепила гхафла», — подумала Джессика.
Алия сделала знак одной из прислужниц, окликнула:
— Теперь введите Ганиму.
Джессика заставила себя задуматься над этими словами: «Ганима? Почему Ганима — теперь??
Прислужница повернулась к внешней двери, двинулась к ней, чтобы отворить, но, не успел никто и слова произнести, как дверь просела вперед. Лопнули дверные петли. Засов щелкнул, и дверь — толстая пластальная конструкция, которая по мысли должна была выдерживать кошмарные напряжения — рухнула в комнату. Стража кинулась из-под нее врассыпную, хватаясь за оружие.
Но в дверном проеме оказалось лишь двое детей: слева — Ганима, в черных одеждах обручения, и справа — Лито, из-под его белых, запятнанных пустыней, одежд, виднелся серый лоснящийся стилсьют.
Алия перевела взгляд с упавшей двери на детей, ее охватила неподконтрольная дрожь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});