Читать интересную книгу Избранное - Григорий Горин

Погоди, служивый! Ты ротом, что ль? Ротом любой сыграет. У нас тут другим местом музицируют…

Педрилло приложил дудку к заднице, издал несколько звуков. Шуты одобрили: «Во заря какая! Во как занялась…»

Шапский. Попробуешь?

Балакирев. Не… так… не хочу.

Шапский. Экий, Ваня, ты привередливый. Так не можешь, эдак не хочешь. На кой ляд тогда сюда направлен? (Шутам.) Как его оскоморошить, кто знает?

Шуты зашумели, забормотали что-то невнятное. Темпераментней всех высказывался Лакоста, правда из-за скорости произношения слов и нечеткой дикции понять что-то было трудно.

Лакоста. Фсеяфнопохасфочноуфмешнят кахлика…

Шапский. Чего?

Лакоста. Похасфочнохафенять… кахлика.

Шапский. Ты так думаешь?.. (Балакиреву.) Это у нас жидовин. Из Амстердама. Ты сам, парень, откуда родом?

Балакирев. Из Тверской губернии.

Шапский. У вас в Тверской, поди, жидовина никто и не видал?

Балакирев. Нет.

Шапский. Вот. А мы при дворе уже содержим… Лакостой зовут. Очень умный, но понять ничего нельзя, поскольку букв не выговаривает! Так ему верим. Без букв! (Шутам.) Ну, кто понял, чего он хочет?..

Карлик. А чего не понять? Под меня копает, гад… Верно, Лакоста?

Лакоста (кивнул и продолжил мысль). Потомуфтонфнонофофоименфе… кахлика…

Карлик (заволновался). Куды ж меньше? (Вскочил на колени, к которым были привязаны башмаки.) Меньше и не бывает!.. На всех потешных ассамблеях песенку пел, царь раз даже прослезился… (Запрыгал, запел.)

Меня матушка рожала,На дороге, на мосту.Меня куры обосрали,Оттого я не расту…

Шапский. Учись, Иван! Чуть опустил себя человек – и всего добился. Большие деньги на курях зашибает. А может, вам на пару петь? Так-то сможешь?

Балакирев. Смогу, но не буду!

Шапский. Это почему ж, дозволь спросить?

Балакирев. Не обучен на колени становиться…

Шапский. Во как… А ежели очень попросим?

Балакирев. Все равно. На колени не встану. Потому как я потомственный дворянин!..

Шапский (гневно). Ах ты сукин сын, потомственный!.. Ты это кому говоришь?! Мне, князю-папе?.. Обер-шуту! Я, Феофил Шапский, и в колпаке ходил, и на свинье верхом ездил… А царь приказывал – и с корыта с ней жрал. А тебе, значит, все это зазорно?!! (Достал кнут.) Ну, ничего. Мы тебя тут быстро оскоморошим! Я ведь не только обер-шут, я еще и кнутмайстер… (Щелкнул кнутом.) Прибыл к нам, так показывай, чему искусен! Шути!!

Балакирев. Как?

Шапский. Шути, сука!

Балакирев. Помилосердствуйте! Нельзя ж так, по приказу. Шутят под настроение…

Шапский (шутам). Каков, ребята? Мы здесь без продыху сутки дрочим шутки, а ему, вишь, настроение подавай? Щас! (Щелкнул кнутом, закрутил на шее Балакирева.) А ну, вяжи его, братцы! Отпетушим по полной!

Шуты притворно закудахтали, набросились на Балакирева, схватили за руки, начали стаскивать штаны…

Доставай, Педрилка, смычок! Сыграй на ем зарю!

Педрилло угрожающе полез в штаны, достал флейту, стал надвигаться на согнутого Балакирева.

Стукнула дверь. В комнату стремительно вошел царь Петр. За ним – Меншиков, Ягужинский, камер-юнкер Вилли Монс и еще несколько придворных. Шуты в страхе отпрянули от раздетого Балакирева, спрятались по углам.

Петр (гневно). Это что?!! (Шапскому.) Я тебя, князь, спрашиваю… что тут учиняется?!

Шапский. Государь! Да мы тут…

Петр. Вижу, как вы тут… Я тебя главным куда поставил – на шутейную палату аль в курятник?.. А ну, дай мне кнут!! Быстро! (Шапский робко протянул царю кнут, тут же получил по спине кнутовищем.) Ишь, чем баловаться вздумали, нехристи! Я за эти содомы ноздри рву! (Царь несколько раз хлестнул по шутам. Затем замахнулся на Балакирева.) Ты кто таков?!

Балакирев. Иван сын Балакирев, государь!

Меншиков. Это новенький шут, мин херц. Из Преображенского полка… Мной сюда определен… в команду.

Ягужинский (тихо). Александр Данилыч! Почему мне про то не было сказано?

Меншиков. А тебе зачем?

Ягужинский. Обер-прокурору положено знать о всех назначениях ко двору…

Меншиков. Прокурор – для сурьезных дел. А здесь – шутейное…

Ягужинский. Не вижу пока ничего шутейного.

Меншиков. До прокурора шутка доходит только через год, и то по этапу. (Царю.) Тебе ж, государь Петр Алексеич, я про него все сказывал…

Петр. Чего ты мне сказывал? Не помню.

Меншиков. Ну, веселый малый, что на посту стоял. Смешной!..

Петр. Вижу, какой он смешной (Балакиреву.) Преображенец?!!

Балакирев. Так точно, ваше величество!

Петр. А коли преображенец, чего не отбился от такого постыдства? Что в уставе мной прописано? «…Зубами пасти рви, кровью плюй, а задницу свою как зеницу ока береги!..» Кто из них тебя первый огулял? Кто принудил?! Говори!

Шуты испуганно замерли.

Балакирев. Да никто не принуждал, ваше императорское величество. Я сам вроде как предложился…

Петр. Что?! САМ?!! (Грозно надвинулся на Меншикова.) Ты кого привел мне, дубина стоеросовая? (Хлестнул светлейшего.)

Меншиков (прикрываясь). Да я что, мин херц? Откуда мог знать?!

Балакирев. Так я ж вам сказывал, ваше высочество…

Меншиков. Что ты мне сказывал?!

Балакирев. Ну, про тот случай…

Ягужинский. Про какой случай? Подробности попрошу.

Меншиков (упавшим голосом). Что ты несешь, Ваня? Какие подробности?..

Балакирев. Про то, как царь-государь Петр Алексеевич со мной знакомство свел…

Петр. Этого только мне не хватало… Когда я с тобой, дураком, знакомился?

Балакирев. Давно это было, ваше величество. Зачем вам помнить? Мало ль вы подданных своих на день видите… А для нас это очень памятно… Двадцать лет, считай, тому назад были вы, государь, проездом в Твери… Шли мимо нашего дома. За вами – вся свита… И вдруг вы возле дома нашего остановились и говорите: «Чей дом?» Вам говорят – дворянина Балакирева. Вы, государь, говорите: «А нет ли в этом доме того, кто главней меня?»… Ну, свита вся задрожала… И отец мой, Александр Иванович, светлая ему память, тоже наземь рухнул: кто это может быть главней царя?.. А вы в дом шагнули, огляделись и видите – в люльке дитя лежит, плачет… «Вот! – сказали вы, ваше величество, – вот кто главней меня. Я ему прикажу «молчи!» – он приказа не выполнит. А он мне орет – мол, возьми меня на руки, царь, – я подчиняюсь!» Взяли вы меня, государь, на руки, я и затих… Вы, ваше величество, рассмеялись. И при всех меня поцеловали…

Петр (с усмешкой). И куда ж я тебя поцеловал?

Балакирев. А вот я и собрался это господам шутам показать… Они уж очень просили. Уж коли, говорят, сам царь туда тебя целовал, Ваня, нам, стало быть, тоже это особо приятственно будет… Вот только, значит, приготовились, а вы и помешали…

Пауза.

Петр (захохотал). Не… Почему?! Не надо мешать. Такое сердечное уважение подданных царь только приветствовать должен… Кто у нас первым вызвался? (Шапскому.) Ты, князь-папа?! Цалуй!..

Шапский заскрипел зубами от отчаяния, но покорно направился к Балакиреву, уже начавшему приспускать штаны, встал на колени…

Шапский (почти плача). Государь! Дозволь хоть не при всех…

Петр. Ну ладно… (Обнял Меншикова.) Пошли, Сашка! Не будем смущать… У их дело интимное… А новый шут хорош!.. Ловок. (Монсу.) Возьми его к себе в штат, господин камергер. Сгодится!

Монс. Непременно, ваше величество!

Петр и Меншиков уходят.

Ягужинский (Монсу). Вот новость! Это когда ж вы камергером-то сделались, Виллим Иванович?

Монс. Поутру указ был подписан, Павел Иванович.

Ягужинский. Поздравляю! Опять, значит, мимо меня назначенье? Кого благодарить будете – Меншикова али Шафирова?

Монс. Хотел бы только Господа Бога! Господь меньше берет…

Ягужинский. Чего?! (Удивленно смотрит на Монса, потом смеется.) Это у тебя шутка такая? Понял! Я шутки хорошо понимаю, когда с тайным смыслом… (Смеется, уходит.)

Монс (Балакиреву). Иван, подойди!

Балакирев подходит.