Читать интересную книгу Ангел тьмы - Калеб Карр

— Прекратите! — раздался голос, заставивший умолкнуть и адвоката, и бубнеж, начавшийся было на галерке. Весь зал повернулся к столу защиты, где Либби Хатч сидела вся в слезах, как и ее дочь. — Оставьте ее! — крикнула она Дэрроу. — Вы не смеете с ней так обращаться — после того, что она пережила. Если она не помнит — значит, не помнит! Прекратите запугивать мою дочь! Прекратите это, перестаньте! — И, уткнувшись лицом в ладони, Либби рухнула на стол, а толпа вновь загудела как улей, заставив судью Брауна стукнуть молотком.

— Подзащитная, возьмите себя в руки! — приказал он. — И галерка тоже! Мистер Дэрроу — суду хотелось бы знать…

— С позволения суда, ваша честь, — быстро отозвался мистер Дэрроу. — Защита воздерживается от дальнейших вопросов к этому свидетелю. С учетом обстоятельств мы просим перенести слушание на завтрашнее утро.

Народ при этом загудел еще пуще, и судья принялся колотить молотком:

— Тишина! Я не потерплю больше ни звука! — Когда сей приказ начал действовать, судья отложил молоток с весьма недовольным видом. — Свидетельница свободна, — провозгласил он. — Суд удаляется до десяти утра завтрашнего дня — и тогда я или увижу совершенно иное поведение, или и впрямь закрою этот процесс! — Молоток ударил в последний раз, и пристав Коффи подошел помочь Кларе, которая теперь плакала навзрыд, спуститься со свидетельского места. Мистер Пиктон рванулся предложить руку, но измученные глаза девочки не отрывались от несомненно обессилевшей матери.

— Мама, не плачь! — крикнула Клара еще раз, когда ее уводили. Но тон ее был уже совсем иным: вся взрослость испарилась, а безысходность слов подчеркивала горечь ее рыданий. — Не плачь, тебе станет легче! Это должно помочь тебе, мне так сказали…

Либби Хатч не подняла головы. Чувствуя, что творится, доктор быстро бросился к воротцам в ограждении; но страдание Клары при виде его лишь будто усилилось, она метнулась мимо него по проходу к мистеру и миссис Вестон, и они побежали с ней сначала из зала, а потом и из здания.

Судья уже удалился; а когда присяжные тоже начали выходить, мистер Дэрроу поднял Либби на ноги и повел ее к боковой двери в камеру. Но прежде чем выйти самой и дать выйти присяжным, она начала причитать:

— Она не помнит! Она не помнит, как вы можете ждать от нее такого, она же еще дитя! О, моя бедная Клара, моя бедная малышка!

На этом мистер Дэрроу с тяжелым взглядом обернулся к скамье присяжных; но их смущенные лица словно воодушевили его, и он кивнул охраннику, стоявшему позади Ифегении Блейлок, чтобы тот отвел подзащитную вниз.

Когда все наконец улеглось, мистер Пиктон пробрался к доктору. Взгляды, которыми они обменялись, не сулили ничего хорошего, и мне, конечно же, не составило труда понять, почему. Остальные наши столпились вокруг, тоже с видом крайней обеспокоенности; один только мистер Мур почесывал затылок.

— Ну, — сообщил он, — как по мне, так Вандербилт выкидывает деньги на ветер. Подумать только, попытаться так запугивать восьмилетнюю девочку! Дэрроу с ума сошел, не иначе! Дьявол, даже ее собственная мать… — И внезапно осекся: глядя на наши лица, он наконец-то сообразил то, что мы уже поняли. — Вот проклятье! — тихо прошипел он, топнув ногой. — Ненавижу последним вникать во все эти вещи! Он что же, целиком спланировал ту сцену, да?

— Сукин сын, — выпалил Маркус, скорее пораженный, нежели злой. — Взял явный провал своей клиентки и обратил его в возможное преимущество.

— И она превосходно сыграла свою роль, — печально сказал мистер Пиктон, потом обернулся к мистеру Муру. — Такие люди, как Вандербилт, поддерживают свое положение в жизни отнюдь не глупыми поступками, Джон. — Он со свистом втянул воздух и стукнул по ограждению. — Да какого черта Дэрроу переживать насчет того, что люди подумают «он действительно бессердечен», — если в то же самое время он может заставить присяжных поверить, что Либби на самом деле любит дочь и никоим образом не способна причинить ей вред?

Я поднял взгляд на доктора, чье лицо слегка побледнело. Он отвернулся и уставился на двери красного дерева, словно надеясь, что Клара может вернуться в зал; но видел он, как и все мы, одну лишь толпу, гуськом вытекающую наружу; кое-кто из зрителей оборачивался, бросая на нас, мягко говоря, крайне недоброжелательные взгляды. Нащупав стул, доктор ссутулился и сел, лицо его внезапно стало мертвенно-бледным: точно таким, каким, с некоторым ужасом вспомнил я, оно оказалось при вести о Поли Макферсоне.

Я стоял так и смотрел на него, как вдруг почувствовал, что кто-то слегка тянет меня за руку, обернулся и встретил печальный взгляд Эль Ниньо.

— Сеньорито Стиви, — проговорил он, стараясь, чтобы не услышали остальные. — Это нехорошо.

— Да, — сказал я. — Нехорошо.

Абориген взвесил сказанное, потом кивнул, расправив белый галстук и уперев руки в бока:

— Этот человек Дэрроу — вы уверены, что мне не надо его убить?

— Вообще-то, — отозвался я, качая головой, — я уже начинаю сомневаться…

Глава 45

Тем вечером настроения в доме мистера Пиктона были весьма подавленными — еще и потому, что в начале дня мы полагали: дневные события дадут нам достаточно надежную власть над делом. Вместо этого хитроумный мистер Дэрроу довел нас до того, что приравнивалось к ничьей, если не сказать хуже: он выставил Клару неуверенной и запутавшейся и заронил мысль о том, что ее убежденность и, быть может, вся история целиком, была заслугой доктора, а не ее собственной. Вообще-то факты, которые она вспоминала, играли нам на руку — но любой, хоть раз имевший дело с законом, скажет вам, что дело не всегда решают факты, а зачастую и вовсе не они. Так что за ужином говорили мы мало, взрослые большую часть своей энергии обратили на проделывание очередной существенной бреши в винном погребе мистера Пиктона. После еды Маркус с мистером Муром отправились трамваем в Саратогу, дабы попробовать выяснить, какова в целом реакция публики на показания Клары — хотя ответ на сей вопрос казался вполне очевидным.

Я же обнаружил, что наступление ночи принесло с собой новую тревогу о Кэт. Про Ану Линарес я, конечно, тоже не забывал, как и все остальные; но мысль о том, что произойдет, если Либби выйдет на волю, вернется в Нью-Йорк и обнаружит, что Кэт пытается охранять девочку, терзала мое сердце, а заодно и желудок, да так, что я попросту не мог с этим справиться. После ужина я предпринял долгую прогулку, а когда вернулся, просто сел на парадном крыльце дома, по-прежнему стараясь отвлечься от своих чувств, говоря себе, что Кэт, должно быть, уже покинула Нью-Йорк, что в своем затруднительном положении ей стоит винить лишь себя. Но это не помогало. Чем больше я размышлял над этой незадачей, тем больше мой разум впадал в то состояние, что было обычным для меня, когда дело касалось Кэт: в какую-то разочарованную горечь и подспудное ощущение того, что в последнем состоянии дел виноват все же некоторым образом я сам.

Погруженный в эти раздумья и чувства, я едва услышал, как за спиной открылась сетчатая дверь. Я знал, что это доктор: за ужином он все понял по моему обеспокоенному лицу, и вполне в его духе было убедиться, что со мной все в порядке. Мне не очень-то хотелось разговаривать — обычно обсуждение темы Кэт с другими лишь заставляло меня чувствовать себя дураком, — и потому я был благодарен, когда он просто сел рядом, не говоря ни слова. Какое-то время мы слушали сверчков и обменивались короткими замечаниями насчет роя светлячков, неплохо имитировавших звездное небо над нами на лужайке перед домом мистера Пиктона. Впрочем, помимо этого, оба мы оставались наедине каждый со своими тревогами.

Было ясно, о чем размышляет доктор: момент, когда Клара Хатч метнулась мимо него в двери зала суда, был ужасен, и вынудил его задуматься, правильно ли он поступил с девочкой, или же на самом деле использовал ее в собственных целях вместо того, чтобы помочь. Мне было нечего сказать ему — честно признаться, я не знал, как к этому отнестись. Может, тишина и забвение были бы лучше, думала часть меня, для таких, как Клара, может, встреча с демонами из прошлого, особенно в таком юном возрасте, могла обернуться лишь болезненным ущербом; может, ключ к жизни, несмотря на все, во что доктор верил и над чем проработал весь свой век, кроется лишь в том, чтобы отстраниться от уродства, с которым ты сталкиваешься — с которым сталкивается каждый — и просто пережить это. Может, память — лишь злобное проклятье, а мышление, способное стереть болезненные воспоминания, — благо. Может…

Мы по-прежнему сидели на крыльце, когда вернулись мистер Мур с Маркусом. Завидев их, доктор встал и крикнул:

— Вы виделись с Уайтом?

Мистер Мур кивнул, в руках у него был маленький конверт: